Слушайте звезды! (сборник) - Страница 41

Человек склонился в поясе, долго рассматривал портного, а потом еще раз, на этот раз осторожно, с опаской спросил:

— Так ты меня слышишь?

Портной утвердительно кивнул. Человек не обрадовался; он просто сел рядом с портным и стал смотреть на белую замерзшую реку.

Долго они так сидели и молчали. Портной понимал, как это хорошо, что нашелся хоть один человек, который его видит и слышит. Да, конечно, нужно радоваться, петь, плясать от счастья — ведь целых полгода… Но радость не приходила. На душе было тихо и пусто. Быть может, все это оттого, что когда ты один, то пустоту вокруг измерить нечем, она бесконечна, а вот когда вас становится двое…

Портному вдруг захотелось услышать голос второго человека, и он спросил:

— Ты кто?

— Я… был музыкантом, — сказал человек. — Есть такой инструмент — кралесина. Слыхал?

Портной хоть и смутился, однако кивнул, и музыкант продолжил:

— Поначалу они удивлялись, отчего я играю все тише и тише. Потом… я слышал их прекрасно, они меня — нет… я разбил кралесину. И оглох, как и все.

Музыкант замолчал, долго смотрел на замерзшую реку, потом прошептал:

— Тишина — это смерть. Ты первый, кого я услышал. Спасибо.

Портной сдержанно вздохнул и не ответил. Ему казалось, что еще немного, и он поймет, что же случилось с городом.

Дул ветер, шуршала по спинам поземка…

— Пойдем, — сказал, вставая, музыкант, и взял портного за плечо.

Портной послушно поднялся и пошел. Теперь колючая поземка мела прямо в лицо. Пока они сидели у реки, уже стемнело, города не было видно, и только вдали, в бесшумной метели неверным пятном расплывался уличный фонарь. Фонарь раскачивался на ветру и скрипел неестественно громко.

— Куда мы идем? — спросил портной, хотя ему было безразлично, куда, лишь бы не оставаться одному.

— На площадь, к часам, — ответил музыкант. — Сегодня такой густой снег, что стрелки могут и не выдержать, тронутся с места, и тогда мы услышим куранты.

Был поздний вечер. И было холодно. Трое оборванцев сидели у костра. Над огнем висел котелок, в нем что-то булькало. Оборванцы молчали. Невзирая на примерно одинаковую бледность их одежд, все трое достаточно разнились между собой. Один из них был лет пятидесяти, дороден, несколько сед и на вид казался довольно-таки общительным. Но он молчал. Второй был бледен, замкнут и лыс как колено в свои двадцать пять, не более. А третий — третий был не то задумчив, не то насторожен. Среднего возраста, среднего роста, жилист, тщательно выбрит, заштопан, подтянут. И если о занятиях первых двух мы можем только догадываться, то о третьем скажем прямо — добрый хозяин, собравшийся в город за солью и новостями. А вот теперь, оказавшись в компании двух незнакомцев, добрый хозяин молчал и как бы невзначай поглаживал приклад арбалета.

В те смутные годы всякий, собравшийся в дорогу, брал с собой арбалет. И добрый хозяин, равно как дородный и лысый, не был тому исключением. Вот только арбалет у хозяина был новый, позавчера от мастера, тогда как арбалеты его соседей по костру уже повидали многое.

А молчание тем временем затягивалось и из скучного переходило почти что в тягостное. Дородный посмотрел на своих неразговорчивых соседей и неторопливо — но значительно — откашлялся. Соседи с интересом посмотрели на него, и тогда дородный заговорил.

— Да, — глубокомысленно начал он, — судьба свела нас воедино.

Лысый добродушно промолчал, а вот добрый хозяин осторожно переспросил:

— Судьба?

— Ну конечно! — оживился дородный. — Вы представляете, какой бы скучный вечер выдался каждому из нас, не повстречай мы друг друга?!

Лысый безразлично пожал плечами, а вот добрый хозяин — тот заинтересовался, но из скромности промолчал. Заметив это, дородный продолжал уже куда уверенней:

— Как все-таки приятно посидеть у костра, поболтать о былом, послушать людей знающих и понимающих. Вот взять хотя бы вас, — и дородный обратился к доброму хозяину. — Не удивлюсь, если вы проделали пять — семь кампаний под разными знаменами.

— Ну что вы! — смутился добрый хозяин. — Какое там! Я вот только первый раз за десять лет…

— Не может быть! — не унимался дородный. — Вы не менее как… — тут он ненадолго задумался и спросил: — Скажите, а не ваш ли брат служит знаменосцем в личной охране наследника?

Добрый хозяин покраснел и смутился окончательно. Тогда дородный взялся за лысого:

— Ну, а вы, молодой человек, вне всякого сомнения, из древней, но обедневшей фамилии. Азарт, вот что является вашей силой и слабостью одновременно.

Лысый опять промолчал, хотя на этот раз молчание далось ему значительно дороже.

— Ну хорошо! — не без иронии согласился дородный. — Давайте и дальше будем сидеть, как истуканы, и ждать, когда же сварится эта баланда!

Но невзирая на предложение сидеть, дородный порывисто встал и, немного прихрамывая, заходил перед костром. Сидевшие молчали. Тогда дородный остановился и вновь обратился к ним:

— Послушайте, я трезв как никогда, мне скучно! Давайте поболтаем. О чем? О чем хотите. Сегодня вместе, завтра врозь, какие тут могут быть тайны и недомолвки? Просто смешно! — и дородный выжидающе замолчал, а не засмеялся.

— Садитесь, — сказал ему лысый. — И говорите, разве против?

Дородный продолжал стоять.

— А если что, так я поддержу компанию, — пообещал таки лысый.

Дородный сел.

— Бродяги, — сказал он мрачно. — Я снисхожу до вас, а вы еще и нос воротите.

Лысый пропустил эту колкость мимо ушей, а добрый хозяин… А добрый хозяин удивился до того, что разве что не раскрыл рот от удивления. Дородный заметил это и внутренне улыбнулся. А потом сказал:

— Я понимаю, господа, что мои нынешние одежды говорят не в мою пользу. Однако… — и тут он сделал паузу, чтобы слушатели могли лишний раз убедиться в ветхости как его, так и своих собственных одежд. — Однако я вовсе не бездомный скиталец, а ботаник, магистр естествознания, действительный член Академии.

И тут, для придания большего веса своим словам, дородный как бы исподволь выпятил грудь. А так как последняя незаметно переходила в солидных размеров живот, то магистр выглядел весьма внушительно. Добрый хозяин поверил, а лысый — тот хотел рассмеяться, но однако сдержался, никаких колкостей себе не позволил, и дородный без помех продолжил свой рассказ:

— Отделение естественных наук направило меня в эти края в поисках одного редкостного цветка, который в ученых книгах значится как… э… вам это все равно ничего не скажет!

— Но почему же? — с улыбкой возразил ему лысый. — В свое время я изучал древние языки в университете.

— В столице? — удивился дородный.

— Да, — подтвердил лысый юноша без тени смущения. — Я прослушал курс наук за два с половиной года.

Добрый хозяин с уважением посмотрел на лысого и подумал, насколько же правильны слухи о том, что лысые умнее всех. Вот даже дородный: он не лыс, но только сед, и на тебе…

А дородный, тот подумал о другом. Он подосадовал на то, что позволил застать себя врасплох с этим треклятым названием. Что ж, придется выйти из игры. Но напоследок…

— Скажите, если можно, а что заставило вас бросить учебу? — спросил магистр и приготовился срезать лысого на первой же фразе.

Но первая фраза зацепки не дала. Лысый сказал:

— Я увлекся музыкой.

— Какой?

— Возвышенной.

— А что! — опять оживился дородный и обратился к доброму хозяину: — А не прослушать ли нам оперу?

Добрый хозяин на всякий случай согласно кивнул, но лысый тотчас же запротестовал:

— Нет-нет, не годится, я опер не пишу. Симфонии…

— Симфонии так симфонии, — благосклонно согласился дородный.

— Давайте!

— Как? Прямо сейчас?

— А что здесь такого? — удивился дородный. — Я, если пожелаете, вот прямо не сходя с места распишу вам квадратуру круга или трисекцию угла. А это, заметьте, вечные задачи!