Смерть в Кесарии - Страница 27

– Минутку! – Натаниэль поднял руку. – Возможности меньше, но они – иные, понимаете? У меня больше работы с русскими, чем у полиции. И потом: у них много дел. Поверьте, я ведь сам был, в свое время, офицером полиции. Инспектор одновременно ведет несколько дел, разной степени сложности. Немудрено при этом что-то упустить, чего-то не заметить, – он едва не покраснел при этих словах. «Уж кто бы говорил…»

Цви Грузенберг немного подумал.

– Возможно, вы правы, – сказал он. Сомнение в его голосе, впрочем, не исчезло. – Во всяком случае, я тоже нисколько не против параллельного расследования. Кстати, как вы сами относились к частным детективам в бытность свою полицейским? – с любопытством спросил адвокат.

– Плохо, – смеясь, ответил Розовски. – Очень плохо. Вы даже не представляете, насколько плохо. Они все время путались у меня под ногами. Хуже, чем к частным детективам, я, пожалуй, относился только к репортерам. Но, в то же время, они вынуждали меня работать без ошибок, – он немного подумал и пояснил. – Я имею в виду и репортеров, и частных сыщиков. Конечно, ошибки все равно были… Я, собственно, заехал к вам по дороге в компанию. Еду сдавать дела, – и он показал адвокату папку, которую держал в руках.

Адвокат развел руками.

– В таком случае, я просто ничего не понимаю, – признался он. – Вы не полицейский. В данном случае, вы и не частный детектив, нанятый компанией. Вы просто…

– Любознательный человек, – подсказал Розовски. – У меня чрезвычайно развито любопытство, можно даже сказать, болезненное любопытство. Я могу лопнуть, если не узнаю то, что хочу узнать. Это произойдет на ваших глазах, в вашем кабинете. И память о кошмарном зрелище будет вас преследовать всю жизнь.

Цви Грузенберг снова рассмеялся.

– Знаете, а вы мне нравитесь, Натаниэль.

– Вы мне тоже, Цвика, – вполне искренне сказал Розовски. – Честное слово, я просто хочу прояснить кое-какие моменты. Не для следствия. Для себя. Понимаете – профессиональная этика.

– Понимаю, – сказал адвокат. – Иногда, после слушаний дела, мне тоже хочется еще раз повторить все сначала. Просто для себя. Что бы вы хотели от меня услышать?

– Расскажите мне о своем клиенте.

– Что именно?

– Все, что сочтете нужным. Все, что казалось вам интересным в этом человеке. Он ведь казался вам интересным человеком, верно?

– Верно. Был врачом. Вдруг, приехав к нам, проявил себя недюжинным коммерсантом. Хорошо образован… – адвокат замолчал. Розовски тоже молчал, выжидательно глядя на него.

– Вот, – сказал Грузенберг. – Вот, пожалуй то, что казалось мне непривычным: для бизнесмена он выглядел чрезмерно деликатным человеком.

– Деликатным? – Натаниэль усмехнулся. – Действительно, странное качество для бизнесмена, тем более – русского.

– Именно! – подхватил адвокат, не почувствовав иронии в словах сыщика. – А в остальном… Обычный клиент.

– Бывали случаи… какие-то проблемы с оплатой ваших услуг?

– Нет, ни разу. Вы правильно задаете вопрос, я дорогой адвокат. Мои гонорары весьма внушительны, и я этого не скрываю. Я беру много, но и делаю много. Может быть, больше некоторых моих коллег.

– Деликатен, обязателен в денежных вопросах… Что еще вы можете сказать о нем?

– Вас интересует его биография? – спросил адвокат.

– Нет, с ней я уже познакомился.

– В таком случае, это все.

Розовски помолчал немного. Цви Грузенберг несколько раз взглянул на часы. Розовски заметил это, но сделал вид, что не понимает намека.

– Как вы думаете, – спросил он, – что могло быть причиной убийства?

– Не представляю, – адвокат развел руками. – Разумеется, это не самоубийство и не случайное ограбление – как первоначально считала полиция. Но что… Не знаю.

– А что вы можете сказать о его жене? Она тоже была вашей клиенткой? – спросил Натаниэль.

– Нет, разумеется. Она ведь… – он нахмурился и замолчал.

Розовски вежливо помолчал, потом сказал:

– Несчастья слишком активно преследовали эту семью в последнее время, вы не находите?

– Вы правы.

– Вы встречались с нею?

– Нет, не успел. Только говорил по телефону.

– Когда именно?

– По-моему… – он поднялся из кресла, прошел к столу, полистал лежащий там ежедневник. – Да, вот: две недели назад. В день ее прилета.

– Сами позвонили?

– Нет, конечно. Я и не знал, когда она приезжает… то есть, знал, что должна приехать, это ведь условие полиса, я сам ей об этом писал, но когда именно – она не сообщила.

– Значит, она?

– Да, сказала, что муж в письме – последнем письме – велел ей сразу же по приезде связаться со мной. В случае, если с самим Розенфельдом что-то случиться.

– Ага! – Натаниэль подался вперед. – Значит, Розенфельд подозревал, что с ним может что-то случиться. А вам? Вам он никогда не говорил об этом? Не обязательно прямо. Не говорил ли он вам что-либо, что могло бы вызвать… ну, скажем, обеспокоенность?

– Нет. Я такого не помню, – твердо ответил адвокат. – Мы с ним говорили только о делах. И потом: напрасно вы думаете, что я виделся с ним очень часто. Это совсем не так. В этом он был типичным русским: крайне редко прибегал к моим услугам.

– Вы не консультировали его по делам компании «Интер»?

– Нет, никогда. Только по личным.

– Понятно… Вернемся к Галине Соколовой. – Вы разговаривали с ней только один раз?

– Да.

– И тогда же, во время разговора, вы ей посоветовали обратиться ко мне? Почему ко мне? Почему не в полицию?

– Обратиться к вам? – адвокат выпрямился и покачал головой. – Вы что-то путаете, господин Розовски. Честно говоря, я даже не подозревал о вашем существовании. До сегодняшнего дня. Я вовсе не рекомендовал ей обращаться к вам. Да и не мог этого сделать. Скорее, я бы действительно порекомендовал ей обратиться в полицию. Но, думаю, и в такой рекомендации она не нуждалась.

Распрощавшись с адвокатом – он сделал это довольно рассеянно, думая о своем, так что, не исключено, что Грузенберг немного обиделся, – Натаниэль сел в машину, но отъехал не сразу. Он вдруг почувствовал безумную усталость, скопившуюся за последние сумасшедшие дни. Настолько внезапную и настолько сильную, что даже минимальное усилие – такое, например, как поднять руки и положить их на руль – казалось просто невозможным.

Во время службы в полиции ему приходилось расследовать убийства не раз и не два, но в последние годы, став частным детективом, он почти не имел дело с тем, что на языке юстиции именуется «преступление против личности». Он вскрывал хитроумные обманы, выводил на чистую воду мошенников и аферистов, наживающихся на наивности своих сограждан. Хватал за руку вороватых продавцов и нечестных хозяев. Даже несколько раз улаживал серьезные семейные конфликты. Но ни разу не приходилось ему – со времени открытия частного агентства – сталкиваться с насилием и, тем более, убийством. Дело Розенфельда оказалось первым.

«И последним, – подумал он. – Похоже, у меня сдают нервы.»

Он вдруг вспомнил, как вот так же сидел в машине – несколько дней назад – у гостиницы «Мацада» – и наблюдал, как санитары с носилками, направились к белой машине с красной шестиконечной звездой. Странно, что тогда рядом не оказалось зевак, никто не остановился поглазеть на страшный груз, прикрытый пластиком.

Он вздохнул. Так быстро ушла в небытие его полицейская толстокожесть. Неправда, что люди легко и ко всему привыкают. Отвыкают они еще быстрее.

От меланхолии Натаниэля отвлек нахальный «форд-транзит», нервно и нетерпеливо требовавший уступить место у тротуара. Розовски повернул ключ зажигания и выехал, великодушно уступив ему место.

Почти автоматически управляя автомобилем, Натаниэль выбрался было за город. Состояние некоего шока, поразившие его в конторе Цвики Грузенберга, не проходило. Как же ему сразу не пришла в голову простейшая мысль о том, что звонок «Галины Соколовой» мог оказаться мистификацией. Более того, он, почему-то, вообще не подумал об этом. Такой прокол мог иметь лишь одно объяснение: зная о скором (или уже состоявшемся) прилете вдовы Розенфельда, Натаниэль подсознательно был готов к звонку от нее. А подсознание мужчины, как известно, своеобразно реагирует на звук грудного женского голоса с чуть завуалированными нотками страха, так что…