Смерть за смерть. Кара грозных богов - Страница 16

– Это-то тут при чём? – нахмурился священник.

– При том! Баба не выдержала, плюнула на волков да под ёлкой села. Опросталась. А после всему городу рассказывала: мол, такая благодать в тот миг на неё нашла, словами не описать. Ещё к волхвам приставала, уверяла, дескать, боги её в служительницы избрали, ведь абы кому такой благодати не посылают.

Кульдей оскорбленно отшатнулся, перекрестился. И если раньше всё-таки сомневался в словенской дикости, то теперь сомнений не осталось.

– Да как можно! Что ты мелешь, Ловчан!

– Это я про благодать рассказываю. Разная она бывает, понимаешь? И, как мне кажется, не всегда божественная. И отличить не всякий может! Вот баба эта до сих пор…

– Да дура она! – взвился Ултен.

– Волхв наш так же говорит, а она не верит. Всё про божью милость сказывает. Даже ж цельной жрицей быть пытается.

Кульдей едва удержался, чтоб не плюнуть.

– Ты верующих с юродивыми не сравнивай!

– Так она ж тоже верующая! Только в другое, в своё верит! И как, скажи на милость, её благодать от твоей отличается? Или ты тоже того… опростался?

– Тьфу на тебя! – воскликнул Ултен. – Бесово отродье!

Вот как объяснить дикарю проще, на пальцах? Хуже всего то, что Ловчан не издевается, всерьёз спрашивает. Действительно не понимает.

– Есть у человека тело, – чуть успокоившись, начал кульдей, – плоть от плоти, как говорится. А есть душа – суть бестелесная. Тело, думаю, – хотя бы та его часть, что ниже пояса, – нам от Дьявола досталось, и потому оно в земле остаётся, воспарить не может, а душа – она от Господа и к нему стремится. И главная задача Дьявола ещё и душу себе прибрать! – говорил он вдохновенно.

– Дьявол, это кто-сь такой будет? – осведомился дружинник.

– Это главный противник Божий. Чего бы Господь ни сотворил, всё этот его вечный враг испакостит, – пояснил Ултен. – И всё удовольствие, кое плоть испытывает, – от Дьявола, а коли душа радуется – то от Бога. Вот у бабы той, которая под кустом… что радовалось? Тело али душа?

– Рассказывает, дескать, и то и другое, – отозвался Ловчан серьёзно.

Ултен заскрежетал зубами. Разумных объяснений у него не осталось.

– Сперва тело порадовалось, – вывернулся священник. – Так?

Дружинник кивнул и, кажется, начал понимать.

– А уж после тела – душа. Значит, от Дьявола. Значит, не божья благодать, а так…

– Ну… а когда в баню сходишь? Там ведь тоже: сперва тело радуется, после – душа. И что, всё от твоего Дьявола?

Много лет прожил Ултен в Славии, но богословскими спорами не увлекался. Не с кем было. Все словены и русы с варягами от кульдея шарахались как от чумного. Теперь же, обретя достойного собеседника, коий и не думает насмехаться, слов священник не находил.

– А как же волки? – невпопад спросил он.

– Какие?

– Те, что за бабой по лесу гнались.

Дружинник криво усмехнулся, огладил светлую бороду.

– Разбежались. Она говорила – боги защитили, а народ, кто на этой поляне после бывал, о другом судачит. У волков нос-то чуткий…

– Да разве зверя запахом напугаешь?

– Смотря каким, – искренне развеселился Ловчан.

Помолчав, Ултен продолжил. Теперь говорил очень осторожно, всячески старался избегать опасных моментов.

– В общем, понял я, в церкви мне хорошо, как нигде более. И стал заходить туда при всяком удобном случае. Священник сначала не замечал меня. Вернее, не хотел замечать – в бытность мою озорником и ему немало хлопот причинил. Опосля священник понял, что искренне к вере Господней тянусь, и спросил о том, хочу ли всю свою жизнь служенью посвятить.

– А ты?

Ултен озвучил очевидное:

– Согласился. Сперва послушником был, после в монашью обитель уехал, постригся. – Священник указал на обритый лоб, который даже в путешествии умудрялся держать в порядке, старательно удаляя щетину.

– Не жалеешь?

– Нет. Господь милостив, он дал мне куда больше. Только человек, коий ставит плоть выше духа, может горевать о такой доле… Затем братья меня к себе в дюжину приняли, и как двенадцать есть апостолов с сыном Господа, так и нас двенадцать.

– А бывает у вас так… – оборвал его Ловчан на полуслове, – чтобы Господь сам являлся? Или посланцев своих являл?

Ултен прекрасно понял вопрос, но приподнял брови, дожидаясь пояснений. Ловчан же замялся, будто не свою, чужую тайну выдать собирался.

– Ну вот… Есть люди как люди. Живут себе, ничего волшебного не видят. А есть такие, коим то… дух подводный явится, то ещё какая… штука. Наши волхвы говорят, будто такие люди богами отмечены и вместо мирской жизни должны идти в услужение.

В другой час кульдей бы фыркнул и высказал всё, что о «богах» думает. Но Ловчан располагал, поэтому Ултен ответил мягко:

– Ежели Господь призывает – нужно идти. Но ежели бес зовёт – идти нельзя.

Дружинник только рукой махнул. Спорить с твердолобым не хотелось, что-то объяснять – тем более. В землях словен дураков много, так что же, каждому доказывать?

Неудобную тишину нарушил тот же Ултен:

– Я слышал, как бесы призывают. Сперва знаки всевозможные шлют, после видения. И если человек слаб, он этому призыву верит. Семью и друзей бросает и в бесово служение уходит.

– Хм, а вот ты, когда в монахи пошёл, небось тоже и друзей и семью бросил?

– Так я же Господу моему служу! – возмутился было кульдей.

– Хорошо, если так, – согласился Ловчан. – А ежели силён? – Кульдейского понимания знать не хотел, спросил просто так, из вежливости.

– Ежели силён, то бишь – на зов не откликается, его слуги Дьявола в покое оставят. А ежели ни то ни сё – и в силу бесов по-прежнему верит, и на зов идти не хочет, тогда в могилу сведут. Могут сперва родных умертвить, могут сразу самого.

– И что делать?

– Молиться! – воскликнул священник. В его лице и голосе было столько убеждённости, что Ловчан невольно отшатнулся. – Коли человек от бесовой веры к вере Господней обратится, Бог его убережет.

– Так уж и убережет?

– Конечно! Бог за всех своих детей заступается!

– Хочешь сказать, верующие в Господа никогда бед не знают? – насторожился Ловчан.

– Бед? Нет, беды мы не знаем. Всё, что вы, нехристи, бедой называете, есть испытание Господне. Переживший испытание только сильней становится, а тот, кто не явил силу духа, – плохо молился, плохо постился, плохо веровал.

– Да ну тебя! – окончательно разобиделся дружинник. Таких врунов он ещё не видывал, а к врунам в словенских землях относятся куда хуже, чем к дуракам. – Тебя послушать, так молитвою одной жить нужно. А кто пахать будет? А землю защищать?

– Молитва труду не мешает! – улыбнулся кульдей.

И, чтобы успокоить дружинника, объяснил:

– Я ведь о чём толкую! Вы в большинстве своём не из умысла, а от недомыслия в бесов веруете. Знания у вас нет. Потому Господь вас не слишком-то и карает. А как веру правильную узреете – лучше прежнего заживёте.

– Ври, да не завирайся, – огрызнулся Ловчан.

А Ултен покачал головой:

– Зря ты так. Бог – он всё видит… Коли покарать решит – мало не покажется.

– Не каркай! – это уже Жедан вмешался.

Купец, как и прежде, умудрялся расслышать любой доверительный разговор, даже если сам при этом был на другом конце лодьи.

В повисшей тишине слышался только мерный плеск волн да надрывные крики чаек. Голос Вихруши, который расположился на носу лодьи, прозвучал особенно страшно:

– Поздно. Накаркал. Будите Розмича! Беда!

С той поры, как Рюрик обосновался на Ильмень-море, а Олег – на Неяве, надёжно перекрыв Волхов, незваные гости редко захаживали в словенские воды. Это раньше, покидая родные берега, мореходы тряслись осинками, беспрестанно выискивая на горизонте полосатый парус данов или свейскую лодью, украшенную хищной драконьей мордой. Теперь же ходили вольготно, только самым неудачливым доводилось встретить на воде неприятеля.

Но на окраинах славянского мира, как успели убедиться Розмич с сотоварищами, всё осталось по-прежнему.