Смерть планеты - Страница 2

После завтрака Верховный иерофант познакомил гостей со всеми членами общины.

– Прежде всего отдохните, друзья мои, – заметил он на прощание. – Недели с две вы посвятите осмотру нашего убежища, богатого многими историческими и научными сокровищами; кроме того, среди нас вы найдете много очень интересных людей, с которыми вам приятно будет побеседовать. А затем мы совместно обдумаем план ваших занятий; они будут касаться других предметов, не тех, что у Эбрамара, но с которыми, однако, вам также необходимо ознакомиться.

Поблагодарив Верховного иерофанта, Супрамати и Дахир отошли к своим новым знакомым, и между ними завязалась оживленная беседа. Вскоре члены общины разошлись по своим делам до второго завтрака.

Остался только один из магов, который предложил гостям показать место их пребывания и работы и познакомить с некоторыми коллекциями древностей, у них хранящихся. Обход и осмотр этот представлял большой интерес для Супрамати и Дахира, а рассказ спутника о происхождении пирамиды, Сфинкса и храма, погребенного под землею еще во времена первых династий, открыл им далекие горизонты происхождения человечества.

Когда же какой-нибудь драгоценный предмет в 20-30 тысяч лет или покрытый письменами металлический листик иллюстрировали рассказ, то ими невольно овладевал благоговейный трепет восхищения, несмотря на то, что они давно были уже избалованы познаниями древности.

После ужина Супрамати и Дахир разошлись по своим комнатам, чувствуя потребность в одиночестве. Душа их еще страдала от разрыва телесных уз, в течение нескольких лет приковывавших их к жизни смертного человечества.

Грустный и задумчивый сидел Дахир, склонив голову на руки. Он чувствовал доносившуюся до него мысль Эдиты, и его грызла тоска. Он сам не сознавал до сей поры, насколько привязался к этим двум существам, мелькнувшим в его долгой и странной трудовой одинокой жизни, подобно теплым лучам живительного солнца.

Связь эта оказалась слишком прочной и не могла быть произвольно порвана; она задела струны сердца, которые теперь звучали по обоим направлениям подобно электрическому проводу.

Поэтому обмен мыслей и чувств не прекращался. Как бьют в берега пенистые волны, так и взаимные мысли стучали в обе стороны.

Дахир чувствовал страдания Эдиты; а та, несмотря на желание, не могла побороть властное чувство, наполнявшее все ее существо, и заглушить жгучую боль разлуки с любимым человеком.

Эбрамар, так хорошо изучивший сердце человеческое, – даже сердце мага, – прощаясь с Дахиром, сказал, что пока время и занятия не успокоят, наконец, болезненную тоску души, тот может видеть Эдиту с ребенком в магическом зеркале и говорить с женой. Теперь ему вспомнились эти слова, и он поспешно прошел в лабораторию.

Подойдя к большому магическому зеркалу, Дахир произнес формулы и начертал каббалистические знаки. Произошло обычное явление: поверхность инструмента пришла в волнение и покрылась искрами; а потом облака рассеялись и, точно сквозь большое окно, перед ним открылась внутренность одной из зал гималайского дворца, где жили сестры общины.

Это была обширная, роскошно меблированная комната; в глубине, около постели с кисейными занавесками, видны были две колыбели, отделанные шелком и кружевами. Перед нишей, в глубине которой была осененная крестом золотая чаша рыцарей Грааля, стояла на коленях Эдита. На ней была длинная белая туника – одежда сестер, а чудные распущенные волосы окутывали ее точно шелковой мантией.

Прелестное личико Эдиты побледнело и залито было слезами, а перед ее духовным взором парил образ Дахира. Но она, видимо, боролась с этой слабостью, ища в молитве поддержку, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся с отъездом любимого человека.

Любовь наполняла все ее существо; но чувство это было чисто, как и сама душа Эдиты: в нем не было и тени чувственности, и она желала бы только видеть, хоть изредка, обожаемого человека, слышать в тиши ночной его голос и знать, что он думает о ней с ребенком.

Глубокий порыв нежности и сочувствия охватил Дахира.

– Эдита! – прошептал он.

Как ни слаб был этот звук, духовный слух молодой женщины уловил его; она встрепенулась и встала, почувствовав присутствие дорогого существа.

Она тотчас увидала просвет, образовавшийся известным ей магическим зеркалом, и в нем – Дахира, улыбавшегося ей и приветствовавшего рукою.

С радостным криком подбежала Эдита и протянула к нему руки, но вдруг покраснела и остановилась в смущении.

– Мои мысли привлекли тебя, Дахир, и, может быть, нарушили твои серьезные занятия. О прости, дорогой, мою неизлечимую слабость! Днем я работаю и еще кое-как твердо борюсь с грызущей меня тоской; мне не хватает тебя, как воздуха, которым я дышу; мне кажется, точно с тобой осталась часть моего существа, и я страдаю от этой открытой раны.

Все здесь добры ко мне; я изучаю новую науку, открывающую мне чудеса! Но ничто меня не радует. Прости меня, слабую и тебя недостойную.

– Мне нечего прощать тебя, моя славная, кроткая Эдита. Как и ты, я страдаю от нашей разлуки; но надо же подчиниться непреложному закону нашей странной судьбы, вынуждающей нас идти все вперед и вперед… Со временем острота этой тоски пройдет, и ты будешь думать обо мне со спокойным чувством, ожидая нашего окончательного соединения. А сегодня я явился порадовать тебя известием. Эбрамар разрешил мне видеть тебя раз в день; в такие тихие часы я и буду посещать тебя с ребенком. Мы будем беседовать, я буду руководить тобой, учить и успокаивать; а ты, зная, что я около тебя, будешь меньше страдать от разлуки.

Пока он говорил, обаятельное личико Эдиты совсем точно преобразилось, похудевшие щечки подернулись румянцем, большие глаза блистали счастьем, а голос звенел радостно.

– О! Доброта Эбрамара – безгранична! Как благодарить мне его за такую милость, которая возвращает мне бодрость и счастье. Теперь я всегда буду жить от одного свидания до другого, и час этот будет наградой за дневную работу.

Ведь ты объяснишь мне то, что трудно будет понять, и своими излучениями успокоишь мое мятежное сердце?…

Вдруг она смолкла, подбежала к одной из колыбелей и, взяв из нее девочку, показала ее Дахиру:

– Взгляни, как она хорошеет и как похожа на тебя: твои глаза, твоя улыбка. О! что было бы со мной без этого сокровища!

– прибавила она, сияя счастьем и страстно прижимая ребенка к своей груди.

Малютка проснулась, но не заплакала, а улыбнулась: она узнала отца и протянула к нему ручонки.

Дахир послал ей воздушный поцелуй.

– Эта девчурка оказывается волшебницей, – сказал Дахир, улыбаясь. – Ты находишь, что она на меня похожа, а мне кажется, что она – твой вылитый портрет.

Когда Эдита уложила затем уснувшего ребенка, Дахир спросил:

– Как поживает Айравана? Я думаю, завтра Супрамати также захочет проведать сына.

– И хорошо сделает, потому что ребенок очень грустит и оживает только иногда по временам, когда видит мать; он даже называет ее по имени и протягивает ручки. Бедный маленький маг!

Побеседовав около часа, Дахир заметил:

– Пора тебе лечь и уснуть, милая Эдита. Теперь, когда ты повидала меня, и знаешь, что очень скоро мы свидимся вновь, твое волнение, надеюсь, успокоится, и сон подкрепит тебя.

– Ах! Как быстро пролетело время с тобой, – вздохнула Эдита. – Я иду спать, – прибавила она, покорно направляясь к постели, – только не уходи, пока я не усну.

Дахир от души рассмеялся и остался у своего чудесного окна; когда же она улеглась, он поднял руку, и из его пальцев полился голубоватый свет, окутавший Эдиту точно лучистым покровом.

Когда свет погас и дымка рассеялась, молодая женщина уже крепко спала здоровым сном.

Пока описанное происходило в комнате Дахира, Супрамати, лежа в постели, раздумался о прошлом. Давно так не тяготила его душу роковая судьба, допускавшая его полюбить что-либо, словно для того только, чтобы затем вскоре отнять.

Он встал, сел к столу и начал приводить в порядок, чтобы разобрать потом, древние листы древесной коры, которые дал ему утром их спутник как чрезвычайно интересные документы. По своей привычке, он работой хотел разогнать тяжелые думы.