Смерть в мансарде - Страница 3

Он понимал, что не прав, что поручик человек военный, у него служба, но все равно не мог быть к нему справедливым. Все время вспоминал, как увидел того перед Женей за миг до выстрела: встрепанного, сонного. И вновь со злостью упрекал: «Заснул, пистолет оставил! Тут уж заранее можно предугадать, что она сделает!»

Откуда он взялся, этот жених, так легко и внезапно? Он сам ведь нравился девушке, да, Дмитрий не ошибался, это было так. И вдруг как с неба свалился бравый поручик. Правда, девушки мрут от восторга при виде военных, но Женя была не такая. Лишь однажды Дмитрий услышал о поручике еще до официального появления того. И услышал как раз от несчастной Зиночки Калугиной.

Женя и Зина познакомились на работе, очень быстро подружились, хотя и были совсем разными по характеру. Женя спокойна, сдержана, застенчива, а черноглазая, коротко модно стриженная Зиночка — насмешлива, бойка, громкоголоса. Она забегала к подруге в мансарду, и раза четыре Дмитрий чаевничал вечерами вместе с обеими девушками. Острая на язык, Зина подшучивала над Дмитрием, правда, не зло, кокетничала с ним, но тоже без всяких видов, по привычке. И довольно часто переводила разговоры на кавалеров. Вот тогда-то и услыхал Дмитрий от нее о красавце Александре, который — «Смотрите, Митя, уведет у вас Женечку!» Но если о Жене был разговор единожды, то о своих ухажёрах Зиночка болтала постоянно. В том числе и о смешном увальне Усове, который так жутко сопит от страсти, когда глядит в ее сторону… Как она весело смеялась, представляя этого безнадежно влюбленного, и как страшно все окончилось!

Как страшно окончилось… В конце-концов Дмитрий заснул, но, проснувшись среди ночи, почувствовал, что щеку холодит влажная подушка, и понял, что плакал во сне.

Первые подозрения пришли к нему через два дня, во время похорон. Могилу вырыли в глубине кладбища, у ограды, вся церемония проходила в скорбной печали. Гроб последние минуты стоял открытым у разверстой ямы, из которой тянуло приятной свежестью и сырым запахом земли. Женины сослуживцы, некоторые соседи готовились к прощанию. Священник из прикладбищенской церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи дочитал панихиду и скорбно отступил в сторону. Он пожалел бедную самоубийцу и не стал отказывать ей в посмертном прощении смертного греха. Время наступило богатое на смерти, и невелика казалась разница между тем, по чьему желанию они происходили. Все едино — по воле Божьей.

Дмитрий стоял чуть сбоку, под тонким деревом рябины, смотрел на прозрачный профиль девушки, на всю скорбную группку людей. Поручик, суровый, в наглухо застегнутом мундире, с черной повязкой на рукаве, первым наклонился к гробу, прощаясь. Дмитрия передернуло. Движение офицера, его поза показались такими картинными, рассчитанными на зрителя, словно он играл роль в театре. И в этот момент Дмитрий вспомнил другую сцену.

Две недели назад, на этом же кладбище, ближе к входу, похоронили другую молодую девушку, тоже трагически погибшую. Хоть и немного, но он все же знал Зину Калугину, потому и пришел проводить ее. В тот раз на кладбище народу было гораздо больше — многие горожане, взбудораженные убийством, собрались здесь, кто из сочувствия к жертве, кто из любопытства. Родители, родственники, близкие друзья стояли вот так же, у отрытой могилы, у незакрытого еще гроба. Среди них были и Женя с Александром. Как и сейчас, так и тогда подошло время прощаться, раздались рыдания. Дмитрий, как и нынче, стоял в стороне, как и нынче смотрел на Женю — живую тогда. Видел, как поручик наклонился, сказав ей что-то и сжав локоть. И как девушка рванулась от него в сторону, с перекошенным лицом, закушенными губами. Но он удержал ее, вновь что-то сказал. Она дышала глубоко, с дрожью, не отвечала ему, а через миг заплакала, зарыдала, и тогда он обнял ее за плечи, прижал к себе, стал гладить по голове… Дмитрий отвел взгляд.

Медленно подходя во след за другими к гробу с Женей, молодой человек не спускал глаз с офицера. Тот уже стоял в стороне, склонив голову. И Дмитрий вдруг подумал: «А ведь Женя словно хотела что-то крикнуть, а он ей не дал». Тогда, на похоронах Зины, он не задумывался об увиденном, ее порыв показался естественным проявлением горя. Но сейчас, на других похоронах, уже самой Жени, виденное озарилось иным светом. Дмитрий вспомнил ее лицо: страх, смятение, омерзение — что-то из этих чувств исказило тогда Женины черты, или одновременно все? Но почему? Может, он ей о покойной что-то сказал нехорошее? Среди военных нынче много циников… И тут же Дмитрий представил другую картину: Женя с пистолетом в руке, а напротив нее, в проеме двери, поручик. Они стоят лицом друг к другу. И след первой пули там, в стене, совсем недалеко от двери…

Ужинал Дмитрий у дяди. Он был лихорадочно возбужден, невпопад отвечал брату и сестре. Людмила Илларионовна, жена дяди, ласково погладила его по голове: она знала, что похороненная сегодня девушка нравилась племяннику. Бывая у них, он рассказывал о ней, особенно вначале знакомства, с удовольствием. И, уводя дочку с собой, она еще раз наклонилась к Дмитрию и шепнула сочувственно: «Что поделаешь, Митенька, такая ее, видно, была судьба». Кузен Саша, гимназист-старшеклассник, поначалу обиделся на брата, но когда Дмитрий сказал, что останется у них ночевать, тут же все забыл и помчался перетаскивать свою раскладушку в Митину комнату. В те недавние времена, когда Дмитрий жил в доме Петрусенко, он был для Саши и любимым братом, и лучшим другом, и самым большим авторитетом. И хотя у каждого из них была здесь своя комната, Саша чуть ли каждый вечер выпрашивал у матери разрешения ночевать «у Митеньки». Они оба любили долгие беседы при включенном ночнике, пока не приходила тетя и не стучала легонько в дверь: «Мальчики, спать, спать…» Теперь Саша очень скучал без старшего брата и каждый его приход, а тем более ночевка, становились для мальчика праздником.

Тем временем Дмитрий, вслед за дядей, перешел в кабинет. Викентий Павлович стал набивать табаком трубочку, Дмитрий же, не мешкая, приступил к расспросам. Как идет следствие, что установлено, какие выводы?

— Ничего такого, чего бы ты не знал, — дядя пожал плечами. — Самоубийство на почве нервного срыва и сильных личных переживаний… Какие у тебя сомнения? Ты же сам все видел.

— Видел, да, в себя стреляла. Но почему?

— Бог мой, Митя! Что ж тут непонятного? И года нет, как девушка потеряла родителей. И двух недель не прошло, как на ее глазах убили подругу. А время сейчас какое!.. Все рушится, устои ломаются, привычная жизнь — в тартарары! Никто не уверен в завтрашнем дне. Такая страшная волна накатывает — всех накроет…

Викентий Павлович наконец раскурил трубку и, прищурившись, словно всматриваясь в надвигающееся будущее, попыхивал ею. Плыл аромат прекрасного турецкого табака, и начальник губернского полицейского управления господин Петрусенко наслаждался этим вечерним уютом так, будто бы в последний раз. Вот уже два года, как Викентий Павлович возглавлял губернский сыск. Почти с самого начала войны получил он это назначение. Как всегда, в годины потрясений, смут, войн, так и сразу же, летом-осенью 14-го года, из всех щелей полезла самая разная нечисть: воры, мошенники, грабители, разбойники. Прежний полицмейстер был уже стар, его с почестями проводили в отставку. А сорокатрёхлетний следователь по особо опасным преступлениям Петрусенко получил новое назначение. Да, теперь ему почти не приходилось самому вести активный поиск, следствие — только в исключительных случаях. Но теперь он держал в руках нити многих дел, корректировал других следователей, подсказывал, направлял их действия. Учил. Работы было очень много — время такое, как сказал он своему племяннику, — волна катит и вправду штормовая, девятибалльная.

— Да, мой милый, — сказал он грустно. — Сломалась девушка. Да разве она одна! Ох, знал бы ты, сколько нынче самоубийств среди молодежи! Как перед концом света. На моей памяти такого не бывало. Да вот, вчера же, утром в восемь часов городовой, проходя через Университетский сад, увидел юношу и девушку. Она лежала на скамейке, он — рядом на земле. Отравились серной кислотой! Причем, она была еще жива, но до больницы не дотянула, скончалась.