Смерть в чужой стране - Страница 4

— Это по поводу течений, синьор? — спросил Вьянелло, мгновенно все поняв.

— Да. И начинайте обзванивать гостиницы. Узнайте, не пропал ли кто-нибудь, в особенности американец. — Брунетти знал, что никто не любит этого — бесконечные звонки в гостиницы, полицейские списки которых занимают множество страниц. А после того, как обзвонят гостиницы, еще остаются пансионы и турбазы, и еще новые списки имен и номеров.

Привычное тепло бара подействовало успокаивающе, как и запах кофе и кондитерских изделий. Мужчина и женщина, стоявшие за стойкой, посмотрели на человека в форме, потом вернулись к своему разговору. Брунетти спросил эспрессо, Вьянелло — caffè corretto — черный кофе с граппой, виноградной водкой. Когда бармен поставил перед ними кофе, оба положили по два куска сахару и немного подержали в руках горячие чашки.

Вьянелло выпил кофе одним глотком, поставил чашку на прилавок и спросил:

— Будут еще указания, синьор?

— Узнайте, как в округе насчет торговли наркотиками. Кто этим занимается и где. Узнайте, нет ли кого, кто состоит на учете как задержанный за продажу наркотиков, за употребление, кражу и тому подобное. И еще выясните, где они обычно колются. Эти улочки, что упираются в канал, — где там по утрам находят шприцы?

— Вы думаете, это связано с наркотиками, синьор?

Брунетти допил кофе и кивнул бармену, чтобы тот принес ему вторую чашку. Вьянелло, не дожидаясь вопроса, отрицательно покачал головой.

— Не знаю. Возможно. Сначала проверим.

Вьянелло кивнул и записал все в свою записную книжку. Закончив, он сунул ее в нагрудный карман и вынул бумажник.

— Нет, нет, — возразил Брунетти. — Я заплачу. Возвращайтесь к лодке и вызовите водолазов. И пусть ваши люди поставят заграждения. Перекройте входы в канал, пока водолазы будут работать.

Вьянелло кивком поблагодарил за кофе и вышел. Сквозь запотевшие окна бара Брунетти видел, как через кампо течет поток людей. Он смотрел, как они спускаются с главного моста, который ведет к больнице, замечают полицию и расспрашивают стоящих вокруг, что случилось. Почти все останавливались, смотрели на полицейских, которые все еще толклись там, на полицейскую моторку, покачивающуюся у края канала. Потом, не увидев в этом ничего необычного, снова шли по своим делам. Старик, как заметил Брунетти, все еще стоял, прислонившись к чугунной ограде. Даже годы работы в полиции не помогли ему постичь, как люди могут так охотно располагаться рядом со смертью, что за жуткое очарование находят они в ней, особенно тогда, когда эта смерть, вот как сейчас, явилась результатом насилия. То была тайна, проникнуть в которую он так и не сумел.

Брунетти взял чашку кофе и быстро ее выпил.

— Сколько? — спросил он.

— Пять тысяч лир.

Он дал десять и ждал сдачи. Протянув ему сдачу, бармен спросил:

— Случилось что-нибудь плохое, синьор?

— Да, плохое, — ответил Брунетти. — Очень плохое.

Поскольку квестура находилась недалеко, Брунетти было легче пройти до работы пешком, чем возвращаться на полицейской моторке. Он прошел глухими улочками, миновал Евангелическую церковь и подошел к квестуре с правой стороны. Завидев его, человек в форме, стоявший у главного входа, открыл тяжелую застекленную дверь, и Брунетти стал подниматься по лестнице в свой кабинет на четвертый этаж, пройдя мимо очереди иностранцев, ждущих разрешения на проживание и работу. Очередь тянулась до середины вестибюля.

Его рабочий стол был в том же состоянии, в каком Брунетти оставил его накануне, — завален бумагами и папками, лежащими как попало. Те, что были под рукой, содержали личные дела сотрудников — все это он должен прочитывать и комментировать, и это составляет часть скрытого от чужих глаз сложного процесса продвижения по службе, через который неизбежно проходят все государственные служащие. Во второй куче лежали материалы по последнему убийству. Месяц назад на набережной Дзаттере был зверски забит до смерти молодой человек. Его убили так жестоко, что сначала полиция была уверена — это дело рук целой банды. Но через день выяснилось, что убийцей был хилый шестнадцатилетний подросток. Убитый был гомосексуалистом, а отец убийцы — известный фашист — вбил в голову сына твердое убеждение, что коммунисты и геи — паразиты и заслуживают они только смерти. И вот ясным летним утром в пять часов двое молодых людей сошлись на смертельной дороге над каналом Джудекка. Неизвестно, что между ними произошло, но убитый был в таком состоянии, что его родным пришлось отказаться от права видеть тело — они получили его в запечатанном гробу. Деревянный брус, орудие, которым жертва была забита до смерти, лежал в пластиковой коробке в бюро для хранения документов, на втором этаже квестуры. Делать здесь было уже почти нечего, разве только проследить, чтобы лечение убийцы у психиатра продолжалось и чтобы ему не разрешалось выезжать из города. Помощь психиатра семье жертвы государством не обеспечивается.

Вместо того, чтобы сесть за рабочий стол, Брунетти сунул руку в один из ящиков и вынул электробритву. Он встал у окна, чтобы побриться, и устремил взгляд на фасад церкви Сан-Лоренцо, последние пять лет одетый лесами, за которыми, говорят, шла серьезная реставрация. Брунетти не представлял, идет реставрация или нет, ибо за все эти годы ничего не изменилось и двери церкви оставались постоянно закрытыми.

Зазвонил телефон — прямая городская линия. Он взглянул на часы. Девять тридцать. Это, наверное, стервятники. Он выключил бритву и подошел к столу, чтобы ответить на звонок.

— Брунетти.

— Виоп giorno, Commissario. Это Карлон, — сказал низкий голос и совершенно без всякой необходимости представился криминальным репортером из «Гаццеттино».

— Виоп giorno, синьор Карлон. — Брунетти знал, что нужно Карлону, но пусть он попросит.

— Расскажите об американце, которого вы вытащили из Рио-деи-Мендиканти сегодня утром.

— Его вытащил полицейский Лучани, и у нас нет никаких доказательств, что это американец.

— Поправка принята, Dottore, — сказал Карлон с сарказмом, который превратил извинение в оскорбление. Потом спросил: — Это ведь убийство, верно? — почти не пытаясь скрыть радость от такого предположения.

— Кажется, так.

— Зарезан?

Откуда они так быстро и так много узнали?

— Да.

— Убит? — повторил Карлон голосом, осевшим от ожидания.

— Мы не можем сказать ничего определенного, пока не получим результатов вскрытия, которое доктор Риццарди проведет сегодня днем.

— Колотая рана?

— Да.

— Но вы не уверены, что именно это было причиной смерти? — недоверчиво фыркнул Карлон.

— Нет, не уверены, — ровным голосом повторил Брунетти. — Покуда мы не получим результатов вскрытия.

— А другие следы насилия? — спросил Карлон, недовольный тем, что ему выдают так мало информации.

— Ничего до конца вскрытия, — повторил Брунетти.

— Дальше. Вы не предполагаете, что он мог просто утонуть, комиссар?

— Синьор Карлон, — сказал Брунетти, решив, что с него хватит, — вам хорошо известно, что если бы он пробыл в воде одного из наших каналов достаточно долго, он скорее мог бы подцепить какую-нибудь смертельную заразу, чем утонуть. — На другом конце провода царило молчание. — Если вы будете настолько любезны и позвоните мне сегодня часа в четыре, я с удовольствием дам вам более подробные сведения.

Именно репортажи Карлона были причиной того, что история последнего убийства превратилась в обсуждение частной жизни жертвы, и Брунетти за это все еще злился на Карлона.

— Благодарю вас, комиссар. Я так и сделаю. Еще одно — как зовут этого полицейского?

— Лучани, Марио Лучани, образцовый полицейский. — Все полицейские становились образцовыми, когда Брунетти говорил о них с прессой.

— Благодарю вас, комиссар. Я это отмечу. И конечно, упомяну в статье о вашем участии.

И, закончив досаждать Брунетти, Карлон повесил трубку.