Смерть на проводе - Страница 16

После всех неудачных предыдущих лет, после стольких ужасных мучений с энциклопедиями и симфониями, обеспечивших столь ничтожные средства, я, наконец, почувствовал сладкий вкус славы. Вместо ложных ценностей во вторник все жители Страны увидели, наконец, меня на своих экранах, за исключением одного моего знакомого Иегуды Грюнспена, которому можно простить, поскольку при моем появлении на экране трубка его аппарата сгорела. Чисто из уважения я быстренько восстановил для него это интервью. По всей видимости, нашу улицу переименуют в "Улицу Интервью", а может быть, в "Бульвар краткого выражения". Во всяком случае я подготовил себе новую визитку:

Иногда, долгими вечерами я помахиваю этими карточками и рассматриваю их. Что-то умиротворяющее исходит от них, и я могу утешиться. Неблагодарная толпа стала меня забывать. Все чаще на улице появлялись люди, которые не замечали меня и проходили мимо, как будто я был обычным человеком, который никогда не выступал по телевизору. Я спросил в Иерусалиме, планируют ли они повтор передачи, чтобы несколько освежить воспоминания публики. Ответ был отрицательным. Я постоянно прогуливался по улицам и ждал встречи с парнем с микрофоном или жужжащим предметом в руке. Но их там либо не было, либо они спрашивали кого-то другого… Как-то раз я сидел в опере. Прямо перед открытием занавеса передо мной появился оператор, но в последний момент он направил камеру на моего соседа, который как раз ковырялся в носу. Я тоже начал ковыряться, но это не помогло.

Пару дней назад мне стало известно, что моя последняя новелла получила приз Бялика. Я поспешил в телестудию и поинтересовался, будет ли телевидение на вручении премии. Поскольку мне не могли дать никакой гарантии, я отказался от участия в церемонии. Когда я покидал здание, одна из работниц сцены зала торжеств "В" обещала мне тайком провести меня в качестве статиста на цикл передач "Человек, который не сердится". У меня появилась надежда.

Казимир Блаумильх был сорокапятилетним безработным дудочником и находился на лечении в одноместной палате № 7 государственной психиатрической больницы. Он только что пережил приступ буйного помешательства, поскольку санитар отобрал у него обувную ложечку, которой он пытался прокопать туннель к свободе. Блаумильх считался совершено безнадежным. Помрачение его разума длилось уже примерно с год, с тех пор, как израильские инстанции отказали ему в выездной визе, аргументируя тем, что он является душевнобольным. С тех пор окончательно расстроенный этим известием человек снова и снова пытался прокопать подземный ход к морю.

Так или иначе, но после приступа, вызванного потерей обувной ложечки, Блаумильх постепенно успокоился. Он решил пойти иным путем. Дождавшись темноты, Блаумильх открыл дверь палаты и выскользнул наружу. Выйдя на улицу, он втиснулся в один из все еще битком набитых автобусов на Тель-Авив, а там прямиком направился в универмаг "Солель-Бонех", куда и прошмыгнул совершенно незамеченным.

Это происходило к вечеру среды.

К полуночи движение транспорта на перекрестке Алленби-роуд и бульвара Ротшильда стихло окончательно. В сумерках можно было рассмотреть только выгороженный четырьмя ржавыми тумбами квадрат посреди улицы, показывавший, что тут идут дорожные работы. В 6 утра тут появился рабочий средних лет, тащивший за спиной новенький отбойный молоток. В 6.30 он уже выдолбил этим молотком в мостовой две канавки в фут глубиной, так что они связали друг с другом углы перекрестка этакой буквой "Х". В 7 часов рабочий отправился завтракать. В 10 часов хаос достиг своей высшей отметки. Длинные цепи отчаянно сигналящих машин простирались до самых окраин Тель-Авива. Конные полицейские выкрикивали приказания направо и налево, однако были не в состоянии переорать этот адский вертеп.

В полдень появился начальник городской полиции, строго-настрого приказал сопровождавшим его двадцати двум полицейским, вытянувшимся по стойке "смирно", любой ценой навести порядок, после чего отправился выплескивать свой гнев в мэрию — само собой пешком, поскольку автобусное сообщение уже давно было прервано. Чтобы пробить ему дорогу, были брошены все имевшиеся в наличии кареты скорой помощи и пожарные машины. Их попытки потерпели провал.

Только один человек во всей этой неразберихе сохранял хладнокровие и трезвость ума: тот, кто проводил дорожные работы. "Тра-та-та-та-та", — грохотал отбойный молоток в твердых руках Казимира Блаумильха, пока он медленно, но верно прорубал вдоль Алленби-роуд траншею к морю.

Начальник полиции так и не нашел на своем месте начальника отдела дорожного строительства, д-ра Квибишева. Как оказалось, д-р Квибишев уехал в Иерусалим, а его заместитель был недостаточно информирован. Тем не менее, он пообещал начальнику полиции доложить обо всем д-ру Квибишеву немедленно по его возвращении, и даже что-то телеграфировал в этом смысле в Иерусалим. Также и сам мэр города, услышав о происходящем, послал своего секретаря разузнать обо всем поподробнее. Секретарь прорвался через три стойко упирающихся кордона полиции, нашел там долбящего мостовую рабочего и потребовал от него сделать небольшой перерыв в изматывающем нервы "тра-та-та-та", а также спросил, когда примерно можно рассчитывать на окончание работ.

Казимир Блаумильх сначала не дал никакого ответа. Однако, увидев, что от вопрошавшего таким путем не избавиться, бросил ему то единственное, что еще знал на иврите: "Хамор! Эзель!"

К вечеру, когда осипшим от криков полицейским путем нечеловеческих усилий и частичного применения гранат со слезоточивым газом удалось привнести в этот хаос какую-то видимость порядка, их конные коллеги со своими лошадьми уже дошли до полного истощения, а весь транспорт на два километра вокруг стоял в плотной пробке. Мэрия и дирекция концерна "Солель-Бонех" были об этом уведомлены.

Два дня спустя, сразу же по получении телеграммы, д-р Квибишев вернулся из Иерусалима и нашел свое ведомство перевернутым вверх дном: начальство распорядилось поднять из архивов проект реконструкции перекрестка Аленнби-Ротшильд. Отыскалось целых два плана, однако было неизвестно, который из них истинный. Д-р Квибишев, упомянув об обнаруженных и там, и тут некотором недостатке канализационных сетей, отправил оба плана в отдел канализации, шеф которого как раз находился с важной миссией в Хайфе. Планы были высланы ему со спецкурьером, поэтому быстро вернулись, снабженные замечанием об обнаруженной ошибке, а именно, что Тель-Авив вообще не располагает сетью канализации.

После того, как д-р Квибишев был с позором уволен и переведен в Министерство промышленности, его преемник, Хаим Пфайфенштейн, после основательного изучения документации, снабдил ее большим красным вопросительным знаком и выслал в Министерство труда, что помогло выявить проблему, с каких это пор Министерство должно браться за проект общественных работ без предварительного согласования с городским управлением.

Тем временем, Казимир Блаумильх уже продолбился до улицы Рамбам со своим непрестанным "тра-та-та-та" и в сопровождении четырех верных ржавых тумб. Теряющие самообладание жители домов по Алленби-роуд созерцали свою некогда важную магистраль, усыпанную битым щебнем и пересеченную редкими протоптанными, как в пустыне, тропами, ибо пешеходы могли передвигаться по ней только с большим риском (а транспорт вообще никак).

Но настоящая транспортная катастрофа обнаружилась позже. После выхода из эксплуатации Алленби-роуд и бульвара Ротшильда соседние улицы стали столь перегруженными, что потребовалось их срочное расширение. Правительство выделило под это дело крупный кредит, чтобы обеспечить непрерывное финансирование. Но тут потребовался дополнительный и притом неотложный перенос в северном направлении автобусных остановок, что в свою очередь, сделало неизбежным срочную ликвидацию поселения "Звезда раввина".