Смерть в чужой стране - Страница 3

— Вы уже сообщили ваши имена и адреса — теперь можете идти. Больше тут смотреть не на что. Значит, ступайте, ступайте отсюда все. — Старик с седой бородой, присев, выглядывал из-за спины Брунетти, стараясь увидеть, что делает с телом врач. — Я же сказал: вы можете идти, — обратился Брунетти прямо к этому старику.

Тот выпрямился, безразлично глянул на Брунетти, потом снова нагнулся, интересуясь исключительно действиями врача. Какая-то старуха сердито потянула за поводок своего терьера и ушла, явно возмущенная очередным проявлением полицейской грубости. Люди в форме медленно двигались в толпе, словом или осторожным прикосновением к плечу заставляя каждого повернуться и уйти, постепенно очищая место для полиции. Последним отступил бородатый старик, но отошел не дальше чугунного ограждения у подножия статуи Коллеони, к которому и прислонился, намереваясь стоять там до упора, отстаивая свои гражданские права.

— Гвидо, подойди сюда на минутку, — окликнул комиссара Риццарди.

Брунетти повернулся, подошел и стал рядом с врачом, который, стоя на коленях, расстегнул рубашку на покойнике. На левом боку, примерно в пяти дюймах над талией, Брунетти увидел горизонтальную зубчатую по краям черту, кожа вокруг которой была странного серовато-синего цвета. Он опустился на колени рядом с Риццарди в холодную лужу, чтобы взглянуть на это поближе. Порез был длиной с его большой палец и, вероятно, потому, что тело долго пробыло в воде, теперь широко раскрылся.

— Это не турист, который напился и упал в канал, Гвидо.

Брунетти кивнул, молча соглашаясь.

— Чем можно было сделать вот такое? — спросил он, кивая на рану.

— Ножом. С широким лезвием. И тот, кто это сделал, был либо очень умел, либо очень удачлив.

— Почему? — спросил Брунетти.

— Мне бы не хотелось строить догадки. Сначала надо сделать вскрытие и исследовать все, как положено, — сказал Риццарди. — Однако, насколько я могу судить, удар был нанесен под таким углом, что лезвие прошло прямо к сердцу. Никаких ребер на пути. Ничего. Легкий удар, легкое нажатие, и он мертв. — И Риццарди повторил: — Тут либо умение, либо удача.

Брунетти видел только ширину раны; он понятия не имел о том, какой путь проделал нож внутри тела.

— А это не могло быть что-то еще? В смысле — кроме ножа?

— Не скажу точно, пока внимательно не исследую внутренние ткани, но вряд ли.

— Так может, если нож не дошел до сердца, парня утопили?

Риццарди сел на корточки, аккуратно подвернув под себя полы плаща, чтобы не замочить их в луже.

— Нет, это вряд ли. Если бы удар не попал в сердце, рана не помешала бы ему выбраться из воды. Ты только посмотри, какой он бледный. Я думаю, произошло вот что. Один удар. Под точно рассчитанным углом. Смерть могла наступить почти мгновенно. — Он поднялся на ноги и совершил нечто вроде молитвы, единственное, на что юноша мог еще рассчитывать в это утро. — Вот бедняга. Красивый и в прекрасной физической форме. Я бы сказал, что он был спортсменом или по крайней мере очень следил за собой.

Риццарди опять склонился над телом и жестом, который выглядел странно отеческим, провел рукой по глазам покойного, пытаясь закрыть их. Один глаз не закрывался. Другой закрылся на мгновение, потом медленно открылся и снова уставился в небо.

Риццарди что-то пробормотал себе под нос, вынул из нагрудного кармана платок и положил его на лицо юноши.

— Закрой ему лицо. Он умер молодым,[8] — прошептал Брунетти.

— Что?

Брунетти пожал плечами:

— Ничего. Так говорит Паола. — Он отвел глаза от лица утопленника, на краткий миг устремив взгляд на базилику, и при виде симметрии ее фасада на мгновение обрел душевный покой. — Когда ты сможешь сказать мне что-нибудь определенное, Этторе?

Риццарди быстро глянул на часы:

— Если твои ребята смогут отвезти его на кладбище сейчас, я займусь им сегодня же утром, попозже. Позвони мне после ланча, и я смогу сказать точнее. Но думаю, здесь сомневаться не приходится, Гвидо. — Врач помешкал, не желая указывать Брунетти, как тому делать свое дело. — Ты не хочешь посмотреть его карманы?

Хотя Брунетти делал это множество раз за время службы, он терпеть не мог этого первого ужасного необязательного вторжения в покой умерших. Ему не нравилось рыться в их дневниках и рисунках, листать письма, трогать одежду.

Брунетти присел на корточки рядом с молодым человеком и сунул руку в карман его брюк. На дне одного кармана он нашел несколько монет и положил их рядом с телом. В другом было простое металлическое кольцо с висящими на нем четырьмя ключами. Не дожидаясь просьбы, Риццарди наклонился, помогая перевернуть тело на бок, чтобы Брунетти мог залезть в задние карманы. В одном оказался намокший желтый прямоугольник, очевидно билет на поезд, а в другом бумажная салфетка, тоже намокшая. Брунетти кивнул Риццарди, и они снова положили тело на спину.

Брунетти взял одну из монет и протянул врачу:

— Американская. Двадцать пять центов. — Странно найти такую вещь в кармане мертвого человека в Венеции.

— А, вот в чем дело, — сказал врач. — Это американец.

— Почему?

— Он в очень хорошей спортивной форме, — ответил Риццарди, совершенно не чувствуя горькой неуместности употребления настоящего времени. — Они там все такие складные, такие здоровые. — Оба посмотрели на тело, на открытую развитую грудь.

— Если так, — сказал Риццарди, — это подтвердят его зубы.

— Это как?

— У их дантистов другая техника, материалы получше. Если он когда-нибудь обращался к дантисту, я скажу тебе сегодня днем, американец он или нет.

Будь Брунетти другим человеком, он попросил бы Риццарди посмотреть сейчас же, но он видел, что торопиться не к чему, и кроме того, ему не хотелось снова нарушать покой этого молодого лица.

— Спасибо, Этторе. Я пришлю сюда фотографа — пусть сделает несколько снимков. Как ты думаешь, тебе удастся закрыть ему глаза?

— Конечно. Я постараюсь, чтоб он выглядел похожим на себя, насколько возможно. Но ведь для снимков нужно, чтобы глаза были открыты?

В самое последнее мгновение Брунетти удержался и не сказал, что ему бы хотелось, чтобы эти глаза никогда больше не открывались. Но вместо этого он ответил:

— Да, да, разумеется.

— И пришли кого-нибудь снять отпечатки пальцев, Гвидо.

— Да.

— Ну так позвони мне часа в три.

Они обменялись коротким рукопожатием, и доктор Риццарди взял свою сумку. Он пересек просторную площадь, направляясь к монументальным дверям больницы. До начала его рабочего дня оставалось еще два часа.

Пока они осматривали тело, приехали еще полицейские, и теперь их было целых восемь человек, стоявших полукругом метрах в трех от тела.

— Сержант Вьянелло, — позвал Брунетти. Один из них вышел из строя и подошел к нему.

— Возьмите двух своих людей, перенесите его на катер и отвезите на кладбище.

Пока все это делалось, Брунетти снова принялся рассматривать фасад базилики, скользя глазами по взметнувшимся вверх шпилям. Его взгляд переместился по кампо к статуе Коллеони, возможного свидетеля преступления.

Подошел Вьянелло и стал позади.

— Я велел отвезти его на кладбище, синьор. Будут еще приказания?

— Да. Здесь есть где-нибудь поблизости бар?

— Вон там, синьор, за статуей. Открывается в шесть.

— Хорошо. Мне нужно выпить кофе. — Пока они шли к бару, Брунетти на ходу отдавал приказания: — Нам понадобятся водолазы, человека два. Пусть они пошарят в воде там, где нашли тело. Я хочу, чтобы они поискали то, что могло послужить орудием убийства: нож с лезвием примерно три сантиметра шириной. Но может найтись и что-нибудь другое, даже кусок металла, так что пусть они ищут все, чем можно нанести такую рану. Инструменты и все такое.

— Да, синьор, — сказал Вьянелло, пытаясь на ходу записать все это в записную книжку.

— Во второй половине дня доктор Риццарди сообщит нам время смерти. Как только мы узнаем это, мне нужно встретиться с Бонсуаном.