Смерть в мансарде - Страница 4

— Верно, дядя, верно. Но меня все мучает сомнение… Когда я дверь открыл… ну… тогда… она стояла лицом к нему, поручику. И пуля первая в стене, в той же стороне оказалась.

Петрусенко пожал плечами:

— По его версии — сначала она была к нему спиной, повернулась уже после неудачного выстрела в себя.

— Но ведь он может и лгать!

— Может, — согласился вдруг Викентий Павлович. — У нее, кстати, была причина стрелять в этого бравого поручика… Э-э, да ты побледнел, братец. Верно, я тебя обманул, когда сказал, что ничего для тебя неизвестного в следствии нет. Один штришок все же выискался.

— Не тяни, дядя! Что это?

— Да ничего особенного. Просто поручик Реутов имел любовницу. А каково такой девушке, как Радзилевская, узнать, что ее жених, который с ней скромен и нежен, имеет вульгарную плотскую связь… Вот тебе повод и чтоб в него стрелять, и чтоб самой застрелиться. Как говорится, последняя капля. Est mobus in rebus. Всему есть мера…

— А она что, узнала об этом?

— Это нам неизвестно, можем лишь предполагать.

Дмитрий вскочил, пробежался по комнате.

— Любовница! Собираясь жениться на Женечке! Какой подлец! А может, он обманывал ее, вовсе не собирался жениться… Да, дядя, а кто же та женщина, откуда ты знаешь?

Из гостиной донесся бой часов. Викентий Павлович сосчитал удары.

— Поздно уже, Митенька, — сказал. — Пора идти отдыхать, Саша уж тебя заждался… А насчет того, откуда знаем — так служба такая. Хотя дело и закрыто, поскольку чистое самоубийство и причин достаточно, все же кое-что мы подразузнали. У поручика любовница — медицинская сестра из военного лазарета. Галина Акимчук, приятная молодая женщина, хорошие отзывы о ней.

— Из лазарета? — Митя закусил губу, задумавшись. Дядя пытливо глянул на него, и тут же отвел глаза, благодушно попыхивая трубкой.

— Да, того самого, где твой новый друг, славный разведчик Кожевников долечивается. Кстати, как он там?

Дмитрий настороженно посмотрел на дядю. Догадался он, что ли, о мысли, промелькнувшей у Мити? Или сам подсказывает племяннику ход? С него станется… Но у Викентия Павловича был такой простодушный вид, и дымовые колечки так красиво улетали к потолку, что молодой человек сам одернул себя: глупости, ничего такого дядя ввиду не имеет. Но ему самому пришедшая в голову идея покоя уже не давала.

Дмитрий прошел в ворота кованой ограды городской больницы, но подниматься в палату не стал. Раненные в пижамах курили на крыльце, сидели на скамейках, прогуливались в небольшом садике. Кожевников должен был быть где-то здесь, среди выздоравливающих. Дмитрий быстро нашел его — в веселой компании играющих в карты перебинтованных парней. Увидев приятеля, тот обрадовался, затушил папироску и поспешил навстречу.

Они ушли в сторону и сели прямо на траву под яблоней, спасаясь от солнца. Николай расстегнул куртку — даже ранение не истощило его мощную мускулистую фигуру. Он показал шрамы на руке и груди, уже крепко стянутые кожей, но еще красные и вызвавшие у Мити дрожь. Но сам Коля был счастлив: вчера ему сняли повязки и пообещали скоро выписать.

— На фронт, Митяй, на фронт поскорее хочу. Ребятам моим там сейчас тяжко приходится. Эх, газеты хоть не читай!

Он извлек из кармана пижамы сложенный и потертый листок «Губернских ведомостей».

— Смотри-ка, чего пишут… «Армия Брусилова перешла в наступление. Особая армия встретила на Ковельском направлении чрезвычайно упорное сопротивление немцев, успевших подвести подкрепление и массу артиллерии». Еще у немцев было громадное количество самолетов, летавших эскадрильями по 20 и больше аппаратов. Время же взятия Ковеля упущено! «…Восьмая армия билась отлично у деревни Кошель…» Это же моя армия, Митя. Любимая Брусиловская! И мы за нашим генералом — хоть в пекло. Знаешь, какой это человек, Алексей Алексеич! Чисто Суворов! Отец солдату. Но и строг… Я ведь начинал с ребятами это дело — прорыв на Луцк, там, на Волыни, и ранили. А теперь они без меня под Кошелем девять тысяч пленных взяли да 46 орудий!

Митя взял у него газету. Вчерашняя. Просмотрел и на секунду прикрыл глаза, увидев заметку: «Следствие об убийстве Калугиной продолжается. Покончила собой одна из свидетельниц…» Протянул газету Николаю:

— Прочти.

— А-а, я читал. И раньше читал, как пьяный негодяй зарезал барышню… Да, тут в городе тоже дела невеселые.

— Я знал обеих девушек, — мрачно сказал Дмитрий. — Вторую, что собой покончила, особенно хорошо. И видел, как это было. Я тебе сейчас расскажу, послушай внимательно. Тут есть неясности. А я — юрист, будущий, конечно, но все же… Хочу разобраться. Ты разведчик. Может, вместе сообразим, что к чему.

… Для себя Дмитрий связал безоговорочно две смерти — Зины Калугиной и Жени. Не так, как дядя: Женя, в сильном потрясении от увиденного, убивает себя! Нет, он представлял все более сложно и более переплетено, но сказать об этом Викентию Павловичу постеснялся. Ну, о чем бы шла речь: один сомнительный разговор и ссора между молодыми людьми? Опытный сыщик высмеял бы его. А вот Коле он расскажет о своих домыслах и начнет с убийства Зины… Он достал принесенную с собой газету:

— Я прочту тебе заметку, хотя ты говоришь, что читал ее. Но все же, так лучше. Вот две недели тому. — Митя сглотнул комок, начал медленно. — «Вчера, в два часа дня в помещении отдела статистики Южной железной дороги конторщик Михаил Усов кухонным ножом нанес смертельную рану Зинаиде Калугиной. В этот день он пришел угрюмый, ушел на некоторое время, воротился выпивший. Как признался — пил водку. Вернувшись, вскоре направился к столу З.К., схватил ее за руку и вонзил нож в спину. Она упала замертво, а он еще несколько раз ударил по рукоятке торчащего из спины ножа. Сослуживцы его схватили, вызвали полицию… Калугина была веселая, очень красивая девушка, Усов — замкнутый, молчаливый, недалекий…»

От таких подробностей обыкновенного читателя в дрожь бросит. А Женя… Женя все это видела! Дмитрий вспомнил то вечернее чаепитие, когда Зиночка Калугина впервые упомянула о поручике. В тот вечер они засиделись допоздна, и Женя сама попросила проводить Зину — на улице уже стемнело. Ему приятно было идти с хорошенькой девушкой, они не торопились, и Зиночка по обыкновению говорила без умолку. Он пропустил тогда одну ее фразу мимо внимания, но в памяти она осталась, и сейчас — нет, не сейчас, чуть раньше, он ее вспомнил, и теперь пересказал Николаю. А говорила Зина тогда вот что: «Ах, Митя, вам Женечка нравится, я же вижу? Ну признайтесь, влюбились?» Ответа она не ждала, весело смеялась: «Но не только вам, я вас уже предупредила. Вы такой милый, однако тот поручик невероятно обаятелен. У нас в отделе он уже всех очаровал. С первого же раза. Пришел по делу из военной таможни — и все! Бывают же такие приятные люди. Даже наш недоумок Усов, который на всех ворчит — кроме меня, конечно! — и тот прямо влюбился в него, ходит следом хвостиком. И поручик его привечает, такой у него характер доброжелательный?»

Митя тогда сказал ей с некоторой досадой: «Да вы сами-то в него уж не влюбились? Так расписываете…» Девушка лукаво заглянула ему в лицо: «А хоть и так? В него влюбиться немудрено. Да только он объект себе уже выбрал, предупреждаю еще раз…»

И еще вспомнил Дмитрий один момент, о котором умолчал, не стал говорить дяде. Побоялся, что тот посмеется над ним, скажет: «Ты, братец, за уши тащишь любую случайность к своим умозаключениям фантастическим…» Но Коле он решил рассказать все, даже вроде бы ерунду. Сам-то он все больше верил, что не случайностью то было… В день гибели Зины он видел убийцу Усова. Потом, сопоставив время, он понял, что видел его где-то за час до трагедии. И не одного. Впрочем, в тот день Митя даже и не знал, что высокий парень и есть тот самый Усов, о котором так смешливо рассказывала ему Зиночка. Когда, после убийства, его снимки появились в газетах, лишь тогда он это понял. А в тот день обратил внимание на неуклюжую фигуру лишь потому, что рядом с ним был стройный красавец Александр Реутов.