Собачья работа - Страница 15

— Молодец! — Максаков улыбнулся. — Готовь шифровку! Дронов улыбнулся.

— Молодец буду, когда его возьмем. Это, кстати, мы вместе с Маринкой придумали.

Было видно, что ему приятно. Максаков поднялся и потянулся к пальто.

— Пойду контролировать район.

— Как дежурство-то? — Ребята тоже стали собираться.

— Тьфу-тьфу.

На улице полностью воцарился фиолетовый полумрак. Час между собакой и волком. Он снова бросил взгляд на арку, тонувшую в декабрьских сумерках. Заунывная нотка беды продолжала биться в голове. Поскальзываясь, добрался до ступеней дежурной части. За пультом сидел Дергун и кого-то слушал в телефонную трубку. Мягкий желтый свет импортных ламп создавал уют. Дежурка была образцово-показательная, постоянно посещаемая проверяющими из Москвы, поэтому на ее интерьер денег не жалели. Максаков взял со стола папку с текущей информацией по району.

— Как обстановка?

Дергун положил трубку и щелкнул тумблером.

— Минутку, Алексеич. Четыреста сорок, ответь «Толмачево». Четыреста сорок, забери задержанных у входа на «Площадь Александра Невского».

Он снова щелкнул тумблером. Зазвонил телефон.

— Слушаю, Архитектурное, Дергун. Куда тебе, Егорыч, следак нужен? Подожди, отключусь, у меня «ноль-два». Слушаю, Архитектурное, Дергун.

Максаков махнул рукой и вошел в телетайпную. Она была пуста. Из «спячки» доносились невнятные звуки. Он улыбнулся, невольно позавидовав Вениаминычу, и повернулся, чтобы уйти, когда вдруг понял, что это плач. Кто-то тихо всхлипывал, иногда сбиваясь на стон. Помявшись немного и стукнув для порядка в дверь, Максаков осторожно приоткрыл ее и замер. Лариса стояла на коленях и рыдала в плечо присевшего перед ней Лютикова. Ее обтянутая синей форменной рубашкой спина содрогалась. Вениаминыч ласково поглаживал ее по волосам. Увидев Максакова, он кивнул на висящий в изголовье двухъярусной койки шкафчик.

— Миша, достань у меня там валерьянку и накапай ей капель двадцать.

Косметика у Лары растеклась. Лицо покраснело и вспухло. Зубы мелко стучали о край стакана. Вениаминыч уложил ее на койку и накрыл одеялом.

— Полежи чуть-чуть. Сейчас маши на придет и поедешь.

Они вышли в телетайпную и закурили. Лютиков взял со стола листок.

— Сегодня утром, у метро «Восстания», женщина умерла от сердечного лриступа. Упала, и все. Минут двадцать лежала, пока постовой из пикета покурить не вышел. Установили личность. Стопятка сбросила нам информацию. Я попросил Ларку отстучать в главк. Она начала, дошла до паспортных данных, а это ее мать. Представляешь?

Максаков не отвечал. У него задергался глаз. В голове всплывала одна и та же картина: немолодая женщина в сером пальто медленно сползает на землю, людской поток обтекает ее, устремляясь в разинутую пасть метро. Сигаретный дым комком встал в горле, вызвав рвотные спазмы. Он поперхнулся и закашлялся, выворачивая наружу легкие.

— Что с тобой? Помочь? — Лютиков придвинулся ближе.

— Нет, спасибо, сейчас пройдет. — Максаков с трудом затушил сигарету, отхаркнулся в платок и выскочил в основной зал.

— Ты охерел?! Ты посмотри, во сколько заявка прошла?! — орал на кого-то Дергун. — Что ты мне прикажешь…

Максаков схватил свободный телефон и крутанул диск. Пластмасса скользила под пальцами.

— Алло, Оля? Где мама? Спит? Нет, не надо будить. Нет, я просто так. Да, ближе к вечеру позвоню. Пока.

Снова диск. Короткие гудки. Еще раз. Еще.

— Таня, это я. У тебя все нормально? Ну мало ли что. Нет, у меня все хорошо. Точно. Я позвоню тебе домой. Целую.

— Дергун, Архитектурное. Сеня, ты когда заявочку по Загородному закроешь?..

На улице почти стемнело. Возле выхода мерно работал безукоризненный мотор григоренковского «форда»-Проходящие машины слепили фарами. «УАЗик» во дворе по-прежнему превращался в глыбу льда. Из раскрытых дверей гаража вышел Владимиров и, увидев Максакова, остановился. Даже на расстоянии нескольких метров от него несло алкоголем.

— Ты не слишком расслабился? — Максаков сделал ладонью жест разгоняющий воздух.

Тот пожал плечами.

— А чего делать? Машина стоит. Видно, до понедельника. В гараже холодно. А наверху чего мужикам мешать?

— А Паша к завгару подходил?

— Не, он на какое-то совещание ушел три часа назад, и ни слуху ни духу. Я про Пашу.

«Понятно, — подумал Максаков. — Очередные многочасовые бредни руководства, посвященные какой-нибудь очередной проверке».

— Пошли.

Внутри гаража было темно. Стандартно пахло бензином, железом и резиной. Из каптерки в дальнем углу просачивалась тоненькая полоска света. Максаков удовлетворенно оглядел несколько нулевых аккумуляторов на стеллаже и открыл дверь. Завгар Николай Дмитрич Старостин, он же Коляныч, закусывал колбаской в обществе двух командирских водил. От визита он явно в восторг не пришел.

— Здорово. Случилось чего?

— Случилось. — Максаков без приглашения взял ломтик салями и положил на хлеб. — Кругом разгул преступности, а мы ничего поделать не можем. Аккумулятор сел. Только на тебя, Дмитрич, надежда.

— Нет аккумуляторов. — Коляныч все-таки подумал несколько секунд. — В следующем месяце подходи.

— А до следующего месяца опера на лыжах бегать будут? — Максаков прожевал бутерброд и вытер губы тыльной стороной ладони. — Дай. У тебя вон новые стоят.

— Это на Чечню. — Коляныч разозлился. — Глазастый больно! Меньше надо блядей катать и за водкой ездить. Вон вчера днем он, — кивок на Владимирова, — какую-то шлюху по Суворовскому вез и…

Максаков подался вперед. Нарастало бешенство. Он знал это чувство, когда глаза заволакивает пеленой и сводит скулы. Голос у него начал вибрировать. В нос шибанул водочно-чесночный дух.

— Не шлюху, а жену моего сотрудника. В больницу. К тому же тебя, Дмитрич, это абсолютно не касается. Я не только глазастый, но и ушастый, а поэтому знаю, на каких машинах стоят «чеченские» аккумуляторы. Тебе назвать марки, номера, владельцев? Поэтому заткнись!

Максакова понесло. Размазков, рубоповцы… Коляныч выбрал неудачный момент.

— Я беру один аккумулятор! Ясно?! Будешь еще п…ть — башку проломлю! Сука чмошная!

Руки дрожали. Ему было никак не снять тяжелый аккумулятор с полки.

— Алексеич! Алексеич! Погоди! Я сам!

Наконец он услышал Владимирова и посторонился.

— Я шефу доложу, — буркнул из каптерки Коляныч.

— Не связывайся ты с ними. Опера — они же шизики. Их всех в психушку… — посоветовал один из водил.

«А ведь он прав», — подумал Максаков и вышел на морозный шершавый воздух. Почему-то хотелось звезд, но иссиня-черное небо было плотно задрапировано слоем облаков.

— Сколько времени? — спросил он у Владимирова, взгромоздившего трофей на капот УАЗа.

— Четверть пятого. А я боялся, Алексеич, что ты его убьешь.

— Я тоже. Черт, пятый час, а кажется, уже ночь. Приготовь машину.

— Может, в понедельник? Время-то…

— Хоть ты не заводи.

— Понял.

На затоптанной за день лестнице всюду валялись окурки. У окна между первым и вторым этажом Размазков о чем-то шептался с адвокатом, еще вчерашним коллегой по кабинету. Увидев Максакова, ехидно улыбнулся и встал по стойке «смирно».

— Вольно!

Максаков прошел мимо, подумав, что наверняка еще кто-нибудь сегодня недорого купил себе подписку о невыезде и возможность снова грабить, воровать, избивать… Запах курева превратился в плотный смог. Он поднялся в коридор отдела и вдруг почувствовал, что ноги не идут от усталости. Иваныч отсутствовал, видно, все еще страдал на совещании. У Игоря было приоткрыто. Максаков просунул голову.

— Это я. Заходи чай пить.

Игорь оторвался от раскрытого дела.

— Иду. Я кофеем в розыскном разжился.

— Отлично! Живем!

В темном кабинете вовсю трезвонил телефон. Максаков щелкнул выключателем, воткнул штепсель чайника в розетку и снял трубку.

— Да?

— Мишка, привет! — Приятный женский голос мелодично звенел серебряными колокольчиками. — Это Ира Радимова! Помнишь такую? Как жизнь? Как дела? Как работа?