Смешилка - Страница 1

Все люди очень смешные. Они похожи друг на друга. И совсем непохожи. Каждый по-своему ходит, и по-своему спит, и по-своему смеется… И по-своему плачет. Не знаю почему, но мне интересно не чем они похожи, а чем отличаются. Я это хочу запомнить. А чтобы получше запомнить, повторяю всякие непохожие движения, фразы, гримасы, которые почему-то называют «выражением лиц».

– Ты очень точно всех «показываешь». Изображаешь! У тебя есть такая способность. Совершенно особая! – сказала мне мама. – Но, к сожалению, ты подмечаешь только смешные стороны…

– А что же мне подмечать скучные?

– Получается, что ты людей передразниваешь. Даже взрослых!

– Я не передразниваю… Я их запоминаю.

– Взрослые этого не поймут!

– Пусть поймут только дети.

– Ну, если взрослые не поймут, то уж дети подавно! Мама убеждена, что взрослые все понимают лучше. Я в этом совсем не уверена.

Когда она слишком уж упрямо со мною не соглашается, я восклицаю: «Устами младенца глаголет истина!» Ни одна пословица и ни одна поговорка не утверждает, что истина «глаголет устами взрослых…»

Однажды мама обратилась к моей «особой способности с особой семейной просьбой». Так именно она выразилась.

Ко мне, как и ко всем на свете, с просьбами обращались не раз. Люди, я заметила, предпочитают что-нибудь попросить, чем что-нибудь предложить или выполнить. Но та просьба была не похожа на остальные. А все непохожее не входит, а прямо-таки вламывается ко мне в память. И уходить оттуда не собирается.

– Завтра будет решаться судьба нашего папы! – издалека начала мама. Она любит подбираться к своим заданиям и просьбам издалека.

– Где будет решаться?

– Прямо здесь, у нас дома… К нам в гости пожалует директор банка, в котором папа работает. Вместе с женой. Кстати, она предпочитает называть его не директором, а «главой» банка. Учти!

Обычно гости к нам «приходили», а эти обещали «пожаловать».

– Если мы им… – продолжала мама. – Если мы им – особенно жене! – придемся по вкусу…

– По вкусу? Они собираются нас пробовать?

– Ты уже насмехаешься! А дело о-очень серьезное! Когда мама какую-нибудь букву (чаще всего гласную) тянет, словно не желая с ней расставаться, все мы обязаны напрячься, насторожиться. Я напряглась.

– Так вот… Если мы им понравимся, папа получит высокую должность. Стало быть, и зарплату… – Про зарплату она прошептала. – А чем лучше папе, тем лучше и нам! – Об этом я догадывалась. – Слушай внима-ательно! Я их накормлю…

– Питаться они все все-таки будут продуктами? – с облегчением спросила я.

– Умоляю тебя: перестань… И послушай меня хоть раз в жизни! – Мама часто просит, чтобы я «хоть раз в жизни» сделала то, что я делаю каждый день. – Обед, конечно, обедом… Но этого мало.

– Смотря какой будет обед!

– С тобой невозможно общаться. Ну, не перебива-ай! Они, как мне донесли, любят развлечься. Артистов мы приглашать не можем: это дорого. Да и зачем? Если у нас в семье есть своя актриса.

– Это кто?

– Это ты… Развлеки их! Кого-нибудь «изобрази»… Пусть посмеются. В твоем репертуаре так много разных человеческих типов! Характеров… Только не изображай, пожалуйста, меня, папу и бабушку.

Когда был жив дедушка, она просила и его не трогать. Я не трогала. Но его это, к сожалению, не спасло. Люди всегда предпочитают, чтобы смеялись над кем-то другим.

– А ты нас вообще-то изображаешь? – словно по секрету и с некоторым страхом поинтересовалась мама.

– Нет, – без всякого страха соврала я.

На самом деле я своих близких изображала. Но когда они были далеко или, точней, когда их не было дома. И вообще никого вокруг не было. Изображала просто так, для себя самой. Чтобы навсегда запомнить нашу семью…

– Значит, тебя и папу с бабушкой «показывать» я не буду. А всех остальных можно?

– Остальных? Пожалуйста!

Хозяйкой хозяина банка оказалась его жена. Она все время давала хозяину поручения:

– Пойди посмотри: не прошел ли дождь?

– Иду, я уже иду…

– К окну, а не на улицу. О, как я от него устала!

Минут через десять:

– Принеси-ка мне телепрограмму!

– Несу, я уже несу…

– Мне нужна программа на эту неделю, а не на прошлую…

О, как я от него устала!

Еще минут через пять:

– Налей мне воды!

– Наливаю, уже наливаю…

– Я просила воды, а не пива… О, как я от него устала!

«Он бегает, приносит, протягивает, наливает, а она… устала. Хоть сидит на одном месте!» – недоумевала я. И слегка даже возмущалась. Мне стало жалко «главу» папиного банка: как же он, бедный (хоть и богатый!), устал, если она без конца от него уставала?

Папа тоже пытался выполнять ее непрерывные указания, но за своим боссом не поспевал. Я сочувствовала папе еще сильнее, чем его боссу: в конце концов, тот сам выбрал себе жену!

Обед мама приготовила на таком уровне, что я подумала: если на подобном уровне будет и новая папина зарплата, все проблемы в нашем доме исчезнут!

На десерт же был подан торт с властным названием «Наполеон» (как говорит бабушка). Он по-бонапартистски захватил половину стола. Бабушка, не щадя своих глаз, постоянно читает, и поэтому очень образно мыслит. «Все фантазии твои – от нее!» – уверяет мама.

Мама не против фантазий – она за мою безопасность… которой фантазии угрожают. «Какой зеленый воздух!» – помню, сказала бабушка, когда мы ехали по лесной дороге. «Воздух не имеет цвета, – поправила ее мама, глядя в мою сторону. – И не вздумай сказать что-нибудь подобное в школе!» Она охраняет меня даже от образного мышления.

Торт являл собой коронное бабушкино блюдо, которым короновали наиболее дорогих и нужных гостей.

А еще был подан и мой концерт. «Концерт – на десерт!» – в рифму сказала бабушка. Она, между прочим, и стихи сочиняет.

Ради новой папиной должности я показывала всех подряд: полицейского, садовника, мэра, супругу президента страны (тут жена «главы» банка стала мне хлопать, – и я догадалась, что она не любит жен тех «глав», которые главнее ее супруга).

– Ты слишком быстро обо всем догадываешься, – предупредила меня как-то мама. – Чересчур догадливых опасаются. Ты учти…

Как я могу это учесть? Нарочно не догадываться о том, о чем я догадываюсь? Маме очень хочется, чтобы я во имя безопасности и своего благоденствия все на свете «учла». Заранее все учесть… Хорошо бы, конечно! Но разве это возможно?

Катаясь от хохота, супруга папиного начальника вскрикивала:

– Я умираю! Я умираю…

От мужа она всего только «уставала», а от меня – умирала.

«Если она вдруг скончается по моей вине, папа не получит высокой должности!» – догадалась я. Но остановиться уже не могла.

Сам «глава» смотрел на жену с испугом, точно молил ее не покидать землю.

– Смотрите, он разучился смеяться! – еле протолкнулась она сквозь собственный хохот. – Не реагирует… О, как я от него устала!

«С такой женой разучишься не только смеяться, но и улыбаться… Останется только рыдать!» – подумала я. И все же испытывала к ней некоторую благодарность: артисты всегда благодарны тем, кто на них реагирует. И хохочет на их представлении… Или плачет. А тех, кто не плачет и не смеется, они, мне кажется, должны ненавидеть.

– Ты очень помогла папе… И всем нам, – благодарно произнесла мама на ночь, прощаясь со мной до утра. И поцеловала меня так нежно, как никогда прежде. И бабушка поцеловала, шепнув мне в ухо: «Если б не ты, я померла бы с тоски. Но лучше уж скончаться от смеха!» И даже папа, который, всю жизнь окруженный цифрами в банке, был строг, как биржевой справочник, тоже меня погладил. Будто собаку, проявившую верность…

Школьных перемен мои приятели и даже завистливые приятельницы ждали, как ждут спектаклей, если заранее знали, что я буду «изображать».