Смерть коллекционера - Страница 6

– Что тут непонятного? Дядя Арчер был слишком эгоистичен, чтобы лишить сей мир своей особы.

– Но ведь как раз эгоизм зачастую становится причиной самоубийства, – возразил Вэнс. – Человек жаждет признания, а его нет. Самоубийство дает эгоисту вожделенное чувство триумфа, пусть и минутного.

– Дяде Арчеру не нужно было добиваться минутного триумфа такой ценой, – презрительно выдала Хильда Лейк. – Соответствующие ощущения он испытывал всякий раз, когда доставал новую китайскую безделушку. Любой черепок, завернутый в шелковую тряпицу, совершенно бесполезный с точки зрения нормального человека, приводил дядюшку в такой экстаз, какого лично я бы не почувствовала, даже если бы обыграла в гольф самого Бобби Джонса.

– А разрешите узнать, какую пользу углядел бы нормальный человек в этом достижении? – улыбнулся Вэнс.

– Ах, знаю я, знаю, что вы неровно дышите к древней керамике, – добродушно отвечала Хильда Лейк. – Я вовсе не пыталась блеснуть эрудицией, просто не нашла с ходу лучшей аналогии, чтобы объяснить, почему дядя Арчер никогда не наложил бы на себя руки.

– Простите меня, – склонил голову Вэнс. – Вы, безусловно, правы. Впрочем, ни мистер Маркхэм, ни сержант Хис не настаивают на версии о самоубийстве.

Хильда Лейк оглядела названных джентльменов с холодной, недоброй улыбкой.

– Отчего же? Это было бы так просто в плане расследования и вдобавок помогло бы избежать скандала.

Маркхэма изрядно задел ее тон. В привычной для себя манере, усвоенной в зале суда, он вопросил:

– Как вы считаете, мисс Лейк, кто и по каким причинам мог желать смерти вашего дядюшки?

– В первую очередь – я сама, – без колебаний ответила Хильда Лейк. – Дядя Арчер меня просто бесил. Никакого взаимопонимания у нас не было. Что бы я ни задумала, что бы ни пожелала, дядюшка неизменно говорил «нет». Ущемлять меня ему было нетрудно – он распоряжался моими деньгами. С ужасом вспоминаю тот день, когда дядя Арчер был назначен моим опекуном, когда я стала полностью от него зависеть.

В ее голосе слышалась горечь. Глаза помутнели от праведного гнева, тяжелая нижняя челюсть чуть выдвинулась вперед.

– Смерть дяди Арчера в любой момент за последние десять лет была бы для меня подарком Провидения. Теперь, когда он наконец мертв, я получу наследство и стану жить, как всегда мечтала. И никто мне слова не скажет!

Маркхэм и Хис с негодованием воззрились на Хильду Лейк. В ее словах и интонациях было нечто сродни змеиному яду из тех, что парализуют жертву. Ненависть, взращенная, видимо, на скрупулезных, мелочных ежедневных подсчетах грядущих выгод, казалась разрушительнее самих слов. Тишину, повисшую после тирады мисс Лейк, нарушил спокойный голос Вэнса:

– Поистине, мисс Лейк, ваша прямота подобна глотку свежего воздуха. Однако давайте сразу определимся – следует ли нам считать эту речь признанием в убийстве?

– Пока нет, – нимало не смутившись, отвечала Хильда Лейк. – Впрочем, если официальными лицами будет признана версия насчет суицида, я, пожалуй, позднее возьму на себя ответственность за уход дражайшего дядюшки в мир иной. Исключительно чтобы защитить честь семьи. По-моему, полезное для окружающих, грамотно мотивированное убийство куда пристойнее, чем какой-то там бесхребетный суицид.

Маркхэм побагровел – непочтительность Хильды Лейк взбесила его.

– Здесь не место для упражнений в остроумии!

– О, разумеется! – Хильда Лейк смерила Маркхэма ледяным взглядом. – Напротив, нам выпал отличный случай продемонстрировать скорбь. Правда, я в скорби не сильна. Ничего, буду стараться изо всех сил.

– Кто, кроме вас, – заговорил Маркхэм, из последних сил сдерживая негодование, – имел причины убить вашего дядю?

Мисс Лейк подняла глаза к потолку, как бы размышляя, и присела на краешек письменного стола.

– Всех и не упомнить, – безразличным тоном начала она. – О мертвых принято говорить либо хорошо, либо ничего, но это полная чушь. Тот факт, что дядюшка Арчер остыл, не делает его симпатичнее. Да, есть люди, для которых мертвый он гораздо предпочтительнее живого.

Хис во время этой исполненной цинизма беседы отмалчивался, попыхивал длинной черной сигарой и не сводил с Хильды изумленных глаз. Однако тут не стерпел:

– Вас послушать, так вы спали и видели, как бы дядюшку схоронить. Что же вы тогда бросились к нему, обняли, на коленки встали, а?

Хильда Лейк окинула сержанта уничижительным и одновременно кокетливым взглядом.

– Милый мой мистер Полисмен, я лишь хотела убедиться, что дядя действительно мертв.

Маркхэм шагнул вперед и процедил:

– Вы жестокая, бессердечная женщина, мисс Лейк.

Вэнс протянул Хильде Лейк портсигар:

– Не желаете «Реджи»? Угощайтесь, прошу вас.

– Спасибо, не желаю. – Хильда глядела теперь на труп Арчера Коу. – Я редко курю. Это вредно для легких, да и для нервной системы тоже… Да, – принялась она размышлять вслух, будто вернувшись к разговору с Маркхэмом, – вряд ли кто станет скорбеть по поводу безвременной кончины дражайшего дядюшки.

Маркхэм воспользовался этой фразой:

– Вас не затруднит назвать тех, кого обрадует смерть мистера Коу?

– Ничуть. И вот, кстати: есть пара-тройка китайцев, у которых дядюшка почти за бесценок выманил их драгоценные черепки. Эти джентльмены с восторгом примут весть о том, что одним коллекционером стало меньше. Вероятно, вы, мистер Маркхэм, сами в курсе неприятных слухов, что тянулись за дядюшкой с самого его возвращения из Китая. Говорят, он опустился до осквернения могил, не брезговал погребальными урнами и статуэтками с надгробий. Ему даже письма с угрозами приходили.

Маркхэм кивнул:

– Помню, помню. Мистер Коу показывал мне пару таких писем… То есть, вы считаете, его могли убить разгневанные китайцы?

– Нет, конечно. Китайцы не такие идиоты, чтобы убивать из-за никчемного куска обожженной глины.

Вэнс зевнул и прошелся между Хильдой Лейк и Маркхэмом. Снова раскрыл портсигар:

– А все-таки взяли бы вы сигаретку, честное слово. Сами знаете, курение успокаивает.

Мисс Лейк подняла на Вэнса глаза, усмехнулась – дескать, неужели? Затем, после секундного колебания, взяла сигарету. Вэнс поднес ей огонь.

– А вы что думаете обо всем этом, мистер Вэнс? – как бы между прочим спросила Хильда Лейк.

– Черт меня побери, если я хоть что-нибудь понимаю, – беззаботно ответил Вэнс. – Впрочем, ваше предположение насчет китайцев кажется мне занятным. Нелишне было бы проверить, все ли произведения искусства наличествуют в доме.

– Не удивлюсь, если чего-нибудь недостает. – Хильда Лейк выпустила в потолок длинную ленту дыма. – Да хоть бы их все похитили! Мне лично больше нравится веджвуд, ну и классика – синий пейзаж с ивой[6].

Маркхэм заходил по комнате.

– Боюсь, мы все чересчур драматизируем… Если смерть вашего дядюшки, мисс Лейк, наступила не в результате суицида, как тогда вы объясните, что дверь в его спальню была заперта изнутри?

Хильда Лейк встала. На ее лице впервые появилось недоумение.

– Заперта изнутри? – повторила она, переводя взгляд на дверь. – Значит, вы ее взломали! – Несколько секунд Хильда взирала на болтающуюся задвижку. – Это меняет дело.

– В какую же сторону? – осведомился Вэнс.

– Может, это все-таки самоубийство!

Внизу зазвонил звонок, и мы услышали, как Гэмбл ринулся отпирать парадную дверь.

Маркхэм встал рядом с Хильдой Лейк, положил руку ей на плечо.

– Наверное, патологоанатом приехал. Не лучше ли вам переждать ближайшие события в своей комнате?

– Пожалуй.

Хильда Лейк шагнула к двери, сунула руки в карманы. Впрочем, прежде, чем выйти, она оглянулась:

– Умоляю, передайте Гэмблу, чтобы прислал мне чай с маффинами. Не то я умру с голоду.

Минутой позже в спальню ворвался доктор Эмануэл Доремус, мужчина жилистый, нервный, циничный, строптивый и развязный. В буром пальто и котелке, Эмануэл Доремус куда больше походил на коммивояжера, чем на врача. Он махнул нам всем в знак приветствия и бегло оглядел комнату. Пару раз качнулся вперед-назад на носках, мрачно покосился на сержанта.