Случай в Мисчиф-Крик - Страница 2

– Какое это имеет отношение к делу? – резко перебил плотник.

– А?

– А такое, – фыркнул Генри Корвин, – что не в пример некоторым слабакам я не трус какой-нито. Я при виде всякого мертвяка в штаны не напускаю и не пою, мол, домой хочу.

– Ты ж сам только что чертом пугал, Корвин.

– Я ничего не боюсь!

– И я!

– Успокойтесь, господа, – остановил пререкания хриплый голос Джона Мэддокса. – Примиритесь. А бояться Бога одного следует. Я так понимаю, констебль Корвин, что вы за продолжение погони?

– Да и впрямь. Хочу видеть девку на виселице, и не намерен передоверять казнь ни волкам, ни краснокожим. И я не плотник, скелетов не пугаюсь.

– Мистер Гопвуд?

Дядюшка Уильям передвинул языком жвачку табака за другую щеку, сплюнул на папоротники. Несколько секунд помолчал. Но Джесон Ривет не сомневался в его ответе. И не ошибся.

– А мне – все едино. Как скажете, преподобный. Велите идти – пойду. Велите возвращаться – тоже хорошо. Я – как вы.

– А я, – пастор пронзил плотника взглядом, – я за то, чтобы погоню продолжать. Ибо так велит закон и так велит Писание. И этого было бы довольно даже в том случае, если б я оказался в меньшинстве. Но в меньшинстве-то вы, мистер Стаутон.

– Интересная у вас арифметика, преподобный. И похоже, маленько рановато вы подсчитывать начали.

– Арифметика у меня верная, – холодно ответил пастор. – Господа Корвин и Гопвуд согласны со мной. Стало быть, у нас три голоса против двух. И на том конец голосованию. Не спрашивать же мнение мальчишки. И уж тем более – индейца. Стало быть, идем дальше по следу.

– Нету следов, – проговорил гортанным голосом Измаил Сассамон, словно дух появляясь из чащи.

– Что значит нету? – поморщился Абирам Торп. – И куда же они подевались? Ты как следует смотрел, Измаил?

– Нету следов.

– Следов нету, – после долгого молчания повторил Адам Стаутон. – Так куда же идти? Куда прикажете, преподобный? Куда, констебль? И ты, Измаил? Твоего индейского мнения тут не спрашивают и с ним не считаются. Но я, черт побери, как раз охотно б его узнал.

Индеец смотрел на него, и лицо у него было словно у вырезанной из дерева куклы.

– Куда, – повторил плотник, даже не пытаясь скрывать насмешки, – прикажешь идти?

– Туда, где тропы. – Лицо Измаила Сассамона по-прежнему ничего не выражало. – Топоры слышно. Тут недалеко лесосека.

Отряд молча, даже не дожидаясь команды, оказался в седлах. Измаил мчался первым, остальные – за ним с такой скоростью, с какой только можно было ехать в лесу. Вели Абирам Торп, уже готовящий мушкет, и констебль Корвин. Джесон Ривет замыкал группу. Его уже приучили знать свое место.

– Интересно, – ворчал ехавший перед ним Адам Стаутон, – кто тут шурует посередь пущи? Чтой-то не слыхал я о поселениях к западу от Уорчестера и плантаций Пенакук.

Уильям Гопвуд не ответил, занятый рассматриванием полок пистолета и аркебузы. Джесон Ривет знал, что дядюшка умеет обращаться с оружием. Впрочем, это знали все. Кстати, только из-за этого дядюшку взяли в отряд. Уильям Гопвуд пользовался, если так можно выразиться, славой убийцы. Все знали, что он смолоду охотился в лесах на пенобскотов, пекуотов и нашуев, ходил на сенеков и могавков, что у него хранится коллекция скальпов. В основном, как утверждали злословы, женских.

Преподобный Мэддокс, встревоженный скрежетом колесцового замка, обернулся в седле. Он тоже знал расхожее мнение о дядюшке. И тоже заметил, как из сонного и безразличного ко всему ленивца Уильям Гопвуд неожиданно превратился в огненноглазого хищника.

– Стрелять, – прошипел он, – только по команде, мистер Гопвуд. По команде, не раньше. Вы поняли?

Они ехали вверх по течению, лавируя меж зарослей сассафрасов и сумахов. Вскоре и нетренированный слух Джесона уловил сопровождаемый эхом стук нескольких топоров. А немного погодя резкий треск и совсем близкий шум, и хруст ломающихся веток известили о результатах усилий лесорубов. Через минуту уотертаунский отряд выехал на лесосеку. Заблестели срубленные деревья и щепки. Пахнуло смолой.

Лесорубов было шестеро. Трое обрубали ветви с поваленной сосны. Двое оттаскивали к краю поляны большие пни, ловко управляя двуконной упряжкой низкорослых лохматых лошадок. Третий, тот, что был ближе всех, собирал и складывал ветви в кучи.

Увидев отряд, лесорубы замерли. Джесон заметил, что у них у всех одинаковые светлые волосы и какие-то странные лица.

– Не бойтесь, люди! – возгласил Мэддокс, немного распахнув епанчу, чтобы стала видна серебряная бахрома, оторачивающая отложной воротник. – Мы добрые христиане, сторонники короля, порядка и закона.

Не походило на то, чтобы лесорубы испугались. Их застали врасплох, это верно, но не испугали. Они, несомненно, видели и мушкет, и аркебузу, и пистолеты, однако на их широких – прямо-таки полная луна – лицах не появилось и тени страха. Эти широкие лица – Джесон Ривет уже понял, что странными они казались из-за отсутствия бород и неестественно светлых бровей и ресниц, – не выражали ничего, кроме полного и тупого безразличия.

– Мы христиане и стражи закона, – повторил преподобный, выпрямляясь в седле и осматривая лесосеку.

– Мы прибыли из Уотертауна, что в графстве Миддлсекс. Мы преследуем сбежавшего из тюрьмы преступника, осужденного судом Массачусетской Колонии на Заливе.

– Этот преступник, – добавил констебль Корвин, – женщина. Молодая светловолосая женщина. Вы видели такую?

Лесорубы глядели на него так, словно он был прозрачным.

Словно вообще не понимали слов. Словно вообще их не слышали. Тот, что стоял ближе, отвернулся и спокойно, как ни в чем не бывало стал подбирать ветки.

– Вы что, не понимаете? – заорал Корвин. – Или прикидываетесь ?

Один из лесорубов, самый высокий, переложил топор из руки в руку, раскрыл рот, несколько раз пошевелил губами, ну совсем как рыба. Потом выдал что-то невнятное. И совершенно невразумительное.

– Голландцы, – убежденно отметил дядюшка Уильям. – Это голландцы. Или немцы.

– Голландцы, – заметил Мэддокс, – обычно говорят по-французски. Вы же знаете французский, мистер Стаутон.

– Какое там знаю, – буркнул плотник. – Едва-едва. Да и сдается, вы голландцев с бельгийцами путаете, преподобный. Однако чего уж там, спробую… Мусье! Бонжур. Ну сом… Ну шерше юн… Девку одну… Фам, значицца. Юн фам, которая из призьон сбегла. ( Господин! Здравствуйте. Мы есть… Мы ищем… Девку одну… Бабу, значицца. Бабу, которая из тюрьмы сбежала (искаж. фр.). – Здесь и далее примеч. пер.)

– Спросите, – вставил пастор, – из какого они поселка?

– Вуле ву? Компри? Парле, кель поселок? Кель…**

(** Хотите? Понимаете? Говорите, какой поселок? Какой…)

А, к черту!

Не знаю, как сказать…

– Да и не помогло бы, – прервал констебль Корвин, – если б даже знал, Стаутон. Они в этом ни в зуб ногой. И дело не во французском. Они просто кретины. Кретины, и все тут!

Светлые лица лесорубов – Джесон мог бы поклясться – посветлели еще больше, водянисто-голубые глаза на мгновение ожили. Тот, что выше других, снова пошевелил губами, как будто повторял за констеблем знакомое слово. Потом расплылся в улыбке, показав прекрасные белые зубы. Снова издал несколько невнятных и непонятных звуков. А потом отвернулся, взмахнул топором и отрубил от поваленного ствола очередную ветку. Остальные тоже вернулись к своим занятиям, полностью, казалось, забыв о прибывших из Уотертауна добрых христианах и стражах закона.

– Трудно не согласиться с вами, констебль, – кисло проговорил Мэддокс. – Эти люди, несомненно, слабы умом. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное"***.

(*** Евангелие от Матфея 5,3.)

– Первые, кого мы встретили за два дня, – покачал головой Стаутон. – И надо же – тупицы. Им, стало быть, царствие небесное. Им, значицца, счастье, а нам неудача. И что теперь делать? Кого расспрашивать?

Плотник смотрел на Измаила. Индеец молча, с лицом почти таким же безразличным, как у лесорубов, указал на уходящую с лесосеки дорогу, проторенную телегами и копытами. Абирам Торп чмокнул мышино-серому мерину. Констебль и Мэддокс двинулись следом. Дядюшка освободил замок аркебузы, чтобы не расслаблять пружину.