Смерть в Кесарии - Страница 28

– Ладно, – пробормотал Натаниэль, – будем, как говориться, решать проблемы в порядке их поступления.

Взяв с правого сидения листок, расчерченный на квадраты, он вычеркнул слова: «Визит к адвокату», но вместо них крупно вписал: «Звонок Соколовой», поставил два восклицательных знака, подумал, добавил еще один и жирно подчеркнул.

– Вот так, – удовлетворенно произнес Натаниэль, полюбовавшись на эту работу. – А теперь… – он взглянул на часы и решительно повернул руль. Мысль о посещении «Байт ле-Ам», ради которого он, собственно, и позаимствовал в очередной раз машину помощника, почему-то, так и не пришла ему в голову, зато Розовски очень удачно вспомнил, что договаривался о встрече с вице-президентом компании «Интер». Правда, не на сегодня, а на прошлый четверг, но, в конце концов, Израиль – не Германия, и пунктуальность в число добродетелей его граждан как не входила прежде, так и теперь не входит.

– И, в конце концов, что такое три дня опоздания по сравнению с вечностью? – риторически вопросил Розовски. – Такой же нуль, как и три года, – ответил он, перефразируя знаменитую фразу гашековского героя о зауряд-прапорщике и величии природы.

Выйдя из машины и направившись к служебному подъезду, вывеска у которого гласила о том, что компания «Интер» находится именно в этом здании и, конкретнее, на четвертом этаже его, Натаниэль почувствовал легкое похлопывание по плечу.

Он обернулся.

– В чем… А, это ты, Зеев. Привет, как дела?

– Нормально, привет, Натан, – ответил Баренбойм. – Что ждем, что разглядываем?

– Архитектурные излишества, – буркнул Натаниэль. – Слушай, Зеев, не имей привычки неожиданно возникать за спиной. В следующий раз я тебя пристрелю. Ты хоть фильмы американские смотришь? Бах – а потом: о Ах, черт, ошибка вышла…».

Баренбойм засмеялся.

– Ладно, не пугай, – сказал он. – И потом: ты ведь не носишь оружия.

– Раз в год и палка стреляет, – мрачно сообщил Натаниэль. – А иногда не раз в год, а чаще.

– Все, сдаюсь, больше не буду… Как там дело Розенфельда?

– Никак, – ответил Розовски. – Я его больше не веду.

– Почему?

– Потому.

Немного подумав, Баренбойм осторожно спросил:

– У тебя неприятности?

– Наоборот, – Натаниэль широко улыбнулся. – У меня все замечательно. А у тебя?

– Нормально, – Баренбойм пожал плечами. – Нормально. Вот, хочу зайти к Левински.

– По делу?

– Да. Заранее договорился.

– Я знаю, – рассеянно заметил Розовски. – На той неделе, по телефону.

Баренбойм слегка растерялся.

– Верно, – сказал он. – Откуда ты знаешь?

– Что?… – по-прежнему, рассеянно переспросил Розовски.

– О том, что я договорился.

– Это я договорился, – пояснил Розовски. – От твоего имени. Извини, забыл тебя предупредить. Ты не обижаешься?

– Нет, – Баренбойм растерялся еще больше. – Я не обижаюсь, но…

– Вот и слава Богу, – сказал Розовски. – А то я бы очень неловко себя чувствовал, если бы ты обиделся. Я человек деликатный, ты же знаешь. А раз ты не обижаешься, то сейчас к нему пойду я, а ты пойдешь завтра.

– А зачем он мне завтра? – спросил Зеев. – Он мне сегодня нужен.

– Так не бывает, – объявил Розовски. – Люди нужны друг другу каждый день. Верно? – и он тут же обругал себя: «Правду сказал Алон. Идиотская привычка – философствовать в плохом настроении».

– Но сегодня у меня к нему дело. А завтра?

– Дело решу я, – великодушно сообщил Натаниэль. – А завтра ты что-нибудь придумаешь. Неужели тебе не о чем будет с ним поговорить завтра?

Баренбойм пожал плечами.

– Всегда есть о чем поговорить с земляком, – сказал он, явно сдаваясь. – Что-нибудь придумаю. В крайнем случае – попрошу взаймы. Он, конечно, не даст.

– А тебе нужно?

– Зачем? Я сам могу дать взаймы. Но с чего-то же нужно начинать разговор.

– Скоро появятся новые купюры – пятьсот шекелей, – сообщил Розовски. – Предложи Левински за тысячу.

Баренбойм рассмеялся.

– Все еще помнишь? А что тут особенного? Это была нормальная и совершенно невинная сделка. Кстати, абсолютно честная.

– Не сомневаюсь. Как ты говорил в те времена? Работать нужно или честно, или так, как Баренбойм?

– То есть – очень честно, – подхватил Зеев-Владимир.

Речь шла о первой удачной коммерческой сделке Баренбойма. Он взял стошекелевую купюру и позвонил по номеру, отпечатанному на ней. После чего у него состоялся следующий разговор:

– Поздравляю, у меня есть для вас сувенир, – сказал Баренбойм человеку, поднявшему трубку. – Ваш телефонный номер соответствует номеру купюры достоинством в сто шекелей. Я держу купюру в руках. Если хотите, я продам ее вам за пятьсот.

Человек, с одной стороны, обалдел от такого нахальства, а с другой – неожиданно загорелся желанием иметь столь уникальную визитную карточку. Сделка состоялась.

– Да, – сказал Баренбойм, отсмеявшись. – Золотые были времена…

– Договорились? – спросил Розовски.

– Ладно, – Баренбойм махнул рукой. – В таком случае, просто передай ему привет. Пока, Натан.

– Спасибо, непременно передам, – пробормотал Розовски себе под нос и направился в подъезд.

Лифт поднял его на четвертый этаж. Розовски осмотрелся, пытаясь сориентироваться среди бесчисленного, как ему показалось, количества дверей справа и слева по коридору.

Судя по указателю рядом с лифтом, все, что здесь находилось, так или иначе относилось к компании «Интер». «Богато живут!» – Натаниэль хмыкнул. Странно, но его скепсис по отношению к человеку или предприятию всегда был обратно пропорционален материальному положению последнего. Видимо, сказывались остатки коммунистического воспитания, полученного в детстве в советской школе.

Розовски неторопливо пошел по длинному темному коридору, читая таблички над дверями. Искомое помещение, в полном соответствии с законами Чизхолма, оказалось в самом конце. Как и предполагал Натаниэль, секретарь – юная миниатюрная смуглянка с химическим беспорядком на голове – не обратила внимания на дату назначенного приема, а лишь на фамилию. Набрав номер шефа и сообщив, что к нему пришел некто Баренбойм, она положила трубку и, стандартно улыбнувшись, предложила Натаниэлю немного подождать:

– Господин Левински через несколько минут освободится, и вы войдете.

В ответ на ее улыбку Розовски улыбнулся отнюдь не механически. Он испытывал симпатию к смуглым девушкам с выбеленными краской завитыми кудряшками. Симпатия эта имела скрытый, но глубокий смысл. Поскольку мода на светлые волосы (вне зависимости от цвета кожи обладательницы) появилась в Израиле около четырех лет назад, то есть с началом Большой алии из СССР, Натаниэль считал, что ее (моды) возникновение имеет тот же первотолчок, что и его решение об открытии частного агентства, а именно – появление на улицах еврейского государства бывших советских граждан и гражданок, в том числе – блондинок. Поэтому стройные смуглянки с рыжими и просто белыми прическами казались ему причастными к некоему тайному сообществу, к которому и он имел удовольствие принадлежать. Правда, в настоящий момент он уже был готов к тому, чтобы определить упомянутое сообщество как тайный союз дураков.

Секретарь больше не улыбалась. Видимо, посетители не вызывали в ней особой симпатии. А может быть, запас улыбок был ограничен. Так или иначе, она вернулась к исполнению своих обязанностей – щелканью на компьютере, а Розовски принялся рассеянно разглядывать приемную.

Дверь кабинета отворилась, оттуда вышла женщина необыкновенной внешности, Натаниэль даже встал, словно собираясь представиться. Строгое деловое платье на ней казалось сверхлегкомысленным, и вообще: ей следовало осчастливливать людей на светских раутах, но уж никак не терять жизнь в бесконечных коридорах компании «Интер». Он уже собрался сообщить ей что-то подобное, но красавица равнодушно скользнула по нему взглядом холодных прозрачно-голубых глаз и скрылась за дверью соседнего кабинета.