Смерть на проводе - Страница 15

Враждебность вспыхнула с новой силой. Ну, неужели два цивилизованных человека хоть пять минут не могут поговорить без ссоры? Да и происходит-то все из-за пустяков! К тому же, жевательная резинка была зеленой, уж я-то это точно знаю.

"Один из ваших припозднившихся гостей прилепил ее на прошлой неделе, — провозгласил Дов. — Такой пожилой, хорошо одетый мужчина. Пока ваша жена ходила на кухню, он вынул жевательную резинку изо рта, огляделся по сторонам, не смотрит ли кто на него, ну, и, как говорится…".

"Здорово, — хихикнула моя жена, — вы все видите".

"Поскольку у нас нет телевизора, нам приходится развлекаться иным способом. Вы ничего против не имеете?".

"Ничуть".

"Но вам следует внимательнее смотреть за тем мойщиком окон, что приходил к вам на прошлой неделе. В сером рабочем комбинезоне. Он все время шнырял в вашу ванную и брызгался вашим дезодорантом".

"Действительно? Вы можете заглядывать и в нашу ванную?".

"Ну, не так, чтобы очень. Мы можем видеть только тех, кто стоит под душем".

Следующее предупреждение вызвала наша няня.

"Как только ваш младшенький засыпает, — открыла нам Люси, — девушка удаляется в вашу спальню. Со своим любовником. Он студент. В огромных очках".

"И как вам наша спальня?".

"Неплохая. Только шторы мешают, как мы вам уже говорили. Кроме того, мне ужасно не нравятся цветочки на них".

"Но хоть освещение-то достаточное?".

"Если по правде, то нет. Иногда только контуры тел и можем различить. А фотографировать вообще не удается".

"Светильник в нашей спальне, — извиняясь, сказал я, — задуман, собственно, только для чтения. Мы много читаем в кровати, и я, и моя жена".

"Я знаю, знаю. Но иногда это может даже разозлить, поверьте".

"Дов! — бросила Люси реплику, полную укора. — Тебе обязательно надо нападать на людей".

И в качестве утешения она рассказала нам, что больше всего ей нравится смотреть, как моя жена приходит перед сном в детскую пожелать доброй ночи и целует нашего малыша в попку.

"Это настоящая радость, видеть такое! — голос Люси дрогнул. — В прошлое воскресенье мы навещали одну семейную пару из Канады, оба архитекторы, оба провозгласили независимость друг от друга, вам такого трогательного зрелища еще не приходилось видеть. Они обещали нам выслать настоящий телескоп, один к сорока, новейшая модель. Между прочим, Дов уже подумывал, не направить ли на вашу спальню японский микрофон, который принимает звуки за два километра. Но я бы хотела дождаться, когда мы себе сможем позволить что-то действительно первоклассное, из Америки".

"Как правильно вы поступаете! На таких вещах не следует экономить".

Доби встал и смахнул с пижамы крошки от бутербродов, которыми его угощала моя жена.

"Мы действительно рады познакомиться с вами лицом к лицу, — сказал он сердечно. Затем довольно больно ткнул меня в ребро и шепнул: — Следите за своим весом, дружище. Ваш живот виден аж из соседнего дома".

"Спасибо, что дали мне об этом знать" — ответил я немного смущенно.

"Не стоит благодарности. Если можешь помочь соседу, так это надо сделать, вы не находите?"

"Конечно".

"И не находите ли вы, что цветочки на ваших шторах…".

"Вы абсолютно правы".

Мы пригласили Гроссманов навестить нас снова в ближайшее же время. Немного позже мы увидели, как на пятом этаже дома напротив зажегся свет. В оконном проеме показался тонкий силуэт Доби. Когда он поднес к глазам полевой бинокль из Гонгконга, мы махнули ему рукой. Он махнул в ответ.

Без сомнения: у нас появились новые друзья.

До тех пор, пока в моей жизни не произошел решительный поворот, была она бесцветной и безликой. Только крайне редко радовала она меня, когда мне каким-либо способом удавалось добиться общественного признания, — например, когда о составленной мною "Еврейской энциклопедии" (24 тома) в разделе "Вышедшие книги" один весьма читаемый женский журнал даже привел особое упоминание: "Э.Киш. Евр. Энц.24тм.". Кроме того, я вспоминаю, как во время одного летнего отпуска покорил Килиманджаро, и если бы при этом корреспондент агентства Рейтер не заболел гриппом, меня бы несомненно упомянули в сводке новостей. Двумя годами позже я написал 10-ю симфонию Бетховена, удостоенную нелестной критической статьи в "Уголке любителя" одного еврейского еженедельника. Еще один яркий момент в моей жизни приключился, когда я изобрел чудесное средство против рака и был по этому поводу даже принят министром здравоохранения; он беседовал со мной целых семь минут до прибытия делегации Уругвая. Что еще? Ах, да, верно, после появления моей "Краткой истории еврейского народа от Авраама до наших дней" у меня взяли интервью в одной студии государственного радиовещания. Но для человека с улицы я так и оставался никем.

И тогда, как уже говорилось, пришел день великого поворота. Он пришел, как голубое небо на открытые улицы. Один парень встретил меня, поднес к моему рту микрофон и спросил у меня, как дела. Я ответил:

— Нет повода для беспокойства.

Потом я отправился домой и больше об этом не думал. Когда я с самой лучшей из всех жен сидел за ужином, внезапно из соседней комнаты, где наши дети сидели и ели у телевизора, раздался невообразимый крик. Сразу после этого в двери появился наш сын Амир, трясущийся от волнения.

"Папочка! — выдавил он. — В телевизоре… Папочка… ты был в телевизоре!..".

Он начал радостно махать руками, превозмогая нахлынувший приступ кашля и не в силах произнести при этом ни слова. Врач, которому мы немедленно позвонили, тут же примчался. Но уже с порога он воскликнул:

— А я вас видел! Я слышал, что вы сказали по телевизору: "Нет повода для беспокойства!".

Тут я вспомнил, что рядом с тем парнем с микрофоном вертелся еще один с каким-то странным предметом в руке, который тихо жужжал, пока я высказывался, как у меня дела. В это мгновение зазвонил телефон.

"Благодарю вас, — произнес дрожащий женский голос. — Я живу в Иерусалиме уже шестьдесят лет и благодарю вас от имени человечества".

Пошли первые цветочки. Спикер парламента изложил свою мысль на своей визитной карточке: "Ваш невыразимый оптимизм глубоко потряс меня. Желаю вам больших успехов во всех ваших делах и прошу две фотографии с вашим именем".

Приходили все новые соседи, выстраивались вдоль стены, ожидая своей очереди высказать мне свое глубокое уважение. Одна отважная пара пошла еще дальше: они приблизились, коснулись края моей одежды и быстро удалились, чтобы донести этот порыв чувств до Бога. Это были славные дни, это было чудесное время, это было ощущение давно ушедших юношеских мечтаний.

Люди останавливались посреди улицы и шептали мне вслед:

— Вон, он идет… Да, это он… Нет повода для беспокойства… Он это сказал по телевизору…

Продавщица табачной лавки при моем появлении разевала рот, хватала воздух и падала в обморок. Знакомые мне дамы, которые меня до этого в упор не видели, бросали на меня полные загадок, сверкающие взгляды. И цветы, цветы, цветы… Также и в отношении ко мне самой лучшей из всех жен многое изменилось, и главное, к моему удовольствию. Однажды ночью я проснулся с неясным ощущением, что кто-то на меня смотрит. Это была моя супруга. Лунный свет разливался по комнате, она опиралась на локоть и смотрела на меня, как будто видела в первый раз в жизни.

— Эфраим, — пролепетала она, — в профиль ты напоминаешь мне принца.

Я даже сам к себе изменился. Моя поступь стала более изящной, мое тело вытянулось, моя мама даже утверждала, что я вырос по меньшей мере на три сантиметра. Когда я принимал участие в какой-нибудь беседе, я обычно начинал словами: "Позвольте человеку, который выступал даже по телевизору, высказать свое мнение…".