Снова домой - Страница 20
– В абсолютном порядке, Хильда, – ответила Мадлен.
Медсестра неожиданно склонила свою птичью головку набок.
– Я как раз собиралась навестить нашего мистера Джонса. Но могу подождать, пока вы осмотрите его.
– Да, и мне бы хотелось, чтобы во время осмотра мне никто не мешал.
Хильда подмигнула ей.
– Если бы персонал знал, кто здесь лежит, вас бы тут просто растоптали. Только Сара, Карен и я заходим к нему в палату. А мы сохраним все в тайне.
Мадлен изо всех сил постаралась улыбнуться.
– Отлично.
– Ох уж эти голливудские звезды, – неодобрительно высказалась Хильда. – Если верить тому, что пишет «Инкуайерер» – а, видит бог, они тщательно проверяют такого рода информацию, – он пьет как сапожник и занимается любовью с любой, кто подвернется. – Хильда еще раз успокаивающе похлопала Мадлен по плечу и заспешила дальше по коридору.
Мадлен сделала глубокий вдох и решительно шагнула в палату, как будто это была клетка со львом.
Он спал. Слава богу, он спал.
Мадлен остановилась в дверях, размышляя, как ей лучше поступить. Можно было повернуться и уйти, можно – разбудить его и побеседовать с ним. А можно было сесть возле его постели и посмотреть на него. Просто посидеть и посмотреть.
Она тихонько прикрыла за собой дверь. Блеклое осеннее солнце заглядывало в палату через небольшое окошко. Если бы не солнце, в палате было бы совсем неуютно от безжизненного света люминесцентных ламп. Узкая металлическая кровать как бы разделяла комнату на две половины.
Энджел лежал неподвижно, как мертвый, грудь его прикрывала застиранная больничная простыня. Темные волосы в беспорядке разметались по белой наволочке. Выразительное лицо казалось исхудавшим, губы – слишком бледными. Почти черная, густая щетина скрывала мужественные очертания подбородка и верхнюю губу.
Но даже небритый он был таким красивым, что у Мадлен захватило дух.
Она неловко присела на стул возле постели. В эту минуту она была не в состоянии думать о том, почему он оказался в клинике, чем он болен и чего ей будет стоить принять решение, от которого зависела его жизнь. Сейчас все ее мысли были устремлены в прошлое: Мадлен сидела и вспоминала, как сильно она любила этого человека…
Он с улыбкой втащил Мадлен в совершенно новый, незнакомый ей мир. Это был мир огней, мир неограниченных возможностей и больших надежд. Ни долга, ни ответственности, ни правил – ничего этого не существовало в том мире, в который Мадлен бездумно последовала вслед за Энджелом: куда он, туда и она. Ей постоянно было смешно, ее так и распирало от счастья, от горделивого сознания того, что Энджел хочет держать ее за руку. Она влюбилась в него без оглядки, – только совсем юные умеют так безумно влюбляться. Она придумывала тысячи предлогов, чтобы днем удрать из дома и прибежать на свидание к Энджелу; потом она много раз и ночами покидала отцовский дом, чтобы побыть наедине с любимым. Тогда она впервые в жизни не послушалась отца, и от этого в ее душе родилась какая-то отчаянная уверенность в себе.
Вспоминая свои чувства через столько лет, она могла сказать, что вовсе не любила Энджела, по крайней мере не любила той любовью, которая может длиться долгие годы. Она подпала под влияние его обжигающей страсти, которая до неузнаваемости изменила все ее существо.
И была ночь, звездная ночь под дубом в Каррингтон-парке…
Они лежали в траве, глядя в ночное небо, загадывая желания на упавшие звезды, делились друг с другом своими мечтами, обнимались. Мадлен понимала, что ей давно уже нужно идти домой. Скоро отец должен был вернуться из очередной деловой поездки.
Мадлен отстранилась от него, глядя на безлюдную ночную улицу. Ею овладевало холодное отчаяние при мысли, что надо оставить Энджела и вернуться в свой большой пустой дом к строгому отцу.
«Не хочу возвращаться домой…» Прежде чем Мадлен успела договорить, она уже сообразила, что сказала чересчур много. Она затаила дыхание, ожидая, что Энджел сейчас назовет ее глупой, безмозглой девчонкой. Точно так же, как много раз называл ее отец.
Но Энджел ничего такого не сказал. Он коснулся ее щеки и нежно повернул Мадлен лицом к себе.
«Тогда не уходи. Оставайся со мной. Мы можем убежать отсюда… У нас будет семья… Понимаешь, семья…»
До этого мгновения Мадлен никогда не знала, что такое – любить человека. Чувство внезапно охватило все ее существо, обдало душу жаркой волной. Неожиданно Мадлен рассмеялась, потом расплакалась.
«Я люблю тебя, Энджел».
Ах… Было одновременно и сладостно, и больно произносить эти слова. Он схватил Мадлен в свои объятия, сжал так сильно, что ей сделалось трудно дышать. Они вместе опустились на колени в мокрую траву. Она чувствовала его руки на своем теле. Он ласкал ее волосы, гладил спину, бедра. Затем принялся целовать ее, стирая губами слезы у нее на щеках. Это продолжалось так долго, что у нее голова пошла кругом.
Наконец Энджел слегка отстранил Мадлен от себя и заглянул ей в глаза. Его взгляд был таким властным, что у Мадлен сердце сначала замерло, а потом бешено заколотилось в груди.
«Я люблю тебя, Мадлен, я… То есть я никогда раньше…» Слезы неожиданно брызнули у него из глаз, и Энджел поспешно вытер их ладонью.
Она взяла его руки в свои.
«Ты только не бойся», – прошептала она, глядя на него.
Он улыбнулся, хотя губы его при этом дрожали. В это мгновение Мадлен так много узнала о нем, о том, какой он на самом деле. Хотя Энджел старался казаться непокорным и строптивым, в глубине души он был так похож на нее. Так же, как и Мадлен, он был напуган, смущен и очень одинок. Он не верил в себя, в собственные силы, он вовсе не считал себя хорошим. Однако именно таким он и был – Мадлен верила в это. Энджел был самым лучшим на свете и любил ее, как никто другой.
Какая же сила заключается в словах: «Я люблю тебя…»
После этого она рассказала ему все, что было на сердце, раскрыла ему душу, позволила сделаться частью самой себя. Без Энджела она уже не мыслила себе жизни… А что, если он сделает ей больно еще раз?..
Она вызвала в памяти другие вещи, другие моменты – и причиненная Энджелом боль ушла, как будто ее смыло прохладной волной.
Она была уверена, что простила ему все страдания, которые он причинил ей, простила, что он бросил ее, даже не попрощавшись. Она действительно не сомневалась в этом. Она повторяла себе, что семнадцать лет – это слишком юный возраст, однако время шло, а она с каждым годом чувствовала себя все более молодой. Она повторяла себе много раз, что все только к лучшему. Если бы они тогда поженились, то неизбежно испортили бы себе жизнь.
Она многое говорила себе в ту минуту, когда смотрела на спящего Энджела. Говорила – и понимала, что все эти слова – ложь. Ложь, и больше ничего. Как жалкий дешевый подарок, обернутый во много слоев красивой оберточной бумаги. Она все простила ему. Но как это было возможно?! Ведь в то лето он убил часть ее души. Ту самую часть, где рождалась и росла ее любовь к нему. И Мадлен уже никогда не стать прежней.
Энджел медленно просыпался. Сначала, проснувшись, он не сразу понял, где именно находится, что с ним происходит. Затем он услышал пиканье монитора – и сразу все вспомнил.
После предпринятой Энджелом неудачной попытки покинуть клинику Хильда, маленькая медсестра с птичьим лицом, привела все в порядок в палате: монитор вновь принялся контролировать работу его сердечной мышцы, из него вновь поползла бесконечная лента кардиограммы.
Чувствовал он себя чудовищно. Грудь ломило, в висках стучало. Иглы, введенные в вены, жгли огнем. Любое пустяковое движение вызывало резкую боль.
Постепенно Энджел почувствовал, как солнечные лучи буквально пронизывают ему голову. Моргнув, он облизал сухие губы и, протянув руку, попытался взять пластиковый стаканчик, на котором было написано: «264-В».
– Я помогу, – произнес чей-то голос рядом с ним.
При звуках его он вздрогнул. Сначала ему показалось только, что этот голос очень похож на голос Деборы Уингер [1]. Он вспомнил одну ночь, много лет назад, когда он «снял» официантку в Тилсе, привез ее к себе домой и…