Сны об Уэссексе. Фуга для темнеющего острова - Страница 20

Уэссекс – туристический островок из воображаемого будущего – на этом фоне, разумеется, выглядел сказкой.

Мандр, впрочем, знал, что никто из участников никогда не признает этого вслух: говорить о своих ощущениях – все равно что раскрашивать яркой гуашью полупрозрачную акварель.

Для самого Мандра тяга к Уэссексу была вопросом спорным: он терпеть не мог свою работу в региональной комиссии, до того она была нудной и тягомотной. Так скучно ему было лишь однажды, когда в молодости, лет тридцать пять назад, Мандр по долгу службы все лето проторчал в университете. И даже несмотря на это, вне проекции Мандр всякий раз испытывал беспокойство и хотел поскорей туда вернуться.

– Еще один важный вопрос, – продолжил Элиот. – Он связан с тем, как на проекции отразится неожиданная кончина Тома Бенедикта.

Мандр огляделся: остальным, как и ему, тоже стало неуютно. С одной стороны, да, случилась трагедия, умер человек, однако работу необходимо продолжать любой ценой. Некоторые участники – те, что были в Уэссексе, – до сих пор не знали о случившемся.

– Том всегда держался особняком, – заговорил Колин Уилмент. – Я был вчера в проекции и никаких последствий не заметил.

– Дело не в этом, – покачал головой Элиот. – Вопрос в попечителях. Все вы знаете, что в Лондоне до сих пор идут дискуссии по поводу эксперимента; некоторые считают, будто проект себя изжил и его пора сворачивать. Поэтому когда они услышали про Тома, то первым делом решили, будто это отличный повод нас закрыть.

– Разве Том умер из-за того, что был внутри проектора? – спросила Мэри.

– Вряд ли. Я как главный врач проекта уверен, что его смерть произошла по естественным причинам.

– Вы говорили это попечителям? – уточнила Мэри.

– Разумеется. Как я сказал, это была лишь самая первая реакция. Поразмыслив немного, они решили, что проект стоит продолжить. Правда, исправив некоторые «недочеты», как они заявили.

Элиот покосился на Мандра. Он ступал на зыбкую почву – участники эксперимента очень ревностно относились к своему детищу.

Элиот продолжил:

– До вас наверняка доходили слухи, что попечители порой считают… будто бы для некоторых нахождение в проекции стало, скажем так, главной целью участия в эксперименте.

Взглянув в сторону Мэри Рикард, на ее лице Мандр увидел те же мысли, что обуревали его самого. На подобный упрек участникам возразить было нечего. В первый год их отчеты вполне соответствовали задачам эксперимента: они активно изучали новое общество, делали прогнозы его развития. Однако шло время, участники все глубже погружались в иную реальность, и в отчетах неизбежно стало появляться все больше подробностей их личной жизни в отрыве от настоящего. Иными словами, участники начали воспринимать этот мир как существующий сам по себе, а не воссозданный согласно их представлениям о том, как должно выглядеть будущее.

Разумеется, иначе и быть не могло. Уэссекс строился на основе подсознания, а значит, для участников при подключении к проектору он и впрямь становился реальным.

Вот только попечители, которым нужна была в первую очередь финансовая выгода, нужного результата так не получили.

Задумка была очень смелой и креативной: спроецировать такой вариант развития общества, где будут решены все проблемы современности. Нет голода, потому что в проекции еды хватает на всех. Нет назревающей мировой войны, потому что в будущем политическая ситуация стабильнее некуда. Нет угрозы бунта, потому что в Уэссексе все мирно и спокойно. Ископаемых и ресурсов тоже в достатке, ведь технологии будущего вышли на новый уровень. Тем самым проекция – это конечная модель мироустройства, а участники эксперимента, живя внутри системы, должны рано или поздно понять, как удалось к такому результату прийти, в чем, собственно, и заключалась цель эксперимента.

Однако за два года в исторических процессах так никто толком и не разобрался. Сам Уэссекс начала двадцать второго века был изучен вдоль и поперек, как и то место, которое он занимал в существующей на тот момент картине мира, – а вот каким путем власти будущего сумели достигнуть такого благоденствия, вопрос оставался открытым, и фонду, который финансировал исследования, доставались лишь пустые догадки и предположения.

– Многие, наверное, уже знают, – начал Элиот, – что на место Тома Бенедикта попечители назначили Пола Мэйсона. Я так понял, что в фонде он работает не первый день, прежде он оценивал результаты проекта. Узнав о смерти Тома, попечители решили перевести Мэйсона к нам. Они считают, у него есть все необходимые качества, чтобы направить нашу работу в более продуктивное русло.

– А попечители осознают, какое влияние новый участник может оказать на проекцию? – уточнил Мандр.

– Вы про то, что будущее под его влиянием может измениться? – Элиот, которому выпала нелегкая роль выступать в защиту попечителей, немного нервничал. – Полагаю, осознают. Мэйсон производит впечатление человека крайне умного; он несколько недель изучал не только саму программу, но и все отчеты участников. Я долго с ним беседовал и могу сказать, что он прекрасно ухватил суть наших с вами действий. Полагаю, если какие-то изменения и будут, то незначительные. Не больше, чем из-за смерти Тома.

– Том очень органично вписывался в нашу компанию, – заметила Мэри Рикард.

– Думаете, Мэйсону это не удастся? – спросил Элиот. – Я хочу вас с ним познакомить. Он ждет снаружи. Можете сами составить о нем мнение.

– А если мы решим, что он не подходит? – спросил Мандр.

– Тогда попечители, скорее всего, через некоторое время свернут проект.

– Значит, выбора как такового у нас нет, – подытожила Мэри.

– Надеюсь, вы быстро поймете, что Мэйсон вовсе не так опасен, как вам кажется. Он очень глубоко проникся самой идеей проекции.

Мандр заметил, как покосились на него Мэри Рикард и Колин Уилмент. Им очень хотелось возразить, но они молчали, как и он сам. Идеей проекции нельзя «проникнуться», пока в ней не побываешь. Ее нельзя понять, изучая одни лишь отчеты и доклады. В ней нужно жить, прочувствовать – и только тогда «проникнуться».

Однако проекция была местом очень замкнутым, и любой новичок, каким бы дружелюбным он ни был, неизбежно воспринимался как враг. Пола Мэйсона не полюбят, пока он не исправит под себя весь мир, – а никто из участников этого допускать не хотел.

Мандр сказал:

– Наверное, сперва надо познакомиться с мистером Мэйсоном…

– Тогда пора его пригласить? – Элиот оглядел присутствующих, дожидаясь их согласия. – Хорошо. Схожу позову.

Элиот вышел. Едва за ним хлопнула дверь, как Мандр спросил у остальных:

– Что будем делать?

Колин пожал плечами:

– Выбора нет. Остается лишь его принять.

– Нас шантажируют, – сказала Мэри Рикард. – Если примем его, он изменит проекцию. Если откажемся – проект вовсе закроют.

– Так что думаешь?

– Надо соглашаться.

– Джулия? Что скажешь ты?

Всю дискуссию Джулия, бледная и измученная на вид, молча просидела в кресле. Кофе перед собой она так и не тронула.

– Джулия, тебе плохо? – встревожилась Мэри.

– Нет… Все нормально.

Тут вернулся Элиот, а вслед за ним в зал вошел высокий молодой человек в костюме. Держался гость весьма приветливо и непринужденно.

Мандр встал и протянул ему руку:

– Мистер Мэйсон, рад снова вас видеть. – Он повернулся к остальным: – Позвольте представить ваших новых коллег. Миссис Рикард, мисс Стреттон, мистер Уилмент…

Пол Мэйсон обменялся со всеми рукопожатием, и Колин Уилмент подошел к кофеварке взглянуть, остался ли еще кофе.

С появлением Пола Джулию немного отпустило. После короткой, но весьма драматичной беседы в кабинете Мэйсона она даже не слышала, о чем говорят Элиот и Мандр. И лишь в самом конце, когда Элиот вышел, немного встрепенулась, осознав, что Мэри и Колин тоже не горят желанием видеть Пола в проекции.

Затем объявился сам Пол, и невидимая прежде угроза обрела вполне конкретные очертания, став при этом менее страшной.