Собака Баскервилей из села Кукуево - Страница 1

Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения имен, названий, географических мест и дат случайны.

С благодарностью жене, уделившей столько внимания обсуждению сюжета, чтению и редактированию текста, а также моральной поддержке автора.

«Меня зовут Бонд… Джеймс Бонд», — сумел удержать я вертевшийся на языке ответ на незатейливый и очень предсказуемый вопрос, заданный прокурором.

— Значит так, Виноградов Сергей Егорович, — строгим и несколько отчужденным голосом сказал прокурор, — у нас тут места особенные. У вас в городе всё, конечно, не так, но придётся тебе учитывать! Ты здесь неизвестно на сколько, а мы здесь… понимаешь, живем всю жизнь.

Тавтологии его явно не пугали. Я внимательно и преданно смотрел в глаза прокурора, что давалось с большим трудом, поскольку тот постоянно отводил взгляд и смотрел куда-то мимо меня с таким упорным искусством, как будто прослужил лет тридцать при византийском дворе, или окончил школу-студию МХАТ.

— Комнату в общежитии получишь, — одобрительно кивнул прокурор.

— Не надо, спасибо, я сам устроюсь, — поспешно отказался я.

— Ну, дело хозяйское, — не стал настаивать мой новый начальник, однако и облегчения в его глазах не появилось, конечно, ему абсолютно по барабану мои жилищные проблемы.

Атмосфера незнакомого, впервые увиденного кабинета, с угрюмой пылью и коричневато-серого цвета казенной обстановкой ощущалась не то чтобы очень уж угнетающей, но весьма недружелюбной, по-чужому холодной и строгой. Хотелось скорее уйти, упасть на свое рабочее место, отгородиться от окружающих ворохом служебных бумаг, взять передышку, прийти в себя, оглядеться на новом месте. Не очень-то я адаптируюсь в непривычной обстановке. А тут еще, как назло, забыл имя-отчество прокурора. Не то Степан Валентинович, не то Валентин Степанович, а может, вообще Виктор Сергеевич? Да нет, вряд ли… Простой выход быстро пришел в голову: сидя лицом к прокурору, я скосил глаза на крышку стола и с облегчением увидел поверх пачки пыльных бумаг постановление с резолюцией в правом верхнем углу: «УТВЕРЖДАЮ» Прокурор Средневолжского района Бугаев В. С.»

— Семен Валентинович!! Разрешите приступать к исполнению обязанностей? — мой голос должен был звучать молодцевато и бодро, а прозвучал надрывно, по-детски, нет, совершенно по-идиотски. И, к тому же, О УЖАС!!!! Я перепутал. Конечно Валентин. И даже не Семенович, а Степанович! Но, как говорит избитая истина, слово — оно, конечно, не воробей.

К моему удивлению, Валентин Степанович Бугаев, младший советник юстиции, прокурор Средневолжского района, пропустил мою досадную непростительную ошибку мимо своих прокурорских ушей, и, очевидно, думая о чем-то своем, вяло махнул рукой:

— Топай, Сергей… Егорович, топай!

Моя «база», как модно было говорить среди следователей (нахватался на преддипломной практике) — двадцать третий кабинет. Удивительным было уже то, что он находился на первом этаже прокуратуры, и был тут вообще только один. Первый этаж общего для прокуратуры и отделения милиции здания имел два отдельных входа. Со стороны райотдела милиции на первом этаже располагалась дежурная часть, камера временно задержанных, кабинет дознавателей ГИБДД и многое другое; на втором этаже скромно сидел начальник милиции, а рядом ютился уголовный розыск. С обратной симметрией, в прокуратуре района на первом этаже помещался только кабинет следователей, а на втором — кабинеты прокурора и заместителя прокурора, канцелярия и еще неизвестно какие комнаты, которые были всегда заперты, вероятно, там предполагались камеры вещественных доказательств и архив, а на деле прокурор его знает, что там могло храниться.

Кабинет номер двадцать три произвел бы удручающее впечатление на любого любителя кабинетов. Он был очень пыльным, очень местечковым, очень некомфортабельным и очень глупым. Знаете, бывают такие кабинеты, в которых, даже ненадолго заглянув, ощущаешь себя ничтожным и бренным; кабинеты, которые мудро смотрят на тебя, снисходительно предлагая к пользованию потертый десятилетиями заслуженный-презаслуженный стул, и которые повидали уже многое, много больше того, чем являешься ты. А есть такие модерновые, агрессивные кабинеты, которые норовят потопить тебя в буднях, без тени чванства, но с расчетливостью дельцов усадят посетителя в кресло, что окажется уютным не более пятнадцати протокольных минут, а после выплюнет тебя и позабудет, как и те сотни людей, твоих предшественников, чьи отпечатки задов и гул голосов таяли в памяти прямо пропорционально ниспадающему коммерческому или политическому интересу. Кабинет номер двадцать три был совершенно другим.

Это был действительно глуповатый кабинет, ибо не удосужился даже обзавестись собственной аурой и неподражаемой атмосферой. Более всего он напоминал собой салат, но не прославленный в веках винегрет, и не почетный праздничный оливье, где пестрая палитра продуктов уложена в единый и гармоничный ряд, а тот народный салатик, рецепт которого начинается словами: «Если гости застали тебя неожиданно, берешь все, что у тебя оставалось в холодильнике, мелко нарезаешь и…».

Начнем с того, что кабинет имел светлые выцветшие обои в цветочек, более подходящие для мещанской спаленки, нежели для стен присутственного места. В углу на основательных ножках врос в пол приземистый сейф дореволюционной, ну, в крайнем случае, начала века, конструкции. На подоконнике стоял заплесневелый графин приблизительно такого же возраста. Два стола располагались в свободных углах кабинета, один из которых также был архаичен, или антикварен, если угодно. Обитый черной клеенкой по столешнице, с цельными деревянными массивными ножками, он явно подходил бы какому-нибудь полицмейстеру более, чем следователю прокуратуры начала двадцать первого века.

Второй стол словно выплыл из советских времен, похожий на ученический, полированный, с выдвижными ящиками и изрисованной ручкой и исчирканной ножом поверхностью. Верхний ящик стола не закрывался до упора, а нижний лучше было вовсе не трогать, потому что он выскакивал из пазов и рассыпался на четыре части, заклеить которые было нечем, а собирать и аккуратно засовывать обратно невыносимо. Надо ли говорить, что второй стол достался мне.

Помимо столов в кабинете имелся шкаф для верхней одежды, куда можно было не без труда пристроить куртку и шапку, несколько разнокалиберных стульев различного возраста и стиля, да пара тумбочек. Все предметы мебели, включая мой стол, были завалены вещественными доказательствами и папками с уголовными делами. Тут были какие-то старые тряпки, пустые банки, ножи, запечатанные в полиэтиленовые пакеты. На полу стояла кадка с засохшим цветком. У стены между шкафом и сейфом притулился стул, на котором дремала древнейшего вида старушка в шляпе, положив на колени высохшие тонкие кисти рук.

Следователь прокуратуры, юрист второго класса Денис Зосимович Алексеев, теперь мой сосед по кабинету, поднялся из-за полицмейстерского стола и протянул для пожатия руку. На вид было ему около сорока с небольшим лет, высокий, тощий, одет в потертый костюм фасона «в сельском клубе праздник» серо-коричневого цвета и светлую рубашку без галстука, на голове копна плохо расчесанных волос темно-русого цвета с чуть пробивающейся сединой, лицо украшали усы. В общем, эдакий типаж пятнадцати-двадцатилетней давности. Из-под расстегнутого ворота рубашки старшего следователя выглядывала тельняшка.

— Старшина морской авиации. В запасе, — проследил за моим взглядом новоприобретенный коллега и, надеюсь, в скором времени товарищ по работе, — теперь вот следователем служу. Старшим.

— Виноградов Сергей Егорович, можно просто Серега, назначен следователем, — я попытался покрепче пожать протянутую руку.