Слово наемника - Страница 11

Пока шли, Жан недовольно пробурчал:

– Надо было сразу все брать. Если бежать – запас надо иметь. А ты все напортил…

– А ты не заметил, как этот хмырь насторожился? – хмыкнул я. – Думаешь, они дурнее нас? Попросил бы сразу все выдать – вмиг бы на заметку попал…

– Да уж, – нехотя согласился Жан.

– А что, – обронил кто-то из жизнерадостных. – Все не так уж плохо. Надрываться не заставляют. Сколько заработал – столько получил. А еще говорили – каторга, мол, каторга… Ничего, на каторге тоже жить можно!

Свобода!

Если на пути к ней встанут псы и стражники, нужно пройти на волю через их трупы! Ну а кому повезет пришибить Тормана, тот может считать, что прожил жизнь не зря!

Каждый второй, с кем мы заговаривали, мечтательно цокал языком, а каждый первый яростно махал кулаками (не забывая озираться), обещая, что именно он и дорвется до глотки синюшного «гнома», буде попадется ему обер-берг-мастер на узенькой тропке! Но, узнавая, что драться придется сегодня, а не когда-нибудь в отдаленной перспективе, скучнели и прекращали разговор. Рисковать вшивой (но собственной!) башкой хотел не каждый. А по большому счету почти никто и не хотел. Кто-то боялся попасть на «зубок» собаке или на острие алебарды, кто-то был близок к заветному количеству добытого серебра. Ну а большинство просто не хотели терять обжитый сарай и пайку. В итоге можно было рассчитывать только на сорок человек.

Что до «шептунов», которых, как выразился щипач, в нашем сарае была «хренова туча», сообщить начальству о заговоре они не успели. Я, старый перестраховщик и не любитель сложных планов (чем сложнее, тем хуже), строил расчет только на внезапность. Думаю, охрана повидала немало мятежей. Но, скорее всего, вертухаи во главе с обер-берг-мастером еще дня два будут пребывать в твердом убеждении, что новые арестанты вначале осмотрятся, обмозгуют, а уже потом начнут бунтовать. Посему медлить нельзя. Неизвестно, как там у нас пойдут дела завтра-послезавтра. Кто-то может покалечиться в забое, кто-то, не получив пайки, оголодает и ослабнет. А главное – отложи мы бунт, нас просто «вложат»…

Осторожно, чтобы не привлекать внимания, я снял кандалы. Оказывается – так мало нужно для счастья! Я лежал, наслаждаясь легкостью в каждом члене. Немного беспокоило – не останутся ли на руках следы от «браслетов»? Мало мне мозоли на подбородке (по нему сведущий человек сразу определит наемника со стажем!), так будет еще и след каторги…

Ночью в бараке никто не спал. Заговорщики договаривались, а остальные лежали в ожидании чего-то непонятного и страшного. Но вот роли расписаны, порядок действий утвержден…

Дождавшись, когда начнет грохотать «черный порошок», я поднялся во весь рост, потряс кандалами и, пытаясь перекричать гул, заорал, невольно копируя моего сержанта:

– Слушать сюда! Сейчас откроется дверь, я скомандую, и мы побежим наружу! Всем понятно? Если кто-то останется на месте – убью! Поняли?

Народ, не желавший бунтовать, зашевелился, зачесался, отзываясь на мой призыв словами, в которых поясняли – где они видели меня и мою покойную матушку. Дескать – бунтуйте, а нас не трогайте. Нам жить хотца!

«Эх, ребятушки, – усмехнулся я, вспоминая говорок обер-гнома. – А куда ж вы денетесь?»

Один из каторжников, ерзавший всю ночь – ошметки соломы летели во все стороны, резво вскочил и припустил к двери. Добежать не успел, получив камнем в затылок…

– Кто следующий? – поинтересовался я, подкидывая второй камень, а потом скомандовал: – Бальзамо!

За ночь мы набрали сухой соломы и сложили ее у стены. Когда Бальзамо – тот самый, напоминавший степенного купца, а не убийцу, торопливо высекал искру, на него набросилось несколько человек. А скоро весь барак сошелся в короткой и жестокой драке. Их было больше, но у нас имелось оружие – обломки факелов, камни, заветная игла Вальраса, которой он орудовал как стилетом, и мои кандалы. Но главное – у нас была злость!

Убитых оказалось немного, а добивать раненых мы не стали. Пока дрались, Бальзамо успел высечь искру. Сухая солома вспыхнула, как и положено вспыхнуть сухой соломе. Пламя, облизав прелую подстилку, вначале нехотя, потом – старательно подожгло все, что могло гореть…

Охрана, унюхав запах дыма, распахнула двери, добавив струю свежего воздуха, и огонь вспыхнул до самой крыши… Не поняв, что тут случилось, тюремщики привычно выстроились перед входом, ощетинившись оружием. Видимо, ждали приказа.

Перепуганные каторжники скапливались у распахнутых ворот, не решаясь выскакивать на острия алебард. Стояли, оглядываясь на пламя, прижигавшее спины, но умирать первым никто не хотел. Мы обменялись взглядами с Жаном: нужен герой-доброволец!

– По одному, по одному выходим! – вразнобой заорали охранники. – Без паники!

Эту бы команду, да чуть пораньше… Но мы с Жаном уже схватили Эрхарда и, раскачав его, выкинули безумца во двор, на острия алебард.

Кузнец погиб как герой, подавая пример остальным и попутно пробив брешь в обороне, а каторжники, числом под триста душ, ринулись вперед, сминая охрану.

Я слегка задержался в бараке, «подбадривая» особо пугливых, и пламя уже подбиралось к моей заднице.

Когда выскочил и глянул на двор, то чуть не завыл от злости: народ, по большей части, ложился на землю, закрывая голову руками, а тех, кто дрался, уже добивали охранники и псы-убийцы…

– На землю! – крикнул мне кто-то из вертухаев.

Ага, так я и послушался. Ударил кандалами одного, отбил алебарду второго и едва не упал – за мою ногу цепко схватился какой-то каторжник, пытаясь повалить. Вот скотина! А ведь мог бы жить…

Перехватив цепь, размозжил голову собаке и тут же присел, уворачиваясь от арбалетной стрелы. Подкрепление прибежало быстрее, чем я рассчитывал…

Где же Жан? А тут еще одна собака… Да что же ты на меня-то? Пришлось отвлечься, выбить клыки… Что-то я еще должен сделать… Что же? Ах, да, вспомнил!

На трупе бедолаги-кузнеца лежало два мертвых тела. Скинув их, теряя драгоценное время, я, как предписано, умылся кровью обидчика, на которого уже не держал зла.

– Сдурел?!

Возникший откуда-то Жан оттолкнул меня в сторону, спасая от алебарды, цепко ухватил за руку, увлекая за собой к стене, которую еще предстояло преодолеть.

Камни, сложенные друг на друга, вырывались из рук, крошились и норовили скинуть вниз. Будь они скреплены раствором – было бы проще и легче.

До стены нас добежало человек двадцать, но перевалить ее удалось не всем. Кого догнали собаки, кого – охрана. Может, человек десять? Нет, меньше. Один, уже достигнув гребня, упал на ту сторону со стрелой в спине…

Первая миля самая трудная. Бежали без пути и дороги, по камням. Мне повезло, что, в отличие от остальных, обутых кое-как (а кто-то – вообще никак!), имел старые, но крепкие башмаки. Спасибо господину Лабстерману – не поскупился! Спасибо сотоварищам – не разули!

Бежавшие босиком мучились, попадая пятками на острые кромки. Вот один из нас оступился и упал. Кажется, что-то с ногой. Наверное, мы должны были подхватить парня на руки и тащить на себе. Не подхватили и не потащили – пробежали мимо, стараясь не смотреть на несчастного. Что ж, на его месте мог быть любой из нас.

Оружие, захваченное у стражи, стало неподъемным. Парни выбрасывали трофейные алебарды и тесаки, а я, поколебавшись, выкинул кандалы.

Мы успели пробежать около двух миль, когда обнаружилась погоня. Стало быть, с бунтом покончено раньше, чем я рассчитывал. И напрасно я полагал, что из-за суматохи никто не озаботится преследованием горстки беглецов. Без нас, что ли, серебро не добудут? Или – жалко потраченных талеров?

Самыми прыткими оказались две собаки. То ли сами вырвались, то ли их спустили. Хорошие были собачки. Первой, самой резвой, камень перебил позвоночник. Но все равно псина ползла вперед, подволакивая задние ноги! Не доползешь… Вторая, которой я умудрился попасть в нос, со всего маху перевернулась через голову и замерла, обиженно поскуливая.