Смерть под уровнем моря - Страница 7

На причале остались кучка замерзших, испуганных людей, груз, перевезенный сюда, и автобус «ЗИС-8», из которого выглядывал расстроенный водитель.

– Ну и бардак, – протянул Гринберг.

Все остальные подавленно молчали. Возникшая проблема отодвинула на задний план трагедию «Ливадии». Дело близилось к вечеру. Усиливался ветер. Волны захлестывали парапет, раскачивали неисправные катера, пришвартованные к пирсу. У причала все еще толпились люди.

К бетонному парапету подошел сторожевой катер. Моряки спускали по трапу мокрых потрясенных людей. Они шли как неживые, глядели на мир пустыми глазами. Всех знобило. Восемь человек, все молодые, в их числе две женщины. Сердобольные члены экипажа укутали их в одеяла, помогали сойти на причал.

Слышались радостные крики. Кто-то обнаружил свою родню. Но таких счастливчиков было мало. Несколько тысяч человек одним махом отправились на дно.

– Что будем делать, Аркадий Петрович? – спросила Юля.

Ее душил кашель, она с трудом сдерживалась.

– Надо ждать, Юлия Владимировна, – ответил Шабалдин и сокрушенно вздохнул. – Нас не могут бросить, ведь мы перевозим воистину стратегический груз.

Несколько часов трое мужчин и восемь женщин чахли над своими сокровищами. Никто их не грабил, не терроризировал. Очевидно, криминальный элемент был не в курсе текущих событий. Женщины достали из багажа теплые вещи, мужчины собрали обломки деревянной тары, развели костер.

Прекратилась канонада. Немцы воевали по расписанию. Отбомбившиеся бомбардировщики давно убрались восвояси. Пристань опустела. Никто еще не знал, что на ближайшие двое суток в городе воцарится безвластие. Советы уйдут, немцы еще не подтянутся.

Люди жались друг к другу вокруг костра, опасливо смотрели по сторонам. Водитель автобуса Репнин на всякий случай вооружился гвоздодером. Народ в основном молчал. Что тут скажешь? Не ругать же безответственную советскую власть, вернее, ее отдельных представителей.

Люди вытягивали шеи, прислушивались. Иногда с набережной долетали подозрительные звуки. По ней отходили остатки арьергардных частей Красной армии. Немцы не появлялись. В городе кое-где возникали пожары. Догорала электростанция, которую никто не тушил, и Мордвиновские склады. Тучи озарялись сполохами пожарищ. Жители, оставшиеся в Ялте, попрятались по своим домам.

Ночь прошла на нервах. С первыми светлыми бликами Шабалдину стало окончательно ясно, что начальство про них забыло. Он принял решение. Весь груз надо вернуть в музей! Сколько можно ждать у моря погоды? Немцы не дикари, не будут уничтожать коллекцию.

Водитель подогнал автобус. Голодные, продрогшие люди грузили ящики в салон, тужились, ввосьмером запихивали их внутрь через заднюю дверь. Половину сидений Репнин выломал ломом, освободил место. Ящики ложились друг на друга. Женщины едва не падали от невероятной усталости. В автобус вошла только половина музейных сокровищ.

Шабалдин припустил, хромая, к портовой управе, вскоре вернулся с ключами от двух стационарных контейнеров. Фигура директора художественного музея имела в этом городе некий вес даже сегодня.

Потом мужчины и женщины волоком затаскивали оставшиеся ящики в контейнеры. Двери Шабалдин запер на ключ и опечатал портовой пломбой. Все его подчиненные с трудом волочили ноги.

Вскоре автобус двинулся по пустой дороге, мимо опустевших кварталов, вскарабкался на холмы и оказался в Элидии. В императорском дворце и церкви, примыкающей к нему, уже хозяйничали мародеры. Там мелькали смутные личности, прятались от шума мотора. В Марининский дворец грабители пока не пришли.

Ящики были выгружены на крыльцо. Репнин сбегал во флигель и вернулся оттуда со старой дедовской берданкой, отчего стало значительно легче. Люди, отдуваясь, затаскивали коллекцию в вестибюль.

– Ну, вы, дамы, даете! – проворчал себе под нос Яша Гринберг. – У меня уже руки отнимаются, а вам хоть бы хны.

Вернуться в порт за второй половиной коллекции сотрудники музея не смогли. В одиннадцать утра Парковую улицу огласил шум. Сначала захлопали винтовочные выстрелы, потом разразилась пулеметная трель. Небольшое подразделение Красной армии отбивалось от немцев, висящих у него на хвосте. Бой продолжался несколько минут.

Музейные работники попрятались в здании. Раздался топот, захрустел гравий под ногами. По тропинке к музейным воротам подбежали три человека в советской военной форме. Один из них был офицером, сохранил фуражку на голове.

Они увидели автобус, радостно загалдели и бросились к нему. Один запрыгнул в кабину, схватил ключ зажигания, брошенный водителем на сиденье.

Возмущенный Репнин выбежал на крыльцо. За ним хромал Шабалдин.

– Товарищи, в чем дело? – прокричал он. – Что вы себе позволяете? Этот автобус – собственность музея!

Красноармеец не слушал его, запустил двигатель. Второй боец запрыгнул внутрь через переднюю дверь.

– Товарищи, это вынужденная мера! – заявил офицер и тоже бросился к автобусу. – Транспорт изъят в пользу Красной армии! Не обижайтесь, люди! – перешел он на нормальную речь. – У нас много раненых, их не на чем увозить. Немцы на пятки наступают, насилу отбиваемся!

– Забыл добавить «в пользу победоносной Красной армии», – пробормотал Яша Гринберг, быстро покрываясь какой-то синью.

– Товарищ, постойте! – опомнился Шабалдин. – Это что же получается? Немцы уже здесь, они взяли Ялту?

– Не знаем, товарищ! – выкрикнул офицер и исчез в чреве автобуса. – Мы отходили, попали под обстрел. Думаю, это диверсанты или передовой отряд, производящий разведку боем. Не выходите из здания, товарищи!

Автобус, чадя выхлопом, покатил на Парковую улицу.

Там какое-то время продолжалась стрельба. Потом она утихла. Было слышно, как натужно работал двигатель.

Люди попятились обратно в музей, закрыли тяжелую дверь. Женщины сбились в кучку, дрожали.

– Аркадий Петрович, что это значит? – подала голос Анна Васильевна Бахмутова, дама не первой молодости. – Мы не сможем забрать те наши экспонаты, которые оставили в порту?

– Эх, Анна Васильевна!.. – Шабалдин с убитым видом вздохнул. – Боюсь, что этим наши проблемы не исчерпываются.

Он оказался прав. На дороге снова вспыхнула стрельба, потом прервалась. Установилась хрупкая тишина. Она не могла продолжаться долго.

Затишье сменилось треском мотоциклетных моторов. Он нарастал, становился отвратительным, лающим. Вскоре из-за деревьев вынырнула пара новеньких немецких мотоциклов с колясками, в которых сидели пулеметчики.

Солдаты смотрелись грозно – здоровенные парни в характерных касках. На физиономиях водителей – огромные мотоциклетные очки. Они щеголяли буро-серыми защитными комбинезонами с тактическими жилетами. У советских солдат ничего подобного не было.

Постреливая черными выхлопами, мотоциклы обогнули фонтан и устремились к парадному входу. Немцы заметили приоткрытую дверь, что-то кричали, тыкали в нее пальцами. Пулеметчики припали к прикладам.

Люди в фойе застыли от страха, жались друг к дружке. На их счастье, солдаты передового отряда не стали стрелять и швырять гранаты. Мотоциклы затормозили у крыльца. Пулеметчики остались в люльках, остальные запрыгали через ступени, передергивая затворы коротких автоматов.

Немцы ввалились в фойе, обнаружили там кучку перепуганных людей, явно гражданских, не имеющих никакого оружия, и дружно засмеялись.

Худощавый солдат с остроконечным лицом и насмешливыми глазами поцокал языком, озирая трясущийся персонал знаменитого дворца. Потом он как-то вкрадчиво подошел к ним, перекатываясь с пятки на носок.

Люди замерли. Они не знали, как себя вести. Что им делать – улыбаться, приветствовать долгожданных освободителей от большевистского ига, обрушиться на них с беспощадной руганью?

Военнослужащий вермахта что-то бросил своим товарищам. Те снова засмеялись.

– Послушайте, господа, мы мирные люди… – начал Шабалдин, но упитанный немец бесцеремонно отстранил его стволом.