Смерть краскома (СИ) - Страница 10

Поскольку насос был подключён к движку, а воды за бортом хватало, вскоре, вытекающая через шпинаты жидкость потеряла даже розовые оттенки. Надетая одежонка у всех подлежала только утилизации, да и в фельдграу оставаться становилось уже рискованным, вскрыли ставшие бесхозными рундуки, и чистые тельники с матросскими костюмчиками нашлись на каждого. Даже пуговицы на бушлатах оказались не орлёными, а с нейтральными якорьками, так что на национальную принадлежность в одеянии ничто не указывало. Царь и кайзер до войны дружили и сдирали друг у друга, то фасон фуражки, то ещё какую мелочь, теперь послужившую нам. Весь отряд со мной в том числе, переоблачился "по-морскому", но так думали только мы. На траверзе Болдераи подбежала к бригантине миноноска, пообщались мы с её капитаном. С того момента прилипла ко мне кликуха "корсар" очевидно по причине происхождения их КОРСИ, хорошо ещё что не "пират".

1.5.

Очень вовремя подоспела миноноска, ибо подавлять недолеченную контузию в организме у меня закончились все силы, и я просто вырубился. Взяли нас на буксир и притащили в устье Даугавы к построенной ещё Орденом крепости Дюнамунде, ныне прозываемой Усть-Двинской. Именно здесь началось формирование латышских батальонов, а самый первый из них стал именоваться Усть-Двинским. Латыши и нынче составляли основную часть гарнизона крепости, и её русский начальник - генерал Гончаренко, превосходно с ними ладил. Из "своего" руководства застал хорошего знакомца, буквально на днях получившего чин полковника Карлиса Гоппера и это очень помогло в разрешении бюрократических вопросов. Он тут же телефонировал моему брату и тот примчался ближайшим же поездом. Причём не один, а в компании репортёров пары рижских газет, которым уже сам позвонил и сообщил жареную новость об очередной победе русского оружия в латышских руках. Справедливости ради, стоит добавить, что оружием мы пользовались германским, а в моём отряде преобладали велироссы. Сам я давать интервью был не в силах, но кассеты с фотоплёнкой запечатлевшей наши подвиги передал, а уж что мои ребята наболтали, не знаю. Хорошо, что пока в силах ещё находился, всем успел блоки в сознании поставить, что бы лишнего не трепали.

В крепости отряд и разместили, туда же и выгрузили содержимое трюма парусника, после чего брату дозволили перегнать судно к месту стоянки нашей фамильной шхуны и начать процедуру переоформления движимой собственности. Начальство крепости по моей просьбе "не заметило" оберматрозе Фельда, оформив его как беспаспорточного беженца-остзейца, а брат вскоре забрал моториста к себе в команду для работы того по специальности на старом месте. Трезвенник, да ещё с руками, являлся находкой. А меня вновь отвезли в хорошо уже знакомый Военный госпиталь на Брассе, и повторилась история посещения героя с фруктами и чтением стихов. Но теперь безотлучно со мной дежурила моя супруга, дабы никто более не посмел смутить мой пока не стойкий дух. Бумагу и карандаш доктор выдать дозволил и принялся я зарисовывать и записывать всё то что увидела душа посещая "будущее" захоронение в Джуксте. Хоть далеко от тела она отлучиться не могла, но и на небольшой площади, нематериальной сущности инженера повезло набрести на единицу бронетехники, две единицы авто и три оружия. Как я понял по пояснениям души погибшего Паулса все образцы довольно массовые и характерные для будущей войны. Винтовки Мосина и Маузера меня не удивили, их я и так знал превосходно, но вот пистолет-пулемёт Судаева поразил своей простотой и технологичностью. И его я, лёжа на госпитальной койке, постарался изобразить со всем тщанием, а затем отправил материал Даниле для творческого изучения. Оказывается без работы и со мной, и без меня он не скучал. Купил у хуторянина сухое грушевое дерево и с помощью добровольного помощника-стрелка, на гражданке работавшего краснодеревщиком, выстругал точную копию полюбившейся ему автоматической пушечки. Пусть теперь проделает то же по моим чертежам автоматического ружьеца. Гораздо больше трудов и времени потребовалось для документального оформления транспорта и лоханки из "воспоминаний о будущем" и тут супруга дала добро на привлечение помощников. Репортёр одной из газет вставил в заметке, что героя после контузии осенило, как улучшить виденный некогда "Вездеход" Пороховщикова. Но физически, из-за ранения, пока не имеет он возможности встать к кульману. На следующий же день толпилась в палате группа патриотически настроенных студентов и чертёжниц, готовых бесплатно работать на благо Победы. Начальник госпиталя сделал исключение, и палата превратилась в КБ с парой втиснутых чертёжных досок. Остальные волонтёры, "амбулаторно" посещая мед.учереждение, работали на дому по моим заданиям. А их сыпалось из меня столько, что в жене неожиданно проснулся неплохой организатор, и работы она упорядочила, разбив "бюро" на две группы, а потом их на подгруппы, дабы они уже сами варились в своём соку и мелкие вопросы решали, учителя не тревожа. Технический гуру (то есть я) в полубреду изрекал основные постулаты и направления поиска, а ученики работали над увековеченьем моих мыслей.

Я не стал "вспоминать" ГАЗ-овскую полуторку, а напрягся только над попавшими так же в ареал витания духа, подбитым ещё в начале войны, и случайно немцами забытым чешским танком Lt vz 38. Да ещё, по словам Паулса очень популярным в Красной Армии американским грузовиком Studebaker. Особенно тщательно "вспоминал" двигатель последнего, неприхотливый 95-сильный Hercules, отлитый из чугуна и вполне доступный для производства технологиям начала века. Слух о моём чудесном техническом бреде по Риге разбежался скоро и дошёл до руководства начинавшего эвакуироваться Руссо-Балта, где студентом я практиковаться имел удовольствие. Генеральный конструктор завода остзеец Эрих Валентайн слинял в Фатерлянд ещё в 1914-ом, но общался то я больше с его замом - Дмитрием Бондаревым, и он так же навестил нашу палату-КБ, как бы по старой памяти. Он то и придал движению снизу ускорение сверху - тут же загоревшись от всего увиденного.

Очень не ко времени оказалась эвакуация оборудования завода , но для многого из, уже оформленного, особенно на начальном этапе, хватало. Модельщики сходу приступили строгать блок цилиндров двигателя и его головку. Ведь весил он как ныне производимый РБВЗ-6, скопированный с Мерседеса, а мощью его превосходил в разы. Самые сильные германские моторы Круппа-Даймлера для тягачей, равные "нашему" по силе, весили тонны.

Так же к отправке в самую крайнюю очередь приговорили небольшой токарно-слесарный участок. Его переориентировали на выточку запальных свечей, которые я "придумал", а на расположенном в Московском форштадте фарфоровом заводе Кузнецова заказали изоляторы к ним. Более того, так как изначально двигатель афишировался как для бронеавтомобиля, то с моей подачи с передовой был отозван Данила и приставлен в статусе военпреда к этому участку, с наказом, чтобы учил матчасть, пригодится. Ну и попутно справил ему в прифронтовом городе по случаю почти не липовую справку о среднем образовании, лишней не будет. Проходя, случайно заметил, как эвакуируемое Екатерининское высшее народное училище жгло во дворе свои архивы, и занимавшийся столь важным делом дворник за пузырь вынес мне не заполненный, но уже скреплённый печатью Аттестат. Вручать документ Даньке сразу не стал, пусть у меня в планшете пока полежит, кто знает, как судьба повернётся.

Но до этого угораздило его подвиг совершить. Ещё когда навещал он меня в Усть-Двинской крепости, в обратный путь нагрузил я здоровяка парой ящиков с 2-х сантиметровыми снарядиками для зенитки. Так вышло, что на той же неделе произошёл налёт на наши окопы германских Альбатросов и одного из них удалось ружейному мастеру угостить германским же гостинцем. Что хохлу хорошо, то немцу буквально смерть. Даньке действительно сделали хорошо - получил за самоотверженный поступок аж вторую Георгиевскую медаль.