Снежный ком - Страница 13

— Да, вместе надо думать, что предпринять! И я думаю! Чем плохи мои пятницы? Народу приходит — яблоку упасть негде. Не все, что я посеял, упало на голые камни. А вы этому Сяэску верите больше, чем мне. Да это все комариные укусы, не больше! Вам бы плюнуть на это и растереть!

— Не волнуйтесь, я вам безусловно верю, — неожиданно тихо произнесло высокое начальство.

— Да мало, мало того, что верите. Вы должны были защитить меня! Я… я… — но запал иссяк. Калев Пилль махнул рукой и выскочил за дверь.

— Постойте, товарищ Пилль, постойте! — жалобно воззвал вслед заместитель министра, но было уже поздно.

Дверью Калев чуть не уложил секретаршу — та, кажется, пыталась подслушивать — и наддал вниз по лестнице.

Он ухватился за бронзовую ручку входной двери, но тут снова ощутил какой-то приступ бессилия — вспышка вконец улеглась.

«Как я с ним говорил!» — испугался он. И застыл, стиснув дверную ручку.

Кто-то вошел и, Калев подался в сторону — завязать шнурок, который был завязан.

Что же теперь делать?

Он безотчетно повернул на соседнюю лестницу, несколько шагов вниз, и очутился в буфете.

Есть нисколько не хотелось, но он взял-таки бутерброд и чашку кофе. Бутерброд, свежий, с великолепно посоленным сигом, отдавал опилками. Он глотнул кофе, и в горле застряла крошечная рыбья косточка. Его замутило, живот сделался каменным. Съеденное норовило подняться обратно. И тут, словно подталкиваемый незримой силой, он снова подошел к прилавку и попросил сувенирную бутылочку коньяку. И почему-то не смог обойтись без шутовства.

— Вот, досталось на орехи, теперь наклюкаюсь хорошенько, — с усмешечкой сказал он буфетчице. Скажи правду — и не поверят, посоветовала какая-то другая система мышления, здесь явно лишняя, — Калев Пилль со всеми своими невзгодами был буфетчице в высшей степени безразличен. — Я этот пузырек одним махом опрокину, спорим? — шутил кто-то голосом Калеба, а сам он уже наперед знал, что и это откровение не вызовет улыбки на лице женщины. Зачем я унижаюсь? — поражался он. Но — о чудо! — женщина все-таки улыбнулась. Правда, улыбка была сочувственной: в этом доме головомойки не редкость, а всех пострадавших что-то, наверное, объединяет — во всяком случае, опытная буфетчица видела его насквозь.

— Возьмите эту, полнехонька — до пробки! — и она прямо с материнской заботой поменяла бутылочку.

Калев попытался улыбнуться еще ослепительнее и поймал себя на том, что пританцовывает у прилавка. Точно как… как кто? Известно кто — тот самый Альберт Розаокс, который послал участливого Калева куда подальше.

Калев Пилль внезапно почувствовал, что подпал под власть мистической силы: его против воли повело в туалет. Мгновение спустя он разглядывал в туалетном зеркале свое лицо, помидорно-красное, как у Розаокса. Вслед за тем он — почему-то на цыпочках, хотя был один-одинешенек — прокрался в кабинку и накинул крючок.

Металлическая пробка была на бутылочке без резьбы — Калев никак не мог сорвать ее. Порылся в карманах, нашел медяк и дрожащими руками содрал «бескозырку». Острый жестяной край задел большой палец, и тот мерзко закровоточил. В эту минуту кто-то вошел в туалетную комнату. Калев со слезами стыда живо опустился на стульчак, чтобы его ноги, выглядывающие из-под дверцы, были в «нормальном» положении, и одним махом осушил бутылочку. Теперь — куда девать тару. Поколебавшись, он бросил ее в бачок — отчаянно дерзкий, безнравственный поступок! Пусть дознаются, кто ее сюда опустил! — радостно решил он, но тут же ему стало так стыдно, что перехватило дыхание.

Интересно, этот вошедший тоже станет меня утешать, подумал Калев, выходя из кабины, но увидел только удаляющуюся спину.

Уйти бы. Чего тут слоняться, внушал он себе, однако вернулся в буфет… А вдруг сюда спустится замминистра — можно будет извиниться и рассказать о своей новой задумке — политической викторине. Но он знал, что и двух слов толком не свяжет.

Паэранд конечно же не пришел, зато явился лисьемордый парень из Пылва, до крайности довольный собой.

— Э, да вы тоже здесь! Погодите, я возьму что-нибудь выпить!

Так он и сделал: принес две рюмки коньяку и уселся напротив Калева.

— Прозит! — Калев залпом осушил предложенную рюмку.

— Мастак, сразу видно, — басовито закатился Прийт. — Как по маслу пошла. — Понизив голос, он склонился вплотную к Калеву, вжик — облизнул пивного цвета усы и полюбопытствовал: — Говорят, вы и по женской части не промах. В одном журнальчике вроде бы какая-то история с банькой проскочила… Или треплется народ?

Калев сглотнул, потом еще и еще.

— Вы… ты… парень, пошел ты…! — услышал он себя как бы со стороны и секунду спустя уже был на улице, — этот Прийт ему в самом деле помог — уйти.

«Комариный писк какого-то эмигрантишки принимают всерьез, а тебя и в грош не ставят. Работаешь изо дня в день как проклятый, с утра до ночи делаешь свое тяжелое и далеко не всегда благодарное дело, а тут…» — думал Калев Пилль, спускаясь по лестнице пивного ресторана. Белая пена, пористая, шипящая — вот что обласкает душу и принесет забвение.

Но своему соседу по столику — тот потихоньку тянул из фляжки винцо и крыл начальство, которое его, старого жестянщика, не ценит, и вообще к ним ни на какой козе не подъедешь, — Калев говорил:

— Нет, это абсолютно нетипично. Бывают, конечно, и такие руководители, но не они определяют картину трудовых отношений в наши дни, нет, не они! — И рассказал, что сам видел, как девушка-маляр распушила министра строительства. Внизу министр, рядом главный инженер и прораб пятнами покрылись, а девчонке хоть бы что: «Если ты, большой начальник, нормальной краски не достанешь, то мы работать не будем. Я лучшая по профессии, я знаю, что говорю. Да с такой паршивой краской дом выйдет полосатый, как у черта задница! Ясно?»

Могло такое произойти где-нибудь за границей, скажем, в Канаде, в городе Ванкувере? — задал вопрос Калев. И сам себе ответил, что нет, никак не могло.

Сосед слушал его вполуха, уделяя основное внимание фляжке, а Калев и вовсе разошелся, привел и другой пример — тут кроткая улыбка спустя долгое время снова явилась на его лице, — один знакомый, скромный сельский работник культуры, недавно своему министру тоже такое резанул, ну прямо такое, что министр, человек вообще-то мягкий и добрый, полез за валокордином. Конечно, может, знакомый культработник был страшно рассержен, но начальство тоже люди, и следовало бы считаться с их нервами.

— Начальство уважать надо, а вот дрожать перед ним не следует, — заключил Калев Пилль, допил свое пиво и выбрался из погребка.

Вот кто деньги лопатой гребет, думал Калев, стоя в очереди в коньячный бар. Он увидел, как гладенький мужичок с внешностью прожженного снабженца словно мимоходом сунул швейцару в нагрудный карман пятерку, обещая тем временем своему спутнику, что будет тому чешская раковина, считай, уже в кармане.

Достают, ловчат, проворачивают, комбинируют…

Калев уже знал, каково это — мешать пиво с коньяком, — разве не то же самое пили они с Сяэском! — но сейчас ему меньше всего хотелось обратно в гостиницу, в свой убогий номер с плюющимся краном и контурной картой потолка. Хотелось быть на людях, скоро и так оставаться одному, все обдумать, все перестрадать — от этого никуда не деться, но сегодня хоть ненадолго надо отвлечься.

— Деньги — вещь хорошая, но и скверная. Для работника умственного труда они — погибель. Грандиознейшие открытия человечества свершались иной раз в нежилой мансарде, за жалкой краюхой хлеба, — немного погодя объяснял Калев соседу по стойке. — Индийские йоги — я полагаю, что вы, как и я, само собой разумеется, не делаете из них кумира, с ними, безусловно, связано и много шарлатанства, — да, так вот, эти йоги, которыми мы в известной степени восхищаемся, связывают аскетизм с самопознанием и даже считают его неукоснительной предпосылкой жизни. Иисус Христос тоже — надеюсь, вы, как и я… и так далее — одним словом, легендарный символический герой советовал своим последователям соблюдать умеренность. В шикарных банях (на миг воображение подсунуло ему обескураживающую картину: какой-то багровый как рак человек с бокалом «Хеннеси» в руке, но он живо отмел ее), в этих банях суперлюкс телесный жир, может, и сгоняется, но духовный — никогда! Скорее, наоборот — телесный жир может превратиться там в жир духовный!