Снова домой - Страница 5

Поднимаясь, Энджел заглянул в большую пустую бочку, доверху забитую смятыми бумажными пакетами, жестянками и прочим мусором. Фрэнсис никогда за этим не следил, за пристойный внешний вид их жилища всегда отвечал Энджел. И если вокруг дома валялись пустые бутылки из-под джина или водки – их нужно было обязательно припрятывать. Как будто соседи ничего не знали. Уж сколько лет им приходилось слышать хриплые пьяные вопли, доносившиеся из фургончика цвета детской неожиданности, хлопанье дверьми и звук разбиваемого стекла. Это повторялось каждую субботу.

Такова была музыка, под которую рос и взрослел Энджел.

Он поднялся по скрипучей металлической лестнице, остановился на верхней ступеньке, оглядел грязную входную дверь. На миг ему расхотелось входить. Он понимал, что это настоящее сумасшествие: в семнадцать лет бояться зайти в собственный дом. Однако сколько он себя помнил, так с ним было всегда.

Из вагончика послышались какие-то звуки. Трейлер жалобно заскрипел, закачался на своих подпорках. Внутри кто-то подходил к двери. Ручка дернулась, дверь рывком распахнулась.

На пороге стояла его мать: в одной руке у нее была сигарета, в другой – стакан с джином. Лицо ее было желтовато-серого оттенка, свойственного заядлым курильщикам, на щеках – сеть глубоких морщин. Волосы у нее были какими-то неестественно черными, торчащие во все стороны, они обрамляли ее одутловатое лицо. Под карими, с розовыми белками, глазами – красноватые мешки.

Посмотрев на Энджела, она одним большим глотком осушила стакан и поставила его на вытертый коричневый ковер.

– Где шлялся?

– А тебе что за дело?

Она икнула, вытерла капельки влаги с верхней губы.

– Не смей, парень, мне хамить, понятно?!

Энджел тяжело вздохнул. Какого черта он тут делает? На что он надеялся? На то, что его встретят с радостной улыбкой? Когда же он наконец повзрослеет и перестанет думать о подобных глупостях?

– У меня проблемы, ма.

Она вопросительно приподняла седую густую бровь.

– У тебя неприятности. – Она произнесла эту фразу без тени сочувствия, это звучало как простая констатация факта.

– Да.

Она глубоко затянулась сигаретой, выпустив дым ему в лицо.

– А чего тебе от меня нужно?

Энджел почувствовал укол разочарования, и у него сразу пропало желание продолжать разговор.

– Ничего.

Она щелчком отшвырнула тлеющую сигарету на дорогу.

– Вчера Фрэнсис принес и показал мне свой школьный табель. Лучшего подарка для матери и не придумаешь…

Энджел тотчас почувствовал знакомое отвращение, от которого он сразу озлоблялся, а все лучшее, что было в нем, куда-то улетучивалось. Так всегда было, так всегда и будет у него с матерью. Фрэнсис был ее любимчиком, ее красавчиком сынулей, ее золотцем. Фрэнсис – хороший, чистый ребенок, настоящий ангелочек. Он – ее пропуск в рай. Не то что Энджел – одно сплошное недоразумение, ошибка молодости, дрянной мальчишка, от которого окружающим вечно одни только неприятности. Сколько раз мать выкрикивала ему в лицо, что ей надо было не рожать его, а сделать аборт.

– Выпить хочешь? – спросила она, вглядываясь в лицо Энджела.

– Конечно, ма, – усталым голосом сказал он. – Я выпью.

– Мартини?

Он отлично знал, что такое ее «мартини»: восемь унций джина и два кубика льда.

– Отлично.

Не говоря более ни слова, она повернулась и побрела на кухню.

Без особого желания он последовал за матерью в грязноватое нутро трейлера. Лампа под грязным бежевым абажуром распространяла тусклый свет и бросала бледное пятно на ковер. Обтянутый велюром диван бронзового цвета стоял у стенки. Все столы в комнате были завалены иллюстрированными журналами и уставлены пепельницами. Пол возле складного кресла был засыпан пеплом.

Энджел плюхнулся на скрипучий диван, сразу просевший под ним. Через несколько секунд вернулась мать, неся в руке два стакана в позвякивающими кубиками льда. Он сделал вид, что его ничуть не задевает молчание матери. Она просто не хотела с ним говорить, ей было безразлично, что он находится рядом. Единственное, на что у нее всегда было время, – это выпить с ним.

Давно, когда Энджел был еще совсем мальчишкой лет десяти-одиннадцати, мать собственноручно толкнула его на путь алкоголизма. Ей хотелось иметь рядом человека, с которым всегда можно выпить. Чистюлю Фрэнсиса она никогда не просила составить ей компанию. Выбор матери пал на Энджела – и этот выбор оказался правильным. Энджел сидел молчком.

Непонятно, за что он так любил эти минуты, в молчании проведенные рядом с матерью, почему он так дорожил ими. Может быть, на какое-то время у него возникала иллюзия, что мать выбрала его из-за того, что нуждалась в нем. Примерно к седьмому классу Энджел понял, как все обстоит на самом деле: мать была рада выпивать с кем угодно, хоть с Адольфом Гитлером, если бы он заглянул к ней на коктейль. Ей подошел бы любой собутыльник, лишь бы не чувствовать себя пьяницей-одиночкой.

Они долго сидели так рядом: Энджел на диване, мать в раскладном кресле. Сидели, медленно потягивая из стаканов. Звяканье льда и бульканье джина необычайно громко раздавались в тишине комнаты. Энджелу хотелось сказать ей то, что давно уже вертелось у него на языке – до свидания! – однако ему было бы тяжело после этих слов смотреть ей в глаза. Она бы сразу поняла, что он бежит от неприятностей, а ее торжествующая улыбка еще раз подтвердила бы все слова, ранее брошенные ему в лицо.

Вдруг Энджел услышал звук подъехавшей машины. Двигатель немного потарахтел, фыркнул и наконец затих. Шаги загромыхали по металлическим ступеням.

Мать поставила стакан и кинулась открывать. Разведя руки, она обрадованно воскликнула:

– Фрэнки!

Энджел поставил свой стакан и поднялся. От волнения у него заурчало в животе. Он стоял в ожидании. Сердце отчаянно колотилось. Он не был готов к прощанию с братом, во всяком случае пока.

Мать отошла чуть в сторону, пропуская в дом своего любимца.

Фрэнсис вошел в трейлер, бросил школьную сумку на диван.

– Салют, Энджел, – сказал он.

Мать, любя, так хлопнула Фрэнсиса по спине, что тот чуть не упал.

– Как раз к ужину пришел. Пойду на кухню, приготовлю что-нибудь вкусненькое, что ты любишь. Сосисочки с фасолью для моего Фрэнки. – Она заспешила по коридору и скрылась на кухне.

Фрэнсис взглянул на брата:

– Я видел, в саду стоит новехонький «Харлей-Дэвидсон».

Энджел нервно переступил с ноги на ногу.

– У меня неприятности, Франко. Надо смываться из города. Я вот… – В довершение унижения он почувствовал, как слезы навернулись на глаза. – В общем, приехал попрощаться.

– Это обязательно? – покачав головой, спросил Фрэнсис. – Может, не надо так спешить? Какие бы ни были у тебя проблемы, мы всегда можем спокойно их обсудить. Вместе посидим, подумаем, что можно предпринять. Не уезжай. Пожалуйста!

– Так надо. – Энджел отвернулся, чтобы не видеть разочарования во взгляде брата, и выбежал из трейлера. Прыгнув на мотоцикл, он завел мотор и с грохотом выехал со стоянки. Энджел не позволил себе даже обернуться. Он знал, что если обернется, то заплачет.

Больничный запах антисептика вновь возвратился, еще более резкий. Сквозь навернувшиеся слезы Энджел видел яркий свет. Целых семнадцать долгих одиноких лет он не был в Сиэтле. И вот теперь он возвращался. Возвращался домой.

Энджел лежал, уставившись в потолок.

В палате было тихо, даже слишком тихо, черт побери эту проклятую больницу! Тишина действовала раздражающе на его перенапряженные нервы. Ему хотелось шума, грохота, хотелось сразу почувствовать: «Вот он я, я по-прежнему жив». Энджелу хотелось поиграть этой нехитрой мыслью, он хотел получить удовольствие просто от сознания того факта, что легкие, как и прежде, исправно качают кислород в организм. Однако никакого удовольствия он не почувствовал. Ему закачали жидкий азот в грудную плетку, и это бесформенное пятно в груди могло в любую минуту разорваться. В любую секунду.