Смерть за смерть. Кара грозных богов - Страница 51

Ултен глядел непонимающе, часто моргал.

– Старик говорил: змею на груди пригрел! – продолжал Розмич. – А мы отчего-то подумали, будто он о человеке!

– А об ком ещё думать? – осторожно, как у буйного, поинтересовался скотт.

Розмич горячо ругнулся, запустил руку в ворот и сорвал с шеи шнурок, извлекая наружу потаённый мешочек.

– Вот! Всю дорогу на собственной груди грел!

Не дожидаясь новых вопросов спутника, развязал хитрый узел и извлёк послание. В том, что письмена не обережные, дружинник уже не сомневался.

– Прочесть сможешь?

Кульдей уставился на испещрённую закорючками кожу, как на величайшее диво. Тут же прищурился, беззвучно зашевелил губами.

– Ну чего там? – торопил Розмич.

– Погоди!

Ултен поднёс записку к самому носу – в сумерках, вдали от костра, разглядеть письмена оказалось очень непросто.

– Латынь, – многозначительно пробормотал он.

– И чё? Чё это слово означает? Проклятье, да?

– Тьфу ты! Письмо латиницей выведено. Иж ты, Затея-то непроста! Девка, а такие письмена знает!

– Не томи, кульдей! Что там? Об чём говорится?

Скотт читал медленно, по слогам:

– Людей по приказу Полата убили. Нас заневолили оклеветать.

– Чего? – после некоторого раздумья выпалил Розмич. – А ну, читай снова!

Ултен прочитал. И ещё раз, и ещё… На десятом читать сызнова отказался, да и сумерки сгустились так, что письмена едва просматривались.

– И чего это значит?.. – медленно, с угрозой проговорил Розмич.

Под суровым взглядом дружинника кульдей стушевался, замямлил что-то невразумительное. Но Розмич уже не слушал, погруженный в собственные мысли, в сравнении с которыми даже полынь слаще мёда кажется.

Когда спала оторопь, дёрнул скотта за рукав, велел:

– Пойдём. Ловчана разыскать нужно!

Ловчан нашелся сам, не ступили и десятка шагов.

Лицо бескровное, глаза огромные и будто пустые. Губы сжаты в тонкую линию, плечи напряжены так, что жилы того и гляди лопнут. Вена на шее неистово пульсирует.

– Ты как тут очутился? – насторожился Розмич.

– Вас искал. Видел, как ушли, а нагнать не успел. После окончательно потерял. – Ловчан хватанул ртом воздух, опёрся рукой о ближнее дерево. – Разговор есть.

Ни Розмич, ни кульдей не осмелились перебить дружинника. Ждали.

Тот некоторое время собирался с мыслями, после огляделся и пробормотал:

– Просто в голове не укладывается. – Снова вздохнул. До того тяжко, будто грудь могильным камнем придавлена. – Я тут…

– Не томи, Ловчан!

– У меня живот прихватило, ну я в кусты и отошёл. Подальше, чтобы… не сильно разило. Сижу… и тут голоса рядом. А сумерки уже, видать меня плохо. Хотел крикнуть, но прикусил язык, потому как в говорившем князя узнал. Не мог же я Полату сказать, мол, отойди, княже, я тут… тужусь. Пришлось молчать.

– Ну! – подтолкнул Розмич.

– Ну и слышу… Полат вещает: «Это знак божий! Туго нам в Новгороде придётся. Кабы живыми остаться». А ему отвечают: «Не бойся, князь. Я твоих богов не боюсь, и ты их не бойся! Что до Новгорода – Олега там не будет».

Полат вроде как рассердился, кулаком о ладонь стукнул. А второй продолжает: «Валит не подведёт. Он дружину в Кореле не терял, как все думают. Просто увёл и до срока хорониться велел. Ему мурмане давно поперёк горла встали. Он при Гостомысле был уважаемым человеком. А при Рюрике да его варягах? Тьфу, одним из воевод. Они Олега по пути в Новгород встретить должны были, у порогов».

«Не оплошают?» – спросил Полат. Второй ответил: «Ты, князь, не в первый раз о том беспокоишься. Зря. На порогах всё по уму сделают. Я в Валите больше, чем в себе самом, уверен. Он мне жизнью обязан – это же я его тогда в Кореле на путь истины направил, против мурман настроил. Так что Новгород пуст, придёшь и сразу на княженье сядешь – кто единственному сыну Рюрика перечить станет, кроме Олега? А его уж и нет».

«А боги?» – вновь отозвался Полат. «Дались тебе эти боги! – рассмеялся второй. – Отцово наследство заберёшь, сделаешь подношение побогаче, и всё. Но… и обещанья свои не забудь. Сучка Едвинда с полукровкой варяжским тоже стоили немало». Полат ему: «Не забуду. Я добро помню. Всё выполню, если задуманное сбудется».

– Вот такие дела, – закончил Ловчан уныло. – Я опосля всё-таки высунулся малёк, второго разглядел. Арбуй это был. Дядя княгини Сулы.

Розмич стоял, будто пыльным мешком пришибленный, мысли в голове путались.

– Это что же? Олег убит?!

– Может, да, а может, и нет, – пробормотал Ловчан. – Вдруг сумел отбиться от Валитовой дружины. Кто знает? С Олегом тоже немало народу ходит.

Недоброе молчание затянулось надолго. Сумерки стали гуще самого наваристого киселя – того и гляди стемнеет окончательно. Вдобавок – похолодало так, что пальцы начали коченеть.

– А у нас тоже новость, – сообщил кульдей невесело.

– Какая?

Розмич хмыкнул. После рассказа Ловчана весть Затеи казалась сущей безделицей.

– Да Затея, дура, записку мне в сапог сунула, когда из Белозера уезжал, – равнодушно сказал он. – И с чего, спрашивается, решила, будто грамоту разумею.

– Так… это я сказал, – отозвался Ловчан.

– Когда?

– Ещё в походе. Она о тебе выспрашивала, а я хвалил, как мог. Она спросила, мол, неужели и грамоте обучен? Я кивнул.

– Так послание на латыни! – встрял кульдей. – Это редкая грамота! Очень редкая! Думаю, из нашего отряда никто, кроме меня, не прочтёт, даже князь. И в Алоди – одна Риона, стало быть.

– Ну… – Ловчан смутился окончательно. – Она спрашивала, по-каковски читать умеет, я и ответил, что по-всякому. Она перечислять начала – по-булгарски там, по-латыньски… а я каждый раз кивал. Я ж как лучше хотел.

– Эх ты… человек! – протянул Розмич. – Что делать-то будем?

– Долго придумывать нечего, надо скорее вперёд Полата до Новагорода пробираться, – зашептал Ловчан. – Кто там от Олега оставлен, при младшей Рюриковне? Предупредить. А коли русь пришла из-за Ильменя, то и Вельмуда. Так, мол, и так, вражьи замыслы. Если князя Олега порешили предательски – на Вельмуда, на русь одна надежда!

– Чует моё сердце, жив князь! Не судьба Олегу так бесславно помереть! – отозвался Розмич. – Но мечи ему наши ещё пригодятся. Словом, давайте ноги уносить, пока не поздно. Монах? Ты с нами? Или сразу до Алоди подашься? По Волхову спуститься сподручнее…

Ултен замешкался, упёрся взглядом в землю. Вдруг резво бросился в сторону и крикнул, что было мочи: «Ко мне! На помощь! Убивают!!»

– Ах ты ж, гад ползучий! – воскликнул Ловчан, оголяя клинок, и кинулся за кульдеем.

Розмич сорвал одним движением ножны, отбросил, как ненужную боле вещь, и сверкнул своим.

Белозёрцы не заставили себя ждать, словно бы давно были готовы к такому повороту. Те четверо, что доселе дневалили у огня, ринулись все разом навстречу Ловчану, оберегая монаха от скорой мести. Тот скрылся за спинами спасителей, и больше Ловчан его не видел.

Но и Розмич не успел прийти на помощь другу, следом на поляну со всех сторон высыпали и остальные, сонных не было, лишь жгучее желание разделаться с подручными Олега мешало им это намерение осуществить немедленно, толклись сильно. Розмич бросился на ближайших, кто подвернулся. Меч алкал крови и получил её дёшево.

В одно движение дружинник срубил двоих. Не насмерть – покалечил разве. Но и то хлеб, когда со всех сторон уже щетинятся копьями.

– Этого живым! – крикнул Полат, перекрывая всеобщий гвалт.

– Поди. Возьми! Попробуй! – проорал в ответ Розмич, укладывая на хвою нового белозёрца.

Ловчан рубился молча, на него наседало трое, а четвёртому уже не ходить по этой земле.

– Верёвки, олухи! Сети где! – заслышал Розмич Арбуево рычание.

Крутанулся, наскочил на одного, второму дал рукоятью в зубы, пригнулся, отводя удар третьего.

– В сторону! Рази!

На Ловчана наскочили копейщики, он проскользнул меж древками, щедро раздавая удары направо и налево.

– Держись, друже! – выкрикнул Ловчан. – Сейчас пробьюсь!