Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера - Страница 13

Была лишь одна слабая надежда. Я вспомнил, что «общие» экзамены в Оксфорде состоятся через две недели, и у меня все еще был шанс на поступление. Дорогой Джим Вудхаус пожалел меня, и документы для поступления были подписаны и отправлены, правда не без уничижительных взглядов Джима и моего учителя истории Чарльза Кили. Я решил самостоятельно пройти самоубийственный курс по средневековой истории, которую любил, и молился о подходящем экзаменационном вопросе, который помог бы мне героически выкрутиться из незавидного положения.

Семестр приближался к концу, другие мальчики уже фактически были студентами, так что уроки носили скорее символический характер. Я попросил разрешение не ходить на них. Я читал книгу за книгой по двенадцать часов в день, а в оставшееся время я сочинял исторические теории, которые так смехотворно противоречили общепринятому академическому мышлению, что, по крайней мере, могли заинтересовать экзаменатора. Возможно, если бы я подкреплял свои возмутительные идеи фактами, у меня был бы шанс пробиться в хоть какой-нибудь небольшой колледж. Но в итоге все зависело от экзаменационного вопроса и того, смогу ли я перефразировать его на свой лад.

Выбор наиболее предпочитаемого колледжа был еще одним важным делом. В качестве своего номера один я выбрал Колледж Магдалины. Я много знал о его архитектуре, благодаря художнику Холману Ханту, он имел отношение к прерафаэлитам, а его старшим профессором истории был медиевист К. Б. Макфарлейн, чьи книги я читал. Моим вторым номером был Брасенос-колледж, мне нравилось его название.

В СЕРЕДИНЕ НОЯБРЯ я в полном одиночестве сидел на экзамене, как будто я был единственным Вестминстерским школьником, который сдавал «общий» экзамен. Задание было мечтой. Я лил воду о том, что Эдуард II был лучшим королем, чем Эдуард I; что викторианские надстройки улучшили средневековый замок Кардиффе (я могу лично поручиться, что ее Величество Королева не разделяет подобную точку зрения); что Кэбл-колледж, много лет считавшийся викторианским недоразумением из красного кирпича, входит в топ-три лучших оксфордских зданий; что классицист Кристофер Рен советовал завершить строительство башни Вестминстерского Аббатства в готическом стиле (она до сих пор выглядит, как незаконченный уродливый пень), и все в таком духе. Сомневаюсь, что экзаменаторы когда-либо еще видели такой поток запутанного словесного поноса. Но, в любом случае, я сделал все, что смог.

Спустя три дня я получил из Магдалины письмо с приглашением на собеседование. В нем говорилось, что, возможно, мне понадобится пройти два собеседования, и что я должен быть готов переночевать в колледже. Поздним утром я прибыл в домик привратника, который отвел меня в достаточно милую спальню в викторианском стиле и сообщил, что собеседование начнется в три часа. Я не очень хорошо знал Оксфорд, но я успел удостовериться в своей правоте насчет Кэбл-колледжа и, что самое важное, увидеть имя Джина Питни на афише вечернего шоу в оксфордском Новом Театре.

После обеда в компании кучи нервных молодых людей, которые почему-то не рвались поддержать разговор о песне Джина Питни «Town Without Pity», я присоединился к небольшой группе оных, ожидавших интервью рядом с какой-то комнатой отдыха. Присев на стул, я заметил сиамского кота. Или, если быть точным, он заметил меня. Теперь мы оба видели друг друга, и у кота не было сомнений. Громко мурлыкая, он прыгнул ко мне на колени и прислонился к моей руке, как будто вступил в умную беседу. Он периодически терся об меня своей мордочкой, как делают только настоящие сиамские коты. Спустя какое-то время он успокоился и смял мою ногу в Таиланд.

Когда открылась дверь, и кто-то произнес: «Мистер Ллойд Уэббер, проходите, пожалуйста», я разумеется не мог согнать кота. Так что я взял его с собой. Мне предложили сесть, и мой новый лучший друг довольно устроился у меня на коленях. Человеком, рассматривающим меня с другого кона небольшого обеденного стола, был профессор Макфарлейн. Он был окружен несколькими преподавателями, один из которых задал мне каверзный вопрос о нефе Вестминстерского Аббатства, на который, впрочем, я с легкостью ответил. По сей день я являюсь преданным поклонником книг Макфарлейна, и было настоящей радостью отвечать на вопросы этого великого медиевиста. Прошло немного времени, пока он добрался до по-настоящему серьезных вопросов.

«Любите ли вы кошек, мистер Ллойд Уэббер?» – спросил он.

Я не ответил на вопрос, с каких пор, но суть моего ответа заставила его закончить собеседование со словами, что на этом достаточно, и мне не нужно оставаться на ночь для следующего собеседования.

Я был немного встревожен, но в целом думал, что все прошло хорошо. Я попрощался с котом, последовавшим за мной в комнатку, которую мне выделили. Проблемой теперь было то, что мне не нужно было оставаться на второй день, а я хотел посмотреть на Джина Питни. Что, если они планировали поселить в этой комнате бедолагу, которому предстояло пройти через собеседование второй раз? Я решил рискнуть. В тот вечер я впервые услышал песню «I’m Gonna Be Strong».

Следующим утром я сел на поезд и сразу поехал к родителям. Бабушка хотела знать, как все прошло. Я рассказал про кота. Она сердито посмотрела на меня и пробормотала что-то о том, что однажды кошки сведут меня в могилу. У меня же была другая точка зрения. Но я как мог скрывал свое волнение по поводу результатов собеседования. Оно было не вполне стандартным. Так что я позвонил в Колледж Магдалины, чтобы узнать не появился ли список поступивших. В конце концов трубку взяла женщина с очень строгим голосом, которая представилась секретарем финансового отдела. Я спросил у нее, появился ли список первокурсников.

– Боюсь, что у меня есть только список стипендиатов, но перечень поступивших появится в течение двух дней, – сообщила она.

Я подумал, что два дня – это целая вечность.

– К слову, с кем я говорю?

Я промямлил свое имя.

– О, подождите секунду, – сказала она, – вы мистер Ллойд Уэббер, давайте посмотрим. А, вот. Мистер Ллойд Уэббер, мои поздравления. Вы победили на исторической выставке[6]. С нетерпением ждем вас в Магдалине в следующем году.

Я лишился дара речи. Бабушка пыталась сдержать слезы. Я был мальчиком, понапрасну растратившим целый школьный год, и одновременно я был тем, кто получил единственную оксфордскую стипендию, которая не досталась в том году Вестминстеру. Я попрощался с бабушкой и помчался к станции метро, откуда поезд, казалось, целую вечность ехал до Вестминстера. Я несся по Тотхилл-стрит до Динс-ярд и с размаху влетел в многострадальный класс своего учителя истории. Он только что закончил урок. Я сообщил ему новость, он побледнел. Все, что он сказал мне: «Благослови тебя бог, мой мальчик».

Только тогда я понял, как сильно он рисковал, настояв на моем принятии в Вестминстер, и как ужасно я предал его доверие.

Весь остаток дня я провел, размышляя о необъяснимом могуществе кошек.

Накануне Рождества мой агент Десмонд Эллиотт запустил проект, который всецело поглотил следующие два года. Десмонд управлял небольшим издательством Arlington Books, которое специализировалась в таких областях как, например, кулинария. Он также представлял Лесли Томаса, писателя, который год спустя добился необычайного успеха со своим романом «The Virgin Soldiers». Лесли был «ребенком Барнардо», то есть сиротой, выросшим в одном из детских домов Барнардо. Эти «дома» были основаны викторианским филантропом доктором Томасом Барнардо. Он был свидетелем тяжелого положения сирот в диккенсовском Ист-Энде и основал приют, который со временем превратился в одну из крупнейших благотворительных организаций для бездомных детей.

Десмонд сразу же увидел в истории Барнардо потенциал для грандиозного мюзикла в стиле «Оливера!». Дети, веселые кокни, диккенсовские места, герой, почти потерявший любовь всей жизни в своем крестовом походе против викторианской элиты. Десмонд считал, что все это поможет «Оливеру!» стать чем-то вроде мюзикла «Salad Days».