Сны
(Романы, повесть, рассказы) - Страница 102

Шатаясь, подобно Сене, дотащилась до кровати Аниска и улеглась. В животе у ведьмы скоро начались жгучие боли. Холодный пот выступил по всему ослабевшему, как в лихорадке дрожавшему телу. В глазах темнело и кружилось; в ушах слышался шум, подобный призывному гулу бесовского бубна… Еще немного, и теряющей сознание Аниске уже казалось, что она нагая, верхом на метле, несется на шабаш… «Почему не в четверг, а во вторник?» — пронесся вопрос в ее голове… Кругом была сырая, холодная мгла. В ушах не прекращался шум от кричавших наперебой вблизи и вдали от нее голосов. Но, заглушая их всех, пронзительно зазвенел призывный рожок Сатаны…

— А вот и Невеста! — провозгласил кто-то из темноты (ибо свеча в комнате Аниски успела догореть). Голос был хриповатый и как будто знакомый. В сумраке ночи обрисовалась сперва далеко, потом все ближе и ближе, красная точка, обратившаяся постепенно в пятно. В пятне показалось, озаренное огнями шабаша, полное ожидания лицо Ночного Козла. Лицо не парадное — не с третьим рогом, в виде небольшого факела, на лбу, между других двух рогов, а второе лицо — то, которое почитатели Ночного Владыки целуют, склоняясь, под троном. Этот таинственный лик, как ведьма уже заметила раньше, чертами своими был поразительно схож с ее собственным лицом. В отблесках пламени очертания этого лика казались даже значительно моложе, правильнее и красивее, чем у Аниски. Со странной улыбкой он приближался, склоняясь, к лежавшей без движенья, с широко открытыми глазами колдунье…

Ведьме почему-то стало страшно. Она чувствовала, что ей надо вскочить с постели, спрятаться или убежать, но она не имела сил даже пошевелиться… Лик все наклонялся.

Улыбающиеся губы шевелились и, протянувшись немного, слились с губами Аниски.

Леденящий холод поцелуя пронизал все тело колдуньи, заглушая жгучую боль в нижней части живота умирающей женщины. Ведьма почувствовала, что она как бы сливается с тем, кто ее целует. Слияние это было и жутким, и остро сладостным. Трепет наслаждения пробежал по всему ее телу. Члены невесты Дьявола вытянулись и вновь стали недвижны. Миг спустя Аниска уже глазами слившегося с нею призрака смотрела вниз на свою широкую деревянную кровать, где поверх заплатанного стеганого одеяла было распростерто ее уже бездыханное и ей больше не нужное тело.

Отосланная своею наставницею домой Аксютка старалась ничем не выдать овладевшего ею волнения. Она заботливо помогала Праскухе по хозяйству, внимательно выслушивала ее наставления и, одновременно со старухою, улеглась на печь, где у нее постлан был войлочек.

Сначала воспоминания о событиях дня не давали ей заснуть, но, мало-помалу, картины этих воспоминаний делались все бледнее; к ним стали примешиваться иные, более приятные и близкие образы. Мысли унеслись куда-то далеко.

А вместе с ними, освободясь от тягостного чувства пережитых за день потрясений, унеслась в сонные дали и душа дочери болотной бесовки Марыськи.

Сперва она витала где-то очень далеко, в мире не передаваемых на человеческий язык состояний; затем вернулась понемногу к земным видам и впечатлениям.

Девочка увидела себя торопливо бегущей по цветущему лугу в направлении к лесу. Там, она знала, ей нужно встретить кого-то, кто укажет ей, как и где может она отыскать свою мать. Аксютка без колебания вошла под древесную сень и узкой тропинкой хотела перебраться к болоту. Но на тропинке вскоре показался кто-то темный и неприятный, загородивший ей путь. Девочка побежала обратно. У нее мелькнула мысль, что узнать о местонахождении матери можно только на том самом придорожном кресте, влезать на который ее заставляла Аниска… Вот Аксютка уже за кладбищем. Небо сделалось темным. Около креста нет никого. Можно, значит, снять платье с сорочкой и сунуть их в кусты возле канавы… Влезать на крест вовсе не так трудно, как это казалось впервые. Даже очень легко. Спина скользит без труда по сыроватому дереву, задевает за лесенку, трость и копье, ноги перекидываются одна за другою чрез перекладину. Запрокинутая голова смотрит сперва на звездное небо, затем озирает окрестность… Кто-то темный вырастает, совсем близко, из-под земли.

— Слезай, девочка, — послышался голос, знакомый, но вовсе не страшный.

Аксютка послушно слезла с креста. Вглядевшись в подошедшего, она увидела, что это бородатый, с заросшим рыжими волосами лицом человек, очень похожий на кого-то из окрестных мужиков. Вместе с тем девочка поняла, что под этою совсем обыденною с виду деревенской внешностью кроется не кто иной, как сам черт.

— Одевайся, девочка, — сказал властно последний.

Аксютка быстро оделась. Ее мучил вопрос, чего от нее нужно этому волосатому собеседнику, в голосе которого чувствуется какая-то неприязненная сила.

— Пойдем, — зазвучал вновь этот знакомый и решительный голос.

— Куда? Зачем? — робко попробовала спросить Аксютка.

— Начальство тебя требует! — И черт во образе мужика повел девочку по темной дороге.

— Куда же ты меня ведешь, дяденька? — продолжала спрашивать Ксенька, шагая с ним рядом.

— Увидишь, — мрачно ответил вожатый.

Девочка догадалась, что мохнатый спутник хочет увести ее куда-то, как можно дальше от воды, где, по словам старой бесовки с болота, живет ее мать, которая одна только может ее спасти и не дать в обиду этому принявшему человеческий облик обитателю адского пламени (какими описывала ей бесов старая Праскуха). «Если он огневой породы, то в воду не полезет», — мелькнула мысль у Аксютки. Это соображение успокоило несколько девочку и заронило в нее надежду на спасение.

— А ежели я с тобой не пойду? — неожиданно храбрым голосом спросила она.

— Поведу, — был краткий ответ. И рука с длинными когтями потянулась к девочке, чтобы схватить ее за плечо.

Марыськина дочь быстро и ловко отпрыгнула в сторону.

— Сначала поймай! — резким, пронзительным голосом вскрикнула она и, подобрав юбчонку, кинулась по дороге к селу.

Тяжело и часто топоча сапогами, неотступно и неутомимо гнался за нею черт во образе мужика.

— Не смей убегать! Все равно изловлю! Все равно наша будешь! — кричал он вслед летящей, как вихрь, через деревню Аксютке.

Та понимала, что ей нужно добежать до реки ранее черта. В Ярыни защитит ее мать!

Девочка напрягала все свои силы. Задыхаясь от быстрого бега, шлепая и брызгаясь, вбежала она наконец по колено в воду и оглянулась.

Черт стоял на берегу и протягивал вслед за нею длинные, все растущие руки…

— Не смей! Тут не твое! — крикнула ему девочка и смело рванулась вперед, к середине реки…

— Отчего ты стонешь, Оксаня, что с тобой? — прервала ее сон старая Праскуха, с огарком в руках подошедшая к приемной дочери.

— Сон, бабушка, страшный видела. Будто от черта в реку пряталась, — отвечала Аксютка.

— Ты вот поменьше с Аниской знайся, так и снов страшных видеть не будешь. А то, прости Господи, целые дни у нее торчишь… Про огород совсем позабыла!.. Еще нечисти какой от нее в хату сюда занесешь! Не ходи к ней больше, Ксенька! — заключила свою речь старая знахарка.

— Хорошо. Не пойду больше, бабушка, — последовал несколько удививший Праскуху ответ приемыша.

— Давно бы так. А теперь спи, Христос с тобой! Помолись хорошенько, и сон увидишь хороший. А то и сама стонешь, и мне спать не даешь.

Скоро и старуха, и ее приемная дочь снова спали, и черт больше не снился Аксютке.

Неожиданная смерть Аниски и Сени взбудоражила тихое Зарецкое.

Про смерть Аниски узнали не сразу. Около домика дьякона с утра толпились мужики и бабы. Некоторые видели, как молодой человек шел в вечернем сумраке к ведьминой хате, и решили потребовать у колдуньи объяснений по поводу случившегося.

Когда после бесплодных стуков в окно сотский с десятским высадили дверь и, стуча сапогами, вошли в жилище ведьмы, та давно уже окоченела. По широко раскрытым глазам и потемневшим губам ползали мухи. Лицо Аниски сохранило страдальчески удивленное выражение.