Смешные любови (рассказы) - Страница 15

И это было тем тяжелее, что он больше боготворил ее, чем любил; ему всегда казалось, что ее существо реально лишь в границах верности и чистоты и что за этими границами ее просто не существует; что за этими границами она перестает быть самой собой, как вода перестает быть водой за точкой кипения. И сейчас, видя, как она с естественной элегантностью переступает эту чудовищную черту, он переполнялся гневом.

Вернувшись из туалета, девушка пожаловалась: — Какой-то парень крикнул мне там: «Combien, mademoiselle?»

— Чему удивляться, — сказал молодой человек, — вы ведь похожи на шлюху.

— Представьте себе, меня это совершенно не трогает.

— Зря вы не пошли с этим типом!

— Но я все-таки с вами.

— Вы можете пойти с ним после меня. Договоритесь.

— Он не в моем вкусе.

— Но в принципе вы, как вижу, не против того, чтобы за ночь быть с несколькими мужчинами.

— А почему бы и нет, если они недурны собой.

— Вы предпочитаете быть с ними поочередно или одновременно?

— По-разному, — ответила девушка.

Разговор увязал во все больших нелепостях; это слегка коробило девушку, но она не могла протестовать. И в игре для нас таится несвобода; и игра — ловушка для игрока; не будь это игрой и сиди здесь действительно двое чужих людей, автостопщица могла бы давно оскорбиться и уйти; но из игры не уйдешь; команда до конца игры не может покинуть поле, шахматные фигуры не могут сбежать с шахматной доски, границы игровой площадки непреодолимы. Девушка знала, что должна принять любую игру только потому, что это игра. Она знала: чем острее будет игра, тем больше станет игрой и тем покорнее придется в нее играть. И незачем было призывать разум и убеждать сумасбродную душу держаться в стороне от игры и не принимать ее всерьез. Именно потому, что это была всего лишь игра, душа не тревожилась, не противилась и опьяненно отдавалась ей.

Молодой человек подозвал официанта и расплатился. Затем встал и сказал девушке: — Можем идти.

— Куда? — наигранно удивляясь, спросила девушка.

— Не спрашивай и топай, — сказал молодой человек.

— Как вы со мной разговариваете?

— Как со шлюхой, — сказал он…

Они шли по едва освещенной лестнице, на площадке перед вторым этажом у туалета стояла группка подвыпивших мужчин. Молодой человек, обхватив девушку сзади, стиснул ладонями ее грудь. Мужчины у туалета, увидев это, стали одобрительно покрикивать. Девушка попыталась освободиться, но молодой человек рявкнул: «Не дергайся ты!». Мужчины, выразив ему свою хамскую солидарность, отпустили в адрес девушки несколько непристойностей. Молодой человек, поднявшись с девушкой на второй этаж, открыл дверь в номер. Включил свет.

Это был узкий номер с двумя кроватями, столиком, двумя стульями и умывальником. Заперев дверь, молодой человек повернулся к девушке. Она стояла против него в вызывающей позе, во взоре — дерзкая чувственность. Он смотрел на нее и пытался за этим непристойным выражением обнаружить знакомые, нежно любимые девичьи черты. Было так, как будто он смотрел в бинокль, — на два образа, совмещенных и просвечивающих один сквозь другой. Эти два просвечивающих образа подсказывали ему, что в девушке есть все, что душа ее ужасно аморфна, что в ней уживаются верность и измена, предательство и невинность, кокетство и целомудрие; это диковинное месиво представлялось ему отвратительным, как пестрота свалки. Образы просвечивали один сквозь другой, и молодому человеку стало понятно, что девушка лишь с виду отличается от других, но в глубинных просторах души она такая же, как и прочие женщины: полна всеми возможными мыслями, чувствами, пороками, оправдывающими его тайные сомнения и ревности; что трогательный очерк, оттеняющий ее своеобразие, всего лишь обман, в который вовлечен другой — тот, кто смотрит, он. Ему казалось, что девушка, которую он так любил, была лишь созданием его мечты, его абстрактной идеи, его доверия, а настоящая девушка стоит сейчас перед ним, и она безнадежно чужая, безнадежно другая, безнадежно многоликая. Он ненавидел ее.

— Чего ты ждешь? Раздевайся, — сказал он.

Девушка, кокетливо склонив голову, спросила: — А это обязательно?

Тон, каким она произнесла это, показался ему очень знакомым, похоже было, будто когда-то давно он слышал это от другой женщины, однако от какой не помнил. Он жаждал унизить ее. Не автостопщицу, нет, — собственную девушку. Игра слилась с жизнью воедино. Игра в унижение автостопщицы стала лишь предлогом для унижения его девушки. Молодой человек забыл об игре. Он просто ненавидел женщину, стоявшую перед ним. Не сводя с нее глаз, он вытащил из бумажника пятьдесят крон и протянул их девушке: — Достаточно?

Взяв купюру, девушка сказала: — Не очень-то высоко вы меня ставите.

— Большего ты не стоишь.

Девушка приникла к молодому человеку: — Так нельзя со мной! Надо как-то по-другому, хоть чуточку постарайся!

Она обнимала его, пытаясь прильнуть губами к его губам. Но он положил ей на губы пальцы и, мягко оттолкнув, сказал: — Я целуюсь только с женщинами, которых люблю.

— А меня ты не любишь?

— Нет.

— А кого ты любишь?

— Это тебя не касается. Раздевайся.

Она никогда так не раздевалась. Робость, ощущение внутренней тревоги, безрассудство — все то, что она всегда чувствовала, раздеваясь перед молодым человеком (и не будучи защищенной темнотой), все это исчезло. Она стояла перед ним на свету, самоуверенная, дерзкая, и удивлялась, откуда вдруг взялись неведомые ей дотоле жесты медленного, дразнящего раздевания. Ощущая на себе его взгляды, она нежно откладывала в сторону каждый предмет туалета и смаковала все этапы своего обнажения.

Но в ту минуту, когда она предстала перед ним совершенно нагой, в голове мелькнула мысль, что теперь-то уж точно всякая игра кончается; вместе с платьем она сняла и притворство, и теперь она совсем голая, а значит, стала наконец самой собой, и молодой человек должен подойти к ней и сделать жест, которым сотрет все и за которым последует лишь их сокровеннейшая любовь. Да, она стояла перед молодым человеком нагая, перестав в эту минуту играть; стояла растерянная, и на лице ее появилась улыбка, которая и вправду принадлежала только ей: робкая и смущенная.

Однако молодой человек не подошел к ней и не стер игры. Не заметил он и этой доверительно знакомой улыбки; он видел перед собой лишь чужое красивое тело своей девушки, которую сейчас ненавидел. Ненависть смыла с его похотливости всякий налет чувства. Она попыталась было подойти к нему, но он сказал: «Стой там, где стоишь, я хочу тебя хорошо видеть». Молодой человек желал сейчас лишь одного: обращаться с ней как с продажной девкой. Но он никогда не имел ничего общего ни с одной продажной девкой, и представление о них составилось у него лишь по литературе и чьим-то рассказам. Воскресив в памяти эти образы, он первым делом увидел там женщину в черном белье (и черных чулках), танцующую на блестящей крышке рояля. В гостиничном номере рояля не было, был только небольшой столик, приставленный к стене и покрытый полотняной скатертью. Он приказал девушке влезть на него. Девушка сделала просительный жест, но молодой человек сказал: — Тебе заплачено.

Увидев в глазах молодого человека неуемное бешенство, она попыталась продолжить игру, хотя силы были на исходе. Со слезами на глазах она забралась на стол. Квадратная доска была не больше метра, и одна ножка — чуть короче других; стоя на столе, девушка с трудом сохраняла равновесие.

Но молодой человек получал удовольствие от вида возвышавшейся над ним голой фигуры, а стыдливая неуверенность девушки лишь разжигала его властолюбие. Это тело ему хотелось видеть во всех положениях, со всех сторон, таким, каким его видели, в его воображении, и будут видеть другие мужчины. Он был груб и циничен. Он говорил ей слова, которых она от него ни разу не слышала. Она хотела воспротивиться, хотела выйти из игры, обратилась к нему по имени, но он тут же крикнул ей, что у нее нет права называть его так доверительно. И наконец она, в растерянности и обливаясь невидимыми слезами, подчинилась желаниям молодого человека: стала нагибаться, приседать на корточки, отдавать честь и крутить бедрами, изображая твист; при каком-то более резком движении скатерть соскользнула из-под ее ног, и она чуть было не упала на пол. Молодой человек подхватил ее и бросил на кровать.