Смерть под уровнем моря - Страница 8

Он взглянул на бледную Матильду Егоровну, поднял автомат, резко выдохнул:

– Пуф!

Матильда Егоровна вздрогнула и икнула.

Это еще больше развеселило немцев. Худощавый солдат приблизился к водителю Репнину, который машинально сжимал в руке гвоздодер, пристально уставился на эту стальную штуковину, резко выбросил лающую тираду.

– Сдаюсь, – пробормотал Репнин, опуская голову.

– Ты руки забыл поднять, – тихо подсказал ему Яша Гринберг.

Внимание немцев тут же переключилось на него. Они, не сговариваясь, уставились на парня и заулыбались. Обладатель упитанной физиономии поманил Яшу пальцем. Тот, поколебавшись, шагнул вперед, облизнул губы. Немец пытливо изучал его лицо. На физиономии солдата образовалось что-то странное.

– Юде? – поинтересовался он.

Яша сделал выпуклые глаза и лихорадочно замотал головой.

Немцы прыснули. У них сегодня было превосходное настроение.

Неизвестно, чем закончилась бы эта вот процедура знакомства, но тут из дворцового парка донесся шум. Вокруг фонтана описывал круги еще один мотоцикл. Пулеметчик что-то кричал своим сослуживцам, махал руками. Мотоцикл завершил оборот вокруг монументальных каменных львов и покатил обратно, к выезду с дворцово-парковой территории.

Немцы спешно засобирались. Гринберга они оставили в покое. Только мордатый солдат перед уходом по-приятельски похлопал его по плечу, хитро подмигнул.

Люди в камуфляже скатывались по парадной лестнице. Заводились мотоциклы, экипажи рассаживались по местам. В смрадном дыму они уносились по парку. Колеса выбрасывали цветную гальку из пешеходных дорожек.

Вскоре гул затих. Со стороны дороги простучали несколько очередей. Их глушила шеренга кипарисов и ливанских кедров. Потом наступила звенящая тишина. Люди облегченно выдыхали, выбирались из оцепенения.

– Неужели пронесло? – пробормотала Анна Васильевна Бахмутова. – Они уехали, да?

– Но что-то мне подсказывает, что они вернутся. Это просто разведка, основные силы еще на подходе, – убитым голосом проговорил Яков. – Послушайте, товарищи, я что, такой заметный?

– Да, Яша, ты очень заметный. Даже больше, чем ячмень на глазу, – подтвердил Репнин, с изумлением разглядывая гвоздодер, сжатый в руке.

Он покосился на женщин, попытался приободрить их улыбкой и сказал:

– Что, гражданки, перепугались? Боимся, когда страшно? Все в порядке, что вы такие неживые? Немцы как немцы, рогов на башках вроде не видно. Морды не русские, но как вы хотели? Что делать будем, Аркадий Петрович?

– Надо работать, товарищи, – сглотнув, пробормотал Шабалдин. – Никто за нас ничего не сделает. Фашисты не вечны. В отличие от искусства. Товарищи, за работу! – Он встряхнулся, окончательно избавляясь от прилипчивого наваждения. – Все, что мы привезли, надо поместить в подвалы, хорошенько запереть, а потом проработать вопрос по возвращению из порта второй части коллекции. Юлия Владимировна, дорогая, с вами все в порядке?

По щекам девушки текли жирные слезы. У нее не было причины не заплакать.

8 апреля 1944 года

– Приступаем к снижению! – проорал сквозь треск мотора второй пилот, высунувшись из кабины, тут же исчез и захлопнул дверь.

«Ладно, хоть не к падению», – подумал Вадим, зашевелился, выбираясь из полусна, повернулся к узкому иллюминатору.

Громоздкое снаряжение не давало ему особо разгуляться.

Фосфорные стрелки часов показывали пять минут второго. За бортом военно-транспортного «Ли-2», который сегодня перевозил единственного пассажира, царила глухая темень. Самолет входил в плавный вираж, одновременно сбрасывал высоту. Вадим это чувствовал по неприятным ощущениям в горле. Он подтащил к себе тонкий кожаный шлем, натянул его на стриженую голову, застегнул ремешок под подбородком и принялся всматриваться в темноту.

Она понемногу расплывалась. Возникали ломаные очертания внешней гряды Крымских гор. За ними показалась внутренняя, потом и южная. Открылся берег всесоюзной здравницы, переживающей последние дни оккупации. Его омывало бескрайнее Черное море.

У Вадима осталось несколько минут на то, чтобы собраться, привести себя в порядок. Он ощупал снаряжение, откинул голову. Фюзеляж трясло, закладывало уши. В транспортно-пассажирском отсеке горела тусклая лампа, свет дрожал, растекался по бортам, усеянным заклепками, по жестким откидным сиденьям.

«Такая махина для вас одного, ваша светлость», – мелькнула смешная мысль.

Капитан Вадим Сиротин, сотрудник контрразведки СМЕРШ Приморской армии, закрыл глаза, прогнал из головы все навязчивые мысли. Армия должна была наступать из района Керчи вдоль Южного побережья. Когда начнется наступление, никто не знал. Это могло произойти завтра, через две недели или вообще к Первомаю – Дню международной солидарности трудящихся.

Пробиться вдоль берега самолет не мог. В одной лишь Ялте стояло не меньше десятка зенитных батарей. Экипажу пришлось заходить с севера, со степей, узким коридором, в котором, согласно данным армейской разведки, немецких зенитчиков не было. Обратно самолет пойдет морем, даст изрядный крюк.

Из кабины вышел второй пилот, перебирая руками, добрался до двери, встал возле нее.

Потом он повернул к Вадиму бледное лицо и крикнул:

– Мы их видели, товарищ капитан! Три костра треугольником справа по борту, уже подлетаем. Ветер переменный, может отнести, будьте готовы ко всему. Давайте! – Пилот распахнул дверь, и в салон ворвался свежий ветер.

Вадим поднялся и двинулся вдоль борта, расставляя ноги, чтобы не упасть. Парашют за спиной, вещмешок приторочен к поясу.

Черная бездна распахнулась перед глазами капитана. Ночка выдалась безлунной. Справа, почти под бортом, мерцали три огонька. Это были костры, разведенные на склоне громадной горы партизанами товарища Сазонова. Значит, ждут его.

– Спасибо, лейтенант! – крикнул Вадим. – Счастливо вернуться на базу!

Поправку на ветер делать было бессмысленно. Его направление менялось каждую минуту.

Он шагнул в бездну. Воздушные потоки подхватили его и понесли, дыхание перехватило. Капитан видел, как приближается земля. Обретали резкость очертания скал и темные пространства, занятые густым лесом.

Земля уже была рядом. Он дернул кольцо. Распахнулся купол парашюта. Вадима рывком потащило вверх, он схватился за стропы. Четвертый прыжок за войну, мог бы уже привыкнуть, но все равно замирало сердце, грудь распирало от какого-то глухого протеста.

Он плавно снижался. Приближались гребни известняковых скал, извилистые островки леса между этими каменными изваяниями, обрывы, пропасти. На юге тьма-тьмущая. Ялта и Элидия где-то слева, их не видно за оборванными краями плато.

Дыхание капитана восстановилось. Он рыскал глазами, отыскивал огоньки костров, но не видел их. Они спрятались за лесом и горными склонами. Его действительно сносило ветром.

Он натянул стропу, чтобы не врезаться в каменный склон, и тут же пожалел об этом. Лес стремительно приближался.

Парашют зацепился за макушку какого-то хвойного раскидистого дерева. В плече Вадима вспыхнула боль, и он повис в полутора метрах от земли. Проклятый двоечник!

Через несколько секунд капитан успокоился, отбросил подальше боль в плече. Ничего особенного, просто ссадина. Неудобно было висеть между небом и землей. У офицера контрразведки возникло такое чувство, будто он щенок, которого кто-то держит за шкирку.

В округе было тихо. Буркнула разбуженная птица и заткнулась. Простучали по стволу чьи-то лапки, и снова все смолкло.

Вадим поднял голову и увидел, что купол парашюта запутался в перехлестах ветвей, стропы обвились вокруг сучков. Ночью с воздуха никто не разглядит, но вот днем!..

Он дотянулся ногами до основания толстой ветки, зацепился за нее тыльной стороной пятки, подтянулся. Второй ногой капитан обхватил ствол, высвободил руку, скрученную спиралью, дотянулся, извиваясь, до пояса, извлек из чехла складной нож. Сработал кнопочный механизм.