Смерть на проводе - Страница 7

— Неужели сменили?

— Ждите! Нет, вообще-то пришел очередной слесарь с новым аппаратом. Но когда он уже демонтировал старый телефон, то вдруг спросил: "А зачем вам новый аппарат? Старый, практически, в полном порядке, вам нужно только одну штучку сменить". Без единого слова я прошел в соседнюю комнату и зарядил свой револьвер. Но в следующее мгновение слесарь вытащил из кармана дюжину деталей и заменил дефектную штучку. С тех пор телефон работает безупречно.

— Так почему же вы такой нервный?

— Это, наверное, из-за погоды…

Одним из неоспоримых преимуществ телефонной связи является факт, что невозможно добраться до звонившего. Я не жалуюсь. Наоборот, что касается меня, то я, в общем и целом, уважаю ближнего, в смысле хартии ООН без каких-либо исключений. Но и мое терпение имеет границы. Например, когда мой телефон начинает жить сам по себе.

Я уютно пристраиваюсь за свой письменный стол, чтобы написать рассказ. Но тут мне внезапно приходит на ум мысль, что мне нужно срочно позвонить своему доброму приятелю Йошке. Я снимаю трубку, однако, прежде, чем успеваю набрать номер, чей-то вежливый голос говорит мне: "Весь груз уже в порту Хайфы, Густи! Давай, дуй к Бирнбауму и скажи ему, чтобы он захватил с собой накладные".

Я говорю: "Вы не туда попали, сейчас же уйдите с линии".

Но тут появляется второй голос и говорит хрипло: "Это еще кто?".

Я кладу трубку и делаю еще одну попытку. Хриплый голос меня сразу информирует: "Эти гады в порту вообще никакого права не имеют затягивать растаможку".

"Конечно, у них нет на это никаких прав, — вступаю я в полемику. — По крайней мере, вы должны это знать, Густи".

"Заткнись", — говорит вежливый голос.

"Это мой собственный телефон, — разъясняю я. — Положите трубку. Оба".

"Сам положи", — предлагает Хриплый и добавляет: "В конце концов, новые репатрианты имеют право на беспошлинный въезд".

"Это уж точно, — имитирую я Вежливого, — но с каких это пор, милый Густи, ты стал новым репатриантом?".

"Ты чего плетешь? — отвечает Густи. — Я же имею в виду Бирнбаума".

"Минуточку, — вмешивается Вежливый, — это был не я. По-моему, какой-то пьянчуга вмешивается в наш разговор".

Я оставляю новый тембр своего голоса и перехожу к пронзительному дисканту: "Алло, это центральная. Просим вас закончить разговор. Требуется проверка линии".

"Только один момент, девушка, — умоляет меня Вежливый. — Мы уже заканчиваем".

"Болван, — говорит Хриплый, — ты что, не понимаешь, что нас какой-то шут дурачит?"

"Ну, конечно, я это понимаю, Густи, — говорю я вежливо. — Но давай-ка, лучше прервемся и увидимся завтра в Хайфе. Пока!"

"Стой! — орет Вежливый. — Густи, не клади трубку! Это снова был этот паразит! Послушайте, вы, телефонный пират, если я вас только поймаю…".

"Это было бы забавно, — отвечаю я. — Говорит таможенный инспектор Хайфы".

"Да ладно, не обращай внимания на этого дурака, — говорит Хриплый Вежливому. — Нужно сказать Бирнбауму, что он как новый репатриант имеет привилегии…".

Зажав трубку между ухом и плечом, я дотягиваюсь до собрания сочинений моего коллеги Шекспира и справляюсь, как там, в "Макбете", акт пятый, сцена последняя: "Молчи, молчи, презренный пес, тебя я презираю", — изложил я собеседникам свою точку зрения. — "Увидеть кровь твою я всей душой желаю".

"Как-как?" — справляется Хриплый, а вежливый голос бормочет в унисон:

"Что этому идиоту от нас надо?".

В этот момент к нашему трио присоединился четвертый голос:

"Алло, — произнесла телефонистка. — Это центральная".

"Да катись ты к черту, — взорвался Вежливый и грязно выругался. — Убирайся с линии, скотина!".

После чего, наконец, центральная станция нас всех отключает. Шекспир, как всегда, оказался прав.

Недавно я посетил своего друга Йоселе, который согласно боевому слогану "Врага надо знать в лицо" поступил на службу в государственный аппарат и заседал в каком-то правительственном комитете. Йоселе как раз заканчивал обрабатывать пилкой свои ногти, когда я зашел в бюро. Он предложил мне стул, мы немного побеседовали о том, о сем, как вдруг внезапно зазвонил телефон.

"Раз… два…, - считал Йоселе звонки, не предпринимая, однако, никаких мер, чтобы поднять трубку. — Три… четыре… пять…".

На шестом звонке телефон затих. Йоселе снял трубку, набрал какой-то номер, подождал несколько мгновений и, не произнеся ни звука, положил трубку на место. После этого телефон снова начал звонить, издав на этот раз ровно 43 сигнала.

"Баба — она и есть баба, — прокомментировал Йоселе. — Это была Гортензия. Она мне сообщила, что не была вчера на вечеринке у Симона, потому что испортила себе желудок острым соусом в столовой. Эта девушка могла бы выбрать выражения и повежливее".

После этого я был торжественно посвящен в метод Йоселе, направленный на снижение издержек по содержанию государственного аппарата. Все началось с некоего внутреннего циркуляра, строго запрещавшего использование телефонов для частных разговоров. Служащим центрального телефонного коммутатора было предписано сообщать о подобных случаях.

"Поначалу я был очень этим расстроен, — рассказывал мне Йоселе. — В конце концов, я уже привык ежедневно часок-другой болтать с Гортензией. Теперь мы должны были выработать какую-нибудь систему, чтобы преодолеть новые правила. Мы изобрели некий код, состоящий из сигналов телефонного зуммера. И теперь мы можем, не обременяя налогоплательщиков, разговаривать на нашем языке звонков, как и в добрые старые времена. Однократный звонок, например, значит "Как дела? Что новенького сегодня?", шесть звонков означает "Не крути мне мозги", девять — "Не хочешь сходить сегодня в кино? Я слышала, что должны давать новую комедию с Вуди Алленом". Десять раз — "Уже видел, мне это будет скучно". Восемнадцать раз — "Что ты сказал? Повтори немного ясней, детка, я тебя не понял". Двадцать два звонка — "Не слишком воображай!". Двадцать пять — "Ну, вот что, Гортензия, с меня хватит, сходи с Симоном, я, правда, не могу". Тридцать один раз — "Запомни, наконец, я тебе больше не детка!". Пятьдесят семь раз — "Так значит, нет?". И так далее, вплоть до девяностого звонка, который означает: "Не уверена, что ты мне так уж и нужен, алло, погоди минутку, не вешай трубку! Черт, он уже повесил!".

"Действительно, неплохо, — должен был я признать. — Но как ты можешь знать, что именно Гортензия, а не кто-то другой звонит тебе?".

"Глупый вопрос, — рассмеялся Йоселе. — Я ведь снимаю трубку только после девяностого звонка.

"Неужели кто-то может так долго дозваниваться?"

"Конечно. Мы же, в конце концов, государственное учреждение".

Несколько дней назад я зашел в бюро одной авиакомпании, в которой хотел заказать билет, где и имел беседу с одной из дам, сидящих в кассовых окошках. У нее оказалось довольно молодое лицо, что резко контрастировало с седыми, завязанными наподобие конского хвоста, волосами. Завершая разговор, она предложила мне сообщить мой адрес, для чего я извлек из портмоне свою визитную карточку и предъявил ее даме. Уже на следующий день я обнаружил, что вместе с визиткой я случайно вытащил и выронил листочек из записной книжки, маленький, прямоугольный бумажный листочек, окаймленный голубым, с красной полосой, очень заметный. И очень важный. Я тут же позвонил прямо в это авиабюро. Женский голос произнес: "Доброе утро".