Снежная ночь в Токио (ЛП) - Страница 4

— Его нет. Это плохая примета.

— Но почему...

— Если бы вы говорили по-японски, вы бы поняли, — объясняю я. — Четыре произносится «ши», как и слово «смерть». Это нехорошее предзнаменование.

Он усмехается и проводит пальцами по густым каштановым волосам.

— Вы, японцы, странные.

— У каждого места свои причуды, Тео. То, что кажется абсурдным вам, может быть обнадёживающим для кого-то другого.

Он молчит. Я не хотела умничать, но боюсь, что так и есть. Сегодня у меня ничего не получается. Думаю, я ещё не соблазнила его, не полностью. Я должна правильно разыграть свою партию.

Я останавливаюсь перед забронированным номером, подношу ключ-карту к двери и открываю. Комната в точности такая, какой я запомнила её, такая же, как в прошлом году и как два года назад. Та же серо-голубая ваза с засушенными стеблями лаванды у входа, тот же квадратный блокнот на прикроватной тумбочке. Простая, низкая кровать (нечто среднее между футоном и западной кроватью), шкаф с зеркалом, на стене висит телевизор с плоским экраном, стол с двумя простыми стульями. И затем, моя любимая часть: большое окно с видом на город, в сторону аэропорта. Отсюда можно увидеть взлетающие самолёты, даже если они выглядят маленькими, как комары. С сегодняшним прогнозом я сомневаюсь, что увижу их много. Кроме того, небо уже покрыто толстым серым покрывалом. Скоро пойдёт снег.

Город так прекрасен, когда одет в белое. Яркость рождественских украшений не имеет ничего общего с благородным сверканием снега, под лучами утреннего солнца.

Тео застывает на пороге. Проводит рукой по волосам, оставляет футляр со скрипкой на столике у входа. Возможно, мои намерения ему не совсем понятны.

Я оставляю сумку на столе, сажусь на край кровати, скрещиваю ноги и кладу руки на мягкое одеяло.

— Я жду, — восклицаю я.

Он прочищает горло и расстёгивает пиджак.

— Вот так просто, даже не поговорив сначала? Хорошо.

Он ухмыляется. Снимает свой тяжёлый пиджак, обнажая шерстяной жилет с серой рубашкой под ним. Я до сих пор не могу разглядеть татуировки. Мне так любопытно.

Мужчина ослабляет галстук, потирает руки и глубоко вдыхает.

— Что вам нравится? — спрашивает он, внезапно переходя на более низкий тон.

— Когда целуют спину.

Тео смеётся, но быстро останавливается, наклоняясь к футляру со скрипкой. Он щёлкает замком, открывает и берёт в руки инструмент — синего цвета, блестящий, с чёрными деталями. Он хватает его левой рукой, чтобы положить на плечо, поднимает и смычок.

— Я имел в виду, какую музыку предпочитаете, Мики.

Я подгибаю уголки губ, но не поддаюсь смущению. Не думаю, что Тео настолько наивен, он просто развлекается, дразня меня. Но это нормально, интрига заводит.

— У меня нет особых предпочтений. Выбирайте сами, — отвечаю я, расслабляя руки.

— Согласен.

Я слегка вздыхаю, когда он опускает смычок на струны и начинает играть. Боюсь, что даже звук моего дыхания может нарушить чистоту мелодии. Я никогда так близко не слушала игру на скрипке, и никто раньше не играл ничего именно для меня.

Тео страстный, это видно. Он любит свою скрипку и, кажется, держит её и ласкает, как женское тело. С полузакрытыми глазами скрипач двигается грациозно, без резких рывков.

А его музыка, его музыка прекрасна для сердца, даже для такого сухого, каким стало моё.

Ноты излучаются, как капли росы. Я знаю произведение, которое он играет, оно есть в моём бесконечном плейлисте. Мелодия сложная для исполнения, и, возможно, Тео сделал свой выбор специально, чтобы произвести на меня впечатление.

Я любуюсь его осанкой, тем, как он двигает пальцами, и прикусываю губу. Я хочу сосредоточиться только на этом моменте и на том, что последует дальше, но музыка уносит меня прочь, в далёкие воспоминания. Я почти вижу себя ребёнком, как бегу по улицам, возвращаясь из школы, счастливая и невинная, когда я ещё была правильной и умела улыбаться, не имея цели. И это заставляет меня заглянуть внутрь себя, задаваясь вопросом: кем я стала, и действительно ли это я?

Я уже собираюсь попросить его прекратить игру. Ноты становятся всё более мучительными, и я больше не могу выдерживать конфронтацию с самой собой. Но к счастью, мелодия обрывается за мгновение до того, как мои нервы сдадут.

— Соната номер три Ysaÿe, — бормочу под нос. — Я права?

Скрипка по-прежнему лежит у него на плече. Тео наклоняет голову на одну сторону и поднимает бровь.

— Вы сказали, что не очень разбираетесь в музыке, — с шипением отвечает он.

— Я знаю ровно столько, чтобы...

— Соблазнить? — догадывается он.

— Чтобы поговорить.

— Ты хорошо справляешься и там, и там.

Я склоняю голову со злым умыслом и убираю прядь волос за ухо. Он укладывает скрипку, а я встаю.

— Прошу прощения.

Я хватаю сумочку и быстрыми шагами направляюсь в туалет, закрывая за собой дверь. На мгновение у меня возникает чувство недоумения: в отеле поменяли полотенца с прошлого года, теперь они не белые, а тёмные с золотой вышивкой. В остальном всё осталось без изменений.

Я вздыхаю и опираюсь руками о раковину, внимательно вглядываясь в своё изображение в зеркале. Мои руки дрожат, и я очень бледная. Красная помада сейчас ужасно сочетается с цветом лица и выглядит как пятно крови на белой подушке. Внезапно мои глаза кажутся полыми и пустыми, слишком чёрными и слишком большими.

В прошлом году я без проблем заперлась в ванной и вскоре вышла оттуда в одних трусах, чтобы соблазнить мужчину, которого привела с собой. Потом я позволила ему овладеть мной, позволила взять всё, что он захочет. Сейчас, однако, я не могу этого сделать. Это так нечестно с моей стороны. И тот, кто ждёт меня за дверью, кто подарил мне частичку своей души, играя, не заслуживает всего этого. Он не заслуживает того, чтобы я использовала его и выбросила, особенно сегодня ночью.

В американских фильмах, что время от времени показывают по телевидению, канун Рождества — это особый день, который должен быть посвящён любви и семье, подходящий повод для бескорыстных и щедрых жестов, а не для того, чтобы лгать незнакомцу, застрявшему вдали от дома, с целью затащить в постель без каких-либо обязательств. Это неправильно.

Я беру себя в руки и выхожу из ванной такая же, какой и вошла — закостенелой, как деревянный болванчик. Тео стоит перед окном, наслаждаясь видом, скрестив на груди руки. Футляр со скрипкой ещё открыт, возможно, мужчина думает, что я попрошу его сыграть ещё несколько произведений. Но даже прозвучавшее, мне кажется, слишком.

Я привлекаю его внимание, прочищая горло и делая прощальный реверанс.

— Я благодарю вас за то, что играли для меня, но уже поздно. Я дам вам отдохнуть.

— Что…

— Счастливого Рождества, Тео.

— Эй, подожди! — Я мешкаю, и он удерживает меня, прежде чем успеваю выйти из номера. Тео прикасается к моему предплечью и говорит со мной в неожиданно более доверительной манере. — Я решил, что ты ищешь компанию.

Я вздрагиваю, ощущая сердце в горле. Даже не знаю, почему так себя веду: сейчас уже трудно кого-нибудь найти, а если я уйду, то проведу ночь в одиночестве. Тео мне нравится, я заметила его среди многих и выбрала.

И, возможно, в этом проблема. Этот мужчина привлекает и интригует меня так сильно, что я не уверена, — смогу ли остановиться. У меня нет уверенности, что завтра я уеду из отеля и забуду его, и не могу обещать себе, что не буду его искать. Убеждена, первое, что сделаю завтра утром, это пролистаю имена музыкантов, выступавших в Tokyo Dome, найду его, а потом поищу о нём в интернете. Посмотрю его фотографии, почитаю новости о нём. И я умру от тоски, зная, что больше никогда не смогу его увидеть.

Смотрю ему в глаза и не отвечаю. Я не могу решить, что хуже — иметь его однажды и потерять навсегда, или не иметь вообще.

— Послушай, Мики, прости мою откровенность, — добавляет он, понижая голос почти до шёпота. — Я застрял на другом конце света в канун Рождества. Ты единственный человек, которого я встретил, который говорил со мной на моём родном языке и пытался мне помочь, и... Ты тоже одинока. Как я.