Случай с гением (Понедельник) - Страница 11

Входят Корнеплодов с Надей.

Раздеваться будете прямо в артистической. Я восхищен вашей шубой.

Д и р е к т о р. Позвольте вас приветствовать от имени нашего клуба. Вы образцовый юбиляр. Обычно юбиляры, как правило, опаздывают, а вы прибыли даже несколько раньше, чем надо. Как видите, клуб сделал все возможное. (Показывает.)

М о г и л я н с к и й. Обратили внимание? Не каждый юбиляр может похвастаться такими пальмами. К несчастью, организовать кинохронику не удалось, благодаря странной позиции управления кинофикации, но мы своими силами запишем ваше выступление на клубный магнитофон.

Д и р е к т о р. Не правда ли, все очень прилично?

К о р н е п л о д о в. Недурно, даже весьма.

Н а д я. Папа!

К о р н е п л о д о в. Впрочем, я решил отказаться от юбилея.

Д и р е к т о р. То есть как это?

К о р н е п л о д о в. Зачем весь этот шум, эти растения, этот мой портрет? Не скромно. Снимите его. Нет, нет, я решительно отказываюсь от юбилея.

М о г и л я н с к и й. Они шутят.

К о р н е п л о д о в. В сущности, какой я писатель? Вы когда-нибудь читали мои произведения?

Д и р е к т о р. Лично я - нет... Но... наверное, другие читали.

К о р н е п л о д о в. И другие не читали. Читали только мою подпись под некрологами. Писатель тот, кто пишет. Значит, я пустое место. Фикция.

Д и р е к т о р. Ради бога, не надо говорить так громко, а то услышит публика. Вы меня ужасаете!

М о г и л я н с к и й. Что вы, они же шутят.

К о р н е п л о д о в. Какие шутки! Не до шуток мне. Вот заявление.

Н а д я. Молодец, папочка, молодец.

К о р н е п л о д о в. Уберите мой портрет. Я выхожу из союза по собственному желанию. Юбилей отменяется.

Д и р е к т о р. Как это - отменяется? Мы оркестр наняли. Артистов пригласили. Мартышкин сделает вступительное слово.

К о р н е п л о д о в. Мартышкин? Надя, ты слышишь? Мартышкин согласился.

Н а д я. Папочка, ради всего святого, возьми себя в руки. Не поддавайся.

К о р н е п л о д о в. Нет, не поддамся. Все равно решительно отказываюсь.

Д и р е к т о р. Только не так громко. Мы уже привлекаем к себе нежелательное внимание. Пройдемте в артистическую. (Публике.) Товарищи, прошу вас освободить зал. Еще идет уборка. Мы дадим звонки. Могилянский, закройте двери и никого не пускайте в зал. Евтихий Федорович, что вы с нами делаете? Юбиляры всегда капризничают, но не до такой степени!

К о р н е п л о д о в. Все равно, все равно.

Н а д я. Молодец, папочка!

Д и р е к т о р. Может быть, вас смущает эта приемочная комиссия? Так вы не обращайте внимания. У нее свой профиль, а у нас свой профиль. Одно другому не мешает.

Н а д я. Где заседает приемочная комиссия?

Д и р е к т о р. Эта дверь. Но зачем вам? Евтихий Федорович, подумайте, в какое положение вы нас ставите?

М о г и л я н с к и й (заглядывает за дверь, возбужденно). Прибыла делегация от кукольного театра и артисты ансамбля Моисеева.

Д и р е к т о р. Вот видите.

К о р н е п л о д о в. Ну, что ж, пусть публика повеселится без меня.

Д и р е к т о р. Как я объясню общественности?

К о р н е п л о д о в. Как угодно. Уехал. Срочно вызвали. Заболел. Пойдем, дочь.

Корнеплодов и Надя подходят к двери комиссии и

останавливаются.

Д и р е к т о р. Как же быть? Надо позвонить куда-нибудь... Посоветоваться... (Уходит.)

Н а д я. Что же ты остановился и не идешь? Иди, папочка.

К о р н е п л о д о в. Легко сказать - иди. Всю жизнь привык быть писателем, и вдруг вот я уже более не буду писателем.

Н а д я. Иди, папочка. Это может случиться со всяким. Не только с писателем.

К о р н е п л о д о в. Страшно. Устал я, Наденька. Посижу немного, соберусь с силами, а потом уж и пойду. (Садится на стул возле двери.) Слышишь, как там страшно шумят?

Н а д я. Слышу, папочка, Мишин голос.

М а р т ы ш к и н (подходит). Что, обсуждение Корнеплодова уже началось? Ах, это вы? Честь имею. (С сухим полупоклоном проходит в дверь.)

Н а д я (прислушивается). Миша кричит. Громче всех. Боже, что он говорит!

Г о л о с  Б у р ь я н о в а (за дверью). Подобное явление в нашей среде абсолютно недопустимо. С этой корнеплодовщиной пора кончать!..

К о р н е п л о д о в. Ради бога, прикрой дверь, чтоб я не слышал. И мне надо идти туда?

Н а д я. Зато потом тебе сразу станет легче. Старенький мой, миленький мой папочка. Собери все свои силы.

Дверь открывается, появляется Сироткин-Амурский.

С и р о т к и н-А м у р с к и й. А, вы тут? Значит, передумали, решили явиться. Это и лучше.

Н а д я. Правда, гораздо лучше? Это я ему посоветовала.

С и р о т к и н-А м у р с к и й. Вы дочь?

Н а д я. Да.

С и р о т к и н-А м у р с к и й. Тяжелый, очень тяжелый случай. Но посудите сами, разве мы можем поступить иначе? Ведь это - литература, советская литература. С этим шутить нельзя.

Н а д я. Я понимаю, я очень понимаю.

С и р о т к и н-А м у р с к и й. Сейчас заканчивает свое выступление Бурьянов, следующий - Мартышкин, а затем, если угодно, мы предоставим слово вам.

К о р н е п л о д о в. Что ж говорить? Говорить нечего. Я долго и мучительно думал и пришел к выводу, что вы все совершенно правы. Так что мне остается только публично признать вашу правоту и, как мне это ни больно, удалиться в частную жизнь... Если можно, без опубликования в печати, а?

Н а д я. Папа, не смей унижаться.

С и р о т к и н-А м у р с к и й. Вот, кажется, Бурьянов кончил. Пожалуйте.

Бурьянов возбужденно выходит и трясущимися руками

закрывает дверь.

К о р н е п л о д о в. Что ж это ты, Миша, так безжалостно? Я ведь тебе ничего, кроме хорошего, не сделал.

Б у р ь я н о в. Мы с вами не настолько близко знакомы, чтобы вы называли меня Мишей. А сказал я только то, что диктовал мне долг писателя и гражданина. Что же касается намеков, будто я чем-то вам обязан, - то это инсинуация. Ни к вам, ни к вашей семье я не имею решительно никакого отношения. Говорю это честно и прямо в присутствии товарища Сироткина-Амурского.

Н а д я. Миша, подумай, что ты говоришь! Где твоя совесть? И этого человека я любила!

Б у р ь я н о в. Избавьте меня от дешевой лирики. Я не позволю пачкать свою репутацию. Учтите это. Пойду покурить. (Уходит.)

С и р о т к и н-А м у р с к и й. Это отчасти, батюшка, плоды вашего воспитания молодежи. Прошу вас. (Пропускает Корнеплодова в дверь.)

К о р н е п л о д о в. Главное: не пил, не курил, жене по изменял - и вот... (Уходит.)

Сироткин-Амурский уходит за ним. Дверь затворяется.

Н а д я (одна у двери). Ну, слава богу. Гора с плеч. Сейчас все это кончится, и мы уйдем отсюда домой. Хоть бы скорее. Но почему я так волнуюсь? Неужели он в последнюю минуту раздумает? Это будет ужасно!.. "Ни к вам, ни к вашей семье я не имею решительно никакого отношения..." Решительно! Нет, все это так чудовищно, что я не знаю, не знаю... Нет, я сделаю что-нибудь ужасное, что-нибудь такое...

Д и р е к т о р (входит). Никому не дозвониться. Никто ничего не знает. Там выгоняют, здесь поздравляют. Буду действовать на свой риск и страх. В конце концов - не такой уж классик. Не хочет - не надо. Юбилянский! То есть тьфу - Могилянский!

М о г и л я н с к и й (входя). Здесь.

Д и р е к т о р. Объявите публике, что юбиляр срочно уехал для изучения жизни в отстающие районы Центральной черноземной области.

М о г и л я н с к и й. Так он же здесь, его могут увидеть.

Д и р е к т о р. Не важно. Его все равно почти никто не знает. Тоже писатель. Безбилетный пассажир. Уберите его портрет, давайте звонки, и пусть играет оркестр.

Могилянский убирает портрет, оркестр ремесленников

играет вальс.

М о г и л я н с к и й. С таким юбилеем можно нажить себе порок сердца. Гораздо спокойнее хоронить! Смотрите - вдова. То есть, я хотел сказать, жена. Идет жена юбиляра. Мать юбиляра, дочь юбиляра.