Снова домой - Страница 1

Вот уже несколько дней газеты пестрели кричащими заголовками. А репортеры вынюхивали любые подробности из жизни звезд, участвующих в съемках, будь то подозрение в употреблении наркотиков и нарушении закона. Знаменитости, что собрались в этом небольшом городке штата Орегон, были под прицелом рьяных газетчиков. Здесь собрались все, кто должен был принимать участие в съемках этого отнюдь не рядового фильма, – события такого значения никогда прежде не происходили в Лагранджвилле. В Лосином зале многие годы отмечали исключительно тихие семейные праздники, но сегодня его стены сотрясали громкие нестройные звуки музыки. Жители городка и фотокорреспонденты запрудили главную улицу: люди видели свои отражения в зеркальных стеклах проезжающих лимузинов. Все ожидали чего-то из ряда вон выходящего, очень голливудского, что пока еще не произошло, но обязательно должно было произойти. Но никто из освещавших это событие репортеров, участников съемок и простых горожан не мог предположить, как близко к истине подошел «Инкуайерер», напечатавший заголовок: «ЗА ТАКУЮ ВЕЧЕРИНКУ МОЖНО И УМЕРЕТЬ».

Энджел Демарко выбрался из недр лимузина. Сквозь туман сигаретного дыма и пелену дождя он посмотрел на толпу, собравшуюся на другой стороне улицы. Безликие фигуры теснились за желтой лентой, протянутой полицией.

– Это же он! Это Демарко!

Защелкали фотокамеры и ослепили его яркими вспышками. Дождь казался каким-то ненастоящим, словно кто-то тонкой кистью нарисовал эти серебряные капельки; цвет луж на черном асфальте казался каким-то неестественным.

– Энджел… Сюда смотри, сюда! Энджелэнджелэнджел…

Восторженное обожание толпы волной накрыло его.

Боже, как он любил свою славу! Он глубоко затянулся сигаретой и медленно выпустил дым. Затем одарил их своей знаменитой Улыбкой – той самой, которая была напечатана в «Пипл» на прошлой неделе: журнал еще назвал ее «улыбкой в 20 000 мегаватт». Он поднял руку и помахал толпе. Вокруг него, поднимаясь в воздухе, змеился табачный дым.

Энджел отошел в сторону, чтобы дать возможность своей подружке – ее имя вылетело у него из головы – выйти из машины.

Она проделала это нарочито медленно. Сначала из авто показалась длинная стройная нога в черной туфле на высоком каблуке. Каблук громко щелкнул об асфальт. Затем взорам собравшихся открылись высветленная перекисью копна волос и роскошный бюст. И только после этого из машины появилась вся она. В деланом удивлении повернулась к толпе, слегка одернула свое розовое обтягивающее платье, улыбнулась и помахала рукой.

Энджел не мог не отдать ей должное: эта женщина знала, как подать себя публике.

Он взял ее за руку и потянул за собой, в сторону восхищенной толпы. Ее идиотские каблуки, цокая, скользили на мокром асфальте, однако вскоре этот звук потонул в оглушительном реве. Поклонники наконец поняли, что он направляется к ним.

Девчонки визжали, тянули к нему руки. У иных были, казалось, знакомые лица: веснушчатые, круглые, как у тех подростков, которые прогуливали уроки, желая посмотреть его съемки. Они каждый день окружали съемочную площадку, теснясь за ограждением; они визжали, хихикали и вопили каждый раз, стоило ему выйти из своего трейлера для съемок очередного эпизода.

Они ни о чем его не просили – эти обожатели, сбившиеся за желтой лентой. Единственное, чего они хотели, – это видеть его вблизи, и Энджелу нравилась эта абсолютная преданность. Он мог выйти из себя, он мог быть наивным и эгоистичным – им это было безразлично, их волновало только то, что он делал на экране. Он одарил толпу широкой, самой сексуальной своей улыбкой и так медленно повернул голову, что каждой женщине в толпе на мгновение показалось, будто он смотрит только на нее одну.

– Энджел, можно получить ваш автограф? Вам нравится Лагранджвилль? Когда фильм выйдет в прокат? Собираетесь ли вы показать его первый раз здесь?

Как всегда, вопросы сыпались один за другим. Некоторые он хорошо слышал, другие сливались в невнятный шум. Но он знал, что это не важно: поклонники не хотели слышать ответов, им просто хотелось быть рядом, ловить на себе отблеск его голливудского сияния, которое сегодня осветило их серую заурядную жизнь, – пусть и ненадолго.

– Энджел, нельзя ли сфотографироваться с вами?

Оторвав взгляд от листа, на котором он только что расписался, Энджел посмотрел на обратившуюся к нему девушку. Она была невысокая, круглолицая, полненькая, с каштановыми вьющимися волосами.

С одного взгляда он понял, кто перед ним – одна из тех девушек, которых никогда не приглашают на вечеринки и которым стоит больших усилий делать вид, что им это безразлично.

Все это было ему хорошо знакомо. Даже сейчас, когда прошло уже столько лет, он помнил, что значит быть подростком-изгоем, как это тяжело и больно.

Энджел улыбнулся девушке и увидел, как глаза у нее стали круглыми от изумления. Она уставилась на него с такой смесью удивления и обожания во взгляде, что Энджел почувствовал, как приятное тепло растеклось по всему телу, словно от наркотика.

– Почему бы и нет, дорогая.

Освободившись от своей спутницы, Энджел пролез под заградительной лентой. Он сразу почувствовал на себе множество рук: люди трогали его пиджак, волосы. Прежде его очень раздражали эти непрошеные касания, однако он приучил себя терпимо относиться и к таким проявлениям симпатии, иногда это было даже приятно, если, конечно, не заходило слишком далеко. Он обнял девушку и слегка притянул к себе, чтобы оба они оказались под навесом старого кирпичного здания. Ее подруга, долговязая и нескладная, быстро щелкнула фотоаппаратом.

– Ты сегодня потрясающе выглядишь, – сказал он. На девушке было длинное, белое, атласное платье.

– Я иду на танцевальный вечер, – пролепетала она, пришепетывая и показывая сверкающие брекеты на зубах.

Танцевальный вечер… Как давно уже он не слышал эти два слова. Наверно, целую вечность. Неожиданно Энджел почувствовал себя старым. Он понимал, что по возрасту вполне мог быть отцом этой девушки, наблюдал бы, как она прихорашивается перед зеркалом, готовясь к празднику. Представил себе, что бы при этом чувствовал…

Энджел решительно отогнал прочь неуместные мысли.

– И где же твой молодой человек?

На ее пухлых щеках появился румянец.

– У меня еще нет молодого человека. Я с подругами… Ну, в общем, мы пойдем не танцевать, а так, посмотреть просто… Мы входили в комитет по оформлению зала…

На мгновение он перестал быть Энджелом Демарко, кинозвездой, и вновь стал Анжело Демарко, непутевым пареньком.

– А танцы-то у вас где будут? – мягко поинтересовался он.

Она показала рукой в конец улицы:

– Вот в той школе… В спортзале.

И прежде чем Энджел успел подумать о чем-нибудь, он схватил девушку за руку и потащил за собой. В толпе пронесся изумленный вздох, затем она покорно расступилась, давая им дорогу.

– Энджел!

Услышав свое имя, он чуть замедлил шаг и обернулся. Вэл Лайтнер, его друг и агент, стоял возле Розового платья. Оба отчаянно махали ему.

– Ты куда это? – крикнул Вэл, бросая недокуренную сигарету на асфальт. – Тебя ведь ждут.

Энджел осклабился. Вот главное, что давала ему слава: они всегда ждут.

– Возвращайся.

Продолжая лучезарно улыбаться, он перевел вконец обалдевшую девушку на другую сторону улицы. Вскоре они уже входили в школьный спортивный зал, на украшение которого пошло, похоже, несметное количество туалетной бумаги. На сцене местная рок-группа самозабвенно наяривала нечто отдаленно напоминавшее композицию Мадонны «Без ума от тебя».

Он видел, как многие просто поразевали рты от изумления, когда он вывел девушку на отведенное для танцев место. Кто-то уронил бокал, многие показывали в их сторону пальцем, раздавшийся было смех сам собою прекратился. Однако он не смотрел по сторонам. Все его внимание сейчас принадлежало школьнице, ей одной.