Слушайте звезды! (сборник) - Страница 23

— Из-за баллона кислорода я буду рисковать! За такое и трех мало.

— У меня всего четыре. Я экономил кислород целый год.

— Убежать, значит, захотел, дурашка? Куда же ты денешься? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце.

— Это мое дело.

— Ты десять раз задохнешься, прежде чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.

— А я умею дышать очень экономно.

— Тебя «матрасы» сожрут.

— Лучше «матрасы», чем заживо гнить здесь.

— Я знал многих, кто решился на побег. Их скафандры, выеденные, как рачьи панцыри, разбросаны по всему пути.

— Мне нужно избавиться от «пиликалки».

— Два баллона.

— Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.

— Вот это действительно твое дело. Достань где-нибудь. Одолжи. Укради.

Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но отнюдь не рутинным. Это был одновременно и хорошо поставленный спектакль и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей второго моноблока, собранных ради такого случая в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тех самых времен, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.

Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мертвых душ, наконец, закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между двумя передними шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, черную маску и такие же перчатки.

Движения его напоминали судорожный танец. Он то быстро семенил мимо неподвижных шеренг, то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.

— Грешники! — вдруг завопил проповедник, вскидывая вверх руки со странно удлиненными, поблескивающими металлом пальцами. — Мы грешники. Мы мразь. Мы прах.

Тысячи глоток подхватили этот крик, и он, грохоча, заметался под высокими сводами эллинга. Одни, как Хромой, все время ощущавший на себе чьи-то пристальные оценивающие взгляды, орали во все горло, другие беззвучно разевали рты, а третьи лишь снисходительно улыбались. Черная фигура металась в круге мертвенно-синего цвета. Она то падала, сжимаясь в комок, то вновь вздымалась над людским скопищем, неправдоподобно длинная и костлявая.

— Мы мразь. Мы черви. Мы пыль у ног Всевышнего. Кто дал нам жизнь?

— Он, Всевышний, — заорали шеренги.

— Кто дал нам хлеб?

— Он, Всевышний.

— Кто дал нам благодать?

— Он, Всевышний.

— Хвала ему. Хвала Всевышнему.

Внезапно проповедник умолк, резко перегнувшись назад и заломив руки, затем стремительно, как спущенный лук, распрямился и, сделав серию плавных балетных прыжков, остановился возле какого-то жалкого плюгавого человечишки. Все уже молчали, лишь один этот несчастный, на котором сразу скрестились лучи прожекторов, продолжал кричать, выпучив глаза и напрягая шейные жилы: «Хвала. Хвала».

— Замолчи, — зловещим шепотом приказал ему проповедник. — Твои слова лживы. Твоя душа грязна. Ты не любишь Всевышнего.

— Простите, святой отец. Я ни в чем не виноват. Простите, — человечек упал на колени. Стоявшие рядом с ним медленно расступились, словно остерегаясь заразы.

— Всевышний милостив. Он простит тебя, — в голосе проповедника слышались неподдельная боль и сострадание. — Покайся, несчастный.

Всего на мгновение проповедник припал к рыдающему человечку, обвил его длинными тонкими руками и тут же отпрянул обратно. Хромой, через плечо наблюдавший за этой сценой, отвел взгляд и утер с лица пот. К чужой смерти он уже почти привык, а вот с собственным страхом справиться не мог.

Когда наступило время завтрака, Компаунд еще грохотал и сотрясался, но наклон палуб заметно уменьшился. Возле дверей столовой, как всегда, образовалась свалка. Первая смена еще не закончила трапезу, а вторая уже орала, улюлюкала и стучала ногами в — коридоре. Дежурные доложили об этом в центральный распределительный пост, и подача кислорода в герметично закупоренный коридор сразу прекратилась. Все моментально успокоились, лишь ругались сиплыми голосами, да, как рыбы, хватали ртом воздух.

В столовой Хромой проглотил таблетку поливитаминов, съел пахнущий аммиаком слизистый комок белковой каши и получил кружку воды. Эту воду разрешалось брать с собой, чтобы выпить позднее или заварить на ней чай, но Хромой одним глотком осушил кружку и торопливо пошел вниз — туда, где на нулевой палубе первого моноблока формировались и снаряжались рабочие бригады.

В огромном, непривычно ярко освещенном помещении, сплошь забитом потными, злыми людьми, Хромой не без труда отыскал бригадира четвертого моноблока. Это был худой и жилистый, совершенно седой человек. По его лицу Хромой понял, что с ним можно договориться.

— Возьмите меня на работу, — сказал он. Бригадир оторвался от списка, который держал в руках и внимательно осмотрел Хромого.

— Выходил уже?

— Нет.

— Э-э, такие работники нам не нужны.

— Я астронавт. И на Венере высаживался раз десять. Да и пострашнее планеты видел.

— А что у тебя с ногой?

— Раздробило сустав. Но сейчас все в порядке.

— Присядь. Еще раз… Скафандр, допустим, я для тебя найду, — задумчиво сказал бригадир. — А вот кислород…

— Кислород у меня есть… Три баллона.

— Один отдашь мне. Вроде как аванс.

— Но…

— Пошел вон.

— Согласен.

— Баллон принесешь сейчас же. И поворачивайся. Я внесу тебя в список следующей партии. Паек получишь после работы.

Спустя минут двадцать, когда все формальности были завершены, кран-балка доставила со склада скафандр — огромную титановую бочку с крохотным иллюминатором спереди. Из бочки торчали три пары могучих конечностей, верхние из которых служили манипуляторами, а две нижние выполняли функции ног. Когда-то серебристо-сверкающая, зеркальная поверхность скафандра была сплошь покрыта царапинами, вмятинами и следами сварки.

— Раньше, наверное, у тебя скорлупа получше была, — усмехнулся бригадир. — Но ничего. Здесь и это сойдет. Что брать — знаешь?

— Знаю.

— Вот такие камни тоже, — бригадир показал на обломок светло-серого кристалла, формой похожего на огромную снежинку. — Когда вернешься, не торопись выходить из шлюза. Я тебя встречу. Посмотрим твою добычу. Кое-что и себе оставим. С контролером я договорюсь.

Все «лужайки» вокруг мы уже успокоили. Если появятся «матрасы», старайся залезть в какую-нибудь яму или трещину. А еще лучше заранее вырой себе щель в полный рост. Все понял? Часов через шесть я вас соберу. Твой номер?

— Двадцать четыре ноль сорок.

— Лезь в скафандр. Кислорода здесь часов на пятнадцать — двадцать. Поилку можешь не трогать. Клиентам вроде тебя их не заправляют. За одну смену не помрешь.

Скафандр был устаревшего образца, весил не меньше тонны и давно не использовался по назначению. Хромой с трудом устроился в тесном внутреннем пространстве, засунул руки и ноги в гнезда панели биоуправления и теперь дожидался, пока кряхтевший над ним бригадир не закончит соединять многочисленные разъемы системы жизнеобеспечения.

— Проверь руки. — крикнул бригадир. — Так, хорошо. Теперь ноги… Годится. Пошел на дефектоскопию.

Хромой напряг мышцы ног так, словно хотел сделать шаг — сервомоторы заскрипели, сгибая сочленения металлических конечностей, и скафандр медленно, по-паучьи переступая, двинулся вперед. Процедура дефектоскопии заняла не больше минуты. Бригадир стукнул по шлему разводным ключом и заорал, стараясь перекричать вой уже заработавших насосов: