Смерть современных героев - Страница 11

Галант встал и прошелся по комнате. Он чувствовал себя трагическим позером, однако одновременно был удовлетворен тем, что произнес вслух кое-какие из тревожных мыслей. «Тревожных для меня мыслей», — подумал он.

— Может быть, именно потому, что из меня не вышел писатель, я сделался редактором журнала. И тоже неудачливым. Ибо что может быть глупее, чем быть редактором крошечного англоязычного ревью… в Париже. После выпуска двух номеров американский культурный центр отказал нам в финансовой поддержке, а без нее журнал скоро развалится. Уже почти развалился.

— А почему вы решили поселиться в Париже? — серьезно, как на Ти-Ви-шоу, спросил Виктор со своей кровати. — Разве не удобнее для американского писателя делать карьеру в Нью-Йорке?

— В Париже я оказался случайно. Почти так же, как оказался с вами в Венеции… — Галант сел в кресло. — Женщина, с которой я прилетел в Париж, вернулась в Штаты. А я остался. Оказалось, в Париже возможно каким-то образом существовать. И интересно. Это моя первая заграница…

Он замолчал, обдумывая рассказанную историю. Любая история всякий раз звучит по-иному, хотим мы этого или нет. Он мог солгать им что угодно, однако предпочел почему-то держаться ближе к истине. Насколько близко? Скажем, факты он почти не исказил. Он значительно преувеличил значение асида в его жизни. Да, он «взял» асид несколько десятков раз, но драг-аддиктом его, разумеется, никто никогда, в том числе и он сам, не считал. Скорее его увлекла расслабленность тех лет, общая мягкая, ватная жизнь в солнечной Калифорнии. Семь лет проспал он в этой вате. Да, он работал в «Адвенчурэрс Букстор», но жил он не на Ашбери-Хайтс, потому что уже тогда невозможно было найти свободную квартиру в прославленном богемном районе. Бонни и Джон сняли апартмент на Кастро-стрит, в центре уже тогда могучего гомосексуального коммюнити. Почему он соврал им, что жил на Ашбери-Хайтс? Ему захотелось быть еще более причастным к популярной легенде… Бонни? Бонни была старше Галанта всего на год. Зачем ему понадобилось десять лет разницы? И она никогда не работала кассиршей в супермаркете. И хотя на Вудэн-стрит жили черные, да, все они без исключения были служащими хадсоновской железной дороги, то есть были вполне обеспеченными приличными черными, а не какими-нибудь вэлферовцами. К тому же на Вудэн-стрит жило столько же черных, сколько и белых. В Хадсон-Сити, как и во многих американских городах, существовало черное гетто, но Вудэн-стрит находилась вообще в противоположном от гетто районе города, в мидлтауне. Получалось, что Галант искусственно придал своей биографической справке несвойственный ей трагизм. Подчернил свою жизнь. Зачем? Чтобы не отличаться от своих спутников? Чтобы сравняться с драг-курьером мисс Ивенс, с ее экземой и девятью годами тюремной аскезы в Калифорнии, с ее трагедией?

— Вы еще сможете стать писателем, Джон, — прожурчала мисс Ивенс. — Вам всего лишь тридцать шесть, а это младенческий возраст для писателя. Однако, даже если вы не станете писателем, это не беда. Немало было и будет писателей в мире. Кто-нибудь другой сумеет выразить то, что вы хотите выразить. Важнее всего быть счастливым. Были ли вы счастливы, Джон? Вы же не можете утверждать, что вы были несчастливы в Хадсоне и потом в Сан-Франциско?

— Не могу.

— Вот видите! — Мисс Ивенс заулыбалась своей светлой логичности. — Я, например, счастлива даже только тем, что я хорошее животное.

На этот раз шесть параллельных морщин появились на лбу хорошего животного, и Галант задумался над проблемой. Почему по всем признакам необыкновенно светлый и жизнерадостный дух поселился в преждевременно износившемся, с дефектами и трещинами теле?

Для смущения окружающих?

Они дружно захохотали, задирая голову на базилику Святого Марка. Галант заметил, что базилика напоминает ему по стилю чудо хадсоновской архитектуры — башню Бюргеркинга, сооруженную, как утверждала легенда, эксцентричным плотником (имя его не сохранилось) единолично. Мисс Ивенс сообщила, что венецианцы ограбили Византию в союзе с крестоносными рыцарями и стащили домой добычу. Даже колонны. Потому в базилике Восток смешался с Западом самым базарным образом. От базилики, несмотря на веселый ее голливудско-диснейлендовский колорит, несло тяжелой сыростью. Большие тяжелые голуби небыстро пересекали фон диснейлендовских декораций во многих направлениях.

— Зайдем, мужчины? — предложила мисс Ивенс.

Мужчины переглянулись. Виктор был не уверен. Американец не хотел: «Идите, я пройдусь по площади. Встретимся у входа».

Вместе с негустой толпой послекарнавальных туристов парамедицинский плащ мисс Ивенс и мужской, солидный — Виктора вплыли под четверку бронзово-золотых лошадей над входом. Мисс Ивенс оглянулась и, подняв руку, покачала ладонью.

Впервые за двое суток он остался один. Сунул руки в карманы пальто и пошел по площади. Воздух вдруг стал темнеть с большой быстротой, и один за другим зажглись фонари и осветительные прожектора, подсвечивающие, как в Париже, но куда менее ярко, памятники архитектуры. Одновременно с наступлением темноты вдруг задул из-за бедра собора, из темной дыры Адриатики суровый холодный ветер. «Плохо приходилось бедному Отелло в ледяной скалистой Венеции, — подумал Галант. — Бедный черный абиссинец рефюджи…» «Венеци — я, Итали — я…», — произнес он вслух. «Италия, но ветер так же холоден, как в Нью-Йорке. Север. Очевидно, только летом, когда солнце накаляло камни, мавр наконец согревался. Все они в таком климате, без сомнения, ежедневно лакали граппу».

Под аркадами кое-где, но не подряд сочились светом витрины привилегированных заведений. За резными стеклами кафе «Шэ Флориан» сидели «прэтэндэрс» и позировали, делая вид, что пьют чай и кофе. Мисс Ивенс на пути к базилике провела их мимо «Флориана» и сообщила, что в кафе бывали Оскар Уайльд и Байрон. Оскар Уайльд, и Отелло, и Байрон… кто еще жил в Венеции? Пегги Гугенхайм… Галант попытался вспомнить, умерла ли Пегги Гугенхайм или еще жива, но не вспомнил. «Across the river and into the trees», — всплыло название романа Хемингуэя. И фильм «Смерть в Венеции», декадентский, основанный на реальной судьбе композитора, имя композитора Галант не помнил, так же как и имя директора фильма. Он подумал, что почти ничего не знает об этом городе. Ну а если бы он хорошо знал историю Венеции, что бы это изменило? Если бы его представление не было таким… «популярным»? Он даже никогда не видел пьесу «Венецианский мавр» в театре. Видел однажды фильм-оперу по Ти-Ви. Хрупкая блондиночка Дездемона и намазанный ваксой могучий тип с ярко выделяющимися белками… или это был настоящий черный актер?..

С неба посыпался неспешно, очень крупными и редкими хлопьями, снег, косо сдуваемый ветром с Адриатики.

«Одно несомненно, — подумал Джон, возвращаясь к своей собственной персоне, — приключение, переживаемое мной сейчас, мне на все сто процентов нравится. У меня никогда не было такого приключения. Все, что я переживал до сих пор, случалось одновременно со многими: с подростками моего возраста в Хадсоне, с юношами моего поколения в Ашбери-Хайтс, с американским окололитературным коммюнике в Париже… Теперь я иду с чужим паспортом в кармане по темному мешку пьяцца Сан-Марко — лишь тут и там в прорезях мешка мелькал в разных углах площади свет, — и это есть только мое, Джона Галанта, приключение».

Он глубоко вдохнул очень холодный, очень острый запах Венеции, повернулся и пошел по хрустящей замусоренной середине площади к базилике, где ждали его мисс Ивенс и Виктор-колумбиец.

Подойдя к базилике, он понял, что ноги его промокли. Лаковые туфли, несомненно, придется выбросить после этого путешествия, однако немедленным последствием было то, что промокшие ноги замерзли до ломоты в пальцах. Спутников его у входа не оказалось, посему Галант вошел внутрь базилики. В группе ближайших ко входу колонн он заметил спиной к нему салатное пятно плаща мисс Ивенс и плащ и темный затылок Виктора. Одной рукой Виктор обнимал мисс за талию, отчего бесформенный плащ собрался в многочисленные складки и углом приподнялся над полом базилики. Американец приблизился к приятелям и, к своему удивлению, обнаружил, что мисс Ивенс… раскуривает джойнт, прикрывшись локтем Виктора и своей сумочкой.