Сны инкуба - Страница 20

Он кивнул, обойдя островок. Теперь нас ничто не разделало, кроме того, что я все ещё стояла, прислонившись к шкафу, а он остановился у края островка. Тяга сократить расстояние, забросить руки вокруг его тела была почти неодолима. У меня просто руки ныли, и я их сунула за спину, прижав телом, как стоял недавно Натэниел возле джипа.

— Заигрывать я очень люблю. — Бледные пальцы скользили по краю островка, нежно, медленно, будто он чего-то совсем другого касался. — Но нам не разрешают секс на работе, хотя многие об этом умоляют.

Изумрудная радужка ширилась, поглощала зрачки, и он глядел на меня двумя зелёными огнями. Сила Дамиана плясала по моей коже, от неё перехватывало в горле дыхание.

И голос у меня слегка дрожал, но я набралась твёрдости, пока говорила, и наконец смогла почти нормально произнести:

— У тебя, Дамиан, есть моё разрешение встречаться, трахаться, что тебе захочется. Ты можешь иметь любовниц, Дамиан.

— И куда же мне их водить?

Он прислонился к островку, скрестив руки на широкой бледной груди.

— В смысле?

— У меня гроб в твоём подвале. Достаточно, но вряд ли романтично.

Я от него готова была услышать что угодно, но только не это.

— Извини, Дамиан, мне просто в голову не приходило. Тебе ведь нужна комната?

Он слегка улыбнулся:

— Да, комната, куда приводить подруг.

Тут до меня дошло.

— Ты имеешь в виду — приводить сюда незнакомых? Женщин, которых ты никогда до того не видел, а потом, после ночи, чтобы они с нами завтракали?

— Да, — ответил он, и теперь я поняла выражение его лица: это был вызов. Он знал, что меня не обрадует мысль о чужих людях в моем доме, уж тем более с утра первым делом увидеть незнакомую женщину, которую он привёл просто потрахаться.

На меня накатила волна злости, и это помогло собраться с мыслями, отпихнуть потребность касаться его, не имеющую ничего общего с ardeur’ом и порождённую только силой.

— Я знаю, что у тебя была комната в Цирке. Можно будет договориться с Жан-Клодом, чтобы ты туда водил женщин.

— Мой дом здесь, с тобой. Ты теперь мой хозяин.

От слова «хозяин» меня слегка покоробило.

— Я знаю, Дамиан.

— Нет, правда? — Он оттолкнулся от островка, подошёл и встал передо мной. На таком расстоянии сила заплясала между нами, заставила его закрыть глаза, и когда он их открыл, это были два тихих изумрудных озера. — Если ты мой хозяин и мастер, трогай меня.

У меня сердце билось в горле пойманной птицей. Я не хотела его трогать, потому что мне до смерти хотелось его трогать. В каком-то смысле это присутствовало и в нашей взаимной тяге с Жан-Клодом. То, что я принимала за похоть и любовь, было отчасти вампирским фокусом. Трюком, чтобы привязать слугу к мастеру, а мастера к слуге, чтобы оба служили друг другу добровольно и с радостью. Мне это не понравилось, когда я впервые поняла, что часть моих чувств к Жан-Клоду несколько отравлена вампирскими играми с сознанием, хотя — с точки зрения Жан-Клода, — это было не нарочно. Он не больше властвовал над действием своей силы по отношению ко мне, чем я — по отношению к Дамиану.

Он стоял так близко, что мне шею пришлось выгнуть, чтобы видеть его лицо.

— Я очень хочу прикоснуться к тебе, Дамиан, но ты сегодня как-то забавно разговариваешь.

— Забавно, — повторил он. И шагнул так близко, что атлас его свободных шароваров, края его фрака коснулись толстой ткани моих брюк. — Забавно, что мне вовсе не забавно, Анита. — Он наклонился ко мне и зашептал: — Я с ума схожу. Все эти женщины меня трогают, трутся об меня, прижимаются своими тёплыми… — он наклонился ниже, касаясь волосами моей щеки, — мягкими… — дыхание у меня на коже, — влажными… — губы коснулись моей щеки, и я задрожала, — телами прямо ко мне.

Дыхание вырвалось у меня прерывисто, и пульс оглушительно забился в ушах. Так трудно было настроиться на что-то, кроме губ у меня на щеке, хотя они едва её касались. Я сглотнула слюну так, что горло заболело, и ответила:

— Ты мог бы поехать к любой из них.

Он прижался ко мне щекой, но ему пришлось нагнуться ниже, и тело его отодвинулось. Хоть какой-то компромисс.

— И надеяться, что окна у них закрыты от солнца? — Он стоял, опираясь о ящики по обе стороны от меня, и я оказалась между его руками. — Верить, что они мне ничего плохого не сделают, когда взойдёт солнце и я стану беспомощным?

Я попыталась сказать что-нибудь полезное, что-нибудь, что даст мне возможность думать о другом, а не о том, как мне хочется до него дотронуться. Когда не знаешь, что сказать — ссорься.

— У меня шею сведёт, если ты будешь стоять так близко.

Придыхание в моем голосе при этих словах было едва слышно. Уже хорошо.

Дамиан взял меня руками за талию, и ощущение его твёрдых ладоней вымело из меня все умные слова, которые я хотела сказать. И его тоже на минуту остановило. Заставило нагнуть голову, закрыть глаза, будто пытаясь сосредоточиться или прояснить мысли. И вдруг он поднял меня и посадил на край кухонного стола. Я не ожидала этого, и он успел вдвинуть бедра меж моих колен раньше, чем я среагировала. Мы не были прижаты друг к другу, только его руки лежали у меня на талии, что было почти то же самое.

— Вот так, — произнёс он хрипло, — тебе будет меня лучше видно.

Он был прав, но я не это имела в виду. Я хотела, чтобы он отодвинулся, а вместо этого у меня освободились руки, и тут же легли на его рукава, и даже через толстую ткань ощущалась твёрдость мышц. Как будто мои руки действовали по собственной воле. Я провела ими снизу вверх, нащупала плечи, широкие плечи, и волосы щекотали мне тыльные стороны ладоней. И от ощущения моих рук у него на плечах, от его волос у меня на коже я потянулась к нему. Я хотела поцелуя. Вот так просто. Казалось неправильно — быть так рядом и не соприкоснуться.

Он чуть наклонился ко мне, глаза — как глубокие зеленые озера, такие, что утонуть можно.

— Скажи мне «остановись», и я остановлюсь, — прошептал он.

Я не сказала. Я охватила его руками за шею, и сразу, как только соприкоснулась наша кожа, я успокоилась. Снова смогла думать. Это был дар его мне, как моего слуги. Он помогал мне успокоиться, взять себя в руки. Когда я его касаюсь, мне почти невозможно выйти из себя. Он снижает мне кровяное давление, помогает думать.

Я держала его лицо в ладонях, потому что хотела его касаться, но от его столетиями выработанного контроля за эмоциями мне кое-что досталось, и потому я не потеряла разум, когда его губы коснулись моих. Не то чтобы я ничего не почувствовала, потому что невозможно быть в руках Дамиана, прижиматься к нему грудью, соприкасаться с ним губами и остаться равнодушной. Чтобы не растаять в его объятиях хоть чуть-чуть, надо быть каменной. Но он, поделившись со мной спокойствием, получил взамен страсть, которой был лишён столетиями. Страсть не в смысле только секс, но любая сильная эмоция, кроме страха. Все остальное выбила из него она за столько сотен лет, сколько редкий вампир может прожить.

Он отодвинулся посмотреть мне в лицо:

— Ты спокойна. Почему ты спокойна? Я с ума схожу, а ты смотришь на меня безмятежными глазами! — Он схватил меня за руки, пальцы впились до боли, но я осталась спокойна. — Злая судьба: чем больше мы соприкасаемся, тем ты спокойнее, и тем сильнее я завожусь. — Он чуть встряхнул меня, лицо его перекашивали эмоции. — Меня наказывают, а я ничего плохого не делал!

— Это не наказание, Дамиан, — ответил мой тихий и спокойный голос.

— Жан-Клод говорил, что ты, если хочешь, можешь черпать спокойствие как только оно тебе будет нужно. Что ты можешь меня трогать и наслаждаться этим, но тебя это не затянет.

Пальцы его впились так, что должны были остаться синяки.

— Дамиан, ты делаешь мне больно.

Голос у меня был все ещё спокоен, но в нем появилась едва слышная нотка жара, гнева.

— Зато ты хоть что-то чувствуешь, когда я тебя трогаю.

— Отпусти мне руки, Дамиан.

И он отпустил, тут же, будто обжёгся, потому что ослушаться прямого приказа от меня он не может. Каков бы приказ ни был.