Слушайте звезды! (сборник) - Страница 15

— Если, как ты говоришь, у вас радиоконтакт, зачем вам тогда телефон?

— Это модно. Среди нас, роботов, тоже есть любители старины.

Жена пришла позже обычного, и я не увидел на ее лице обнадеживающих признаков. Я встретил ее в прихожей, обнял, чмокнул в щеку. Робот сидел на корточках здесь же, в неудобной (на человеческий взгляд) позе и прибивал отвалившуюся заднюю стенку ящика для обуви. При этом он скрежетал что-то себе под нос — напевал, так сказать. Я прислушался.

Из заостренного конца его «руки» выскочил пневматический молоток-палец и ударил по гвоздю. Тук!

Я почувствовал, как напряглась рука жены.

— Ты не знаешь, что это он там несет?

— Кто, Витя? Нет, дорогая, я ничего не слышу…

В тот же миг мои робкие объяснения перекрыл мощный голос робота:

— Если вы говорите обо мне, то в данный момент я ничего не несу. А вообще я способен нести до 250 килограммов полезного груза, что в 10 раз больше, чем «засп. ранец» хозяина.

Я почувствовал, что сейчас что-то произойдет. Жена одним движением отодвинула меня в сторону.

— Он же все понимает буквально… — пролепетал я в слабой надежде спасти положение. Но жена меня уже не слушала. Она стала перед сидящим на корточках роботом в классической позе, уперев руки в бока, и открыла рот. И вдруг…

Витя перестал стучать молотком и каким-то сладким голосом произнес:

— Ничто так не украшает женщину, как улыбка. Не зря в одной популярной песенке второй половины двадцатого века пелось: «Улыбайтесь, чаще улыбайтесь, даже смейтесь, если вам смешно, и на шутки никогда не обижайтесь, в жизни надо быть серьезным, но…». Особенно это относится к такой симпатичной чувихе, как вы, сударыня!

Тут робот артистическим жестом извлек откуда-то (как мне показалось, из колена) букетик цветов и вручил жене. Та растерянно взяла подарок и дрожащим голосом сказала спасибо. И уж совсем непоследовательно бросив в мою сторону: «А с тобой я еще разберусь!», скрылась в своей комнате.

— Воистину мужчина — козел отпущения… грехов женщины, — философски заметил Витя.

Я все еще не мог прийти в себя от такого поворота событий.

— А как же… тропы?

Вместо ответа робот протянул мне свой технический паспорт.

— Прочтите, хозяин.

Я прочел уже знакомое: «РДХ «Витязь», модель 365».

— Дальше, дальше.

Я пригляделся и разобрал малюсенькие буковки, на которые раньше не обратил внимания: «С.Э.М.».

— А что это значит?

— Это значит — «самосовершенствующаяся экспериментальная модель».

И он подмигнул.

27.01.08. За последний месяц так ни разу и не удалось хорошенько поработать. То есть, не на заводе, конечно, там все в порядке; на прошлой неделе стал давать продукцию новый цех, в пятницу его торжественно закрыли на ключ — Люди не будут заходить туда лет пять. А вот дома, так сказать, в творческой мастерской, что-то не ладится. Замерла моя жизнь в искусстве. Такой уж дурацкий характер: как раз в то время, когда нужно бы творить и творить, не могу выдавить из себя ни одной приличной мысли. И ведь из-за чего? Из-за того только, что редактор Стенкер-Горохов как-то в разговоре небрежно бросил: «Ты там поглядывай, кстати, твой «Робинзон» может на днях поступить в просмотр…»

Конечно, любой заволнуется, узнав, что его первый фильм выходит на большой экран, однако не следовало приходить в восторг раньше времени. Редакторское «на днях» длится больше месяца, и все это время моим основным занятием является просмотр списка новых мыслефильмов. Увы, «Робинзона» среди них нет. Самое обидное, что мне не с кем разделить своих страданий, ведь мыслефильм, как известно, отличается от обычного стереокино тем, что в его создании не участвуют ни актеры, ни режиссеры, ни операторы, он является продуктом одного лишь воображения автора. Для создания мыслефильма не нужно никакой съемочной техники, массовки, декораций, ругани и т. д. Садись в кресло, нажимай кнопку и представляй. Хочешь — спасай отдаленную цивилизацию, а хочешь — экранизируй на свой вкус «Анну Каренину». Конечно, не каждому удается создать яркие характеры и оригинальный сюжет, но зато набор выразительных средств у нас куда богаче, чем, скажем, у простых киношников. Одна беда — слишком много развелось нашего брата — мыслефильмистов, трудно пробиться на большой экран. Впрочем, настоящий талант рано или поздно найдет свою аудиторию, так что с этой стороны моя судьба обеспечена.

Помнится, начиная работу над «Робинзоном», я невольно представил себе лица друзей и коллег по работе, когда они обнаружат мою фамилию в списке авторов последних фильмов. А какую мину состроит моя бывшая одноклассница Катрин-Закирова, задирающая нос только потому, что ее два раза показывали в финале викторины «Кто — кого»!

Но предвкушение наслаждения превратилось теперь для меня в пытку, я даже не могу заставить себя обратиться к Стенкеру-Горохову, опасаясь услышать от него страшные слова, мол, произошла небольшая ошибка, и он вообще имел в виду не меня, а другого молодого автора. Но довольно! Есть только один способ избавиться от муки непрерывного ожидания. Новая, серьезная работа заставит меня забыть о несчастном «Робинзоне». Пусть сам позаботится о себе, я сделал для него все, что мог, и должен теперь умыть руки.

28.01.08. Ровно в девятнадцать ноль-ноль я вошел в свой домашний кабинет с твердым намерением всесторонне обдумать и сегодня же приступить к записи нового произведения. С самого начала мне было ясно, что оно должно быть фантастическим и по возможности приключенческим. Правда, Стенкер-Горохов не одобряет этого направления.

— Эх, молодежь! — сказал он мне, просмотрев «Робинзона» в первый раз. — И чего вас все на экзотику тянет? Ближе к жизни нужно быть! Почему бы не создать фильм, к примеру, о самых обыкновенных космонавтах, или там, я не знаю — о хлеборобах Заполярья? Нет, обязательно какую-то небывальщину лепят!

Но тут уж я над собой не властен. Так и Стенкеру сказал — воображение, мол, сильней рассудка, не я сочиняю, каждый мой эпизод — эманация души.

Итак, я включил мыслепроектор и глубоко задумался. Лучше всего, если мой герой будет звездным инспектором. Это рослый молодой человек приятной наружности, широкоплечий, с волевым подбородком… Я остановился и критически оглядел стоявшего передо мной верзилу. М-м-да. Это было. И было не раз. Даже, наверное, не тысячу раз. У, морда суперменская, так и лезет в каждый фильм! Ну, погоди же…

Верзила посмотрел на меня грустными глазами и начал быстро лысеть, одновременно уменьшался его рост и увеличивался объем талии. Вот так-то, голубчик! И будешь ты у меня не звездный инспектор, а участковый. Впрочем, не отчаивайся, в твой участок будет входить несколько созвездий с краю Галактики и большое число планетных систем. А звание участкового — это для более прочной связи с жизнью. Итак, участковый инспектор Федор Мелентьевич Земляника…

…Участковый инспектор Федор Мелентьевич Земляника, обогнув заросли темно-фиолетового бамбука, подошел к зданию биолаборатории. На крыльце его поджидал высокий, чуть сутуловатый мужчина в белом халате. Увидев участкового, он немедленно устремился к нему, на ходу кивая головой.

— Очень рад! Очень рад! Моя фамилия Парабелко, завлабораторией. Как вы долетели? Наш Пиливон — порядочная глушь.

— Это мой участок, — пожал плечами Федор Мелентьевич, — а долетел хорошо, спасибо. Ну, так что же у вас стряслось?

— Да понимаете, очень странная история, — сказал Парабелко, увлекая Федора Мелентьевича внутрь здания. — Виктор Петрович и Сережа… Впрочем, они сами расскажут. Могу сообщить только, что неделю назад они отправились в Бамбуковый лес и исчезли. Через три дня мы выслали спасательную партию и после долгих поисков нашли их в районе поляны Круглой, в состоянии весьма странном. Они стояли на опушке леса, зажав носы, и с самым обескураженным видом глядели куда-то вверх. В воздухе стоял омерзительный удушливый запах, так что врачу спасательной партии едва не сделалось дурно.