Слово как улика. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас - Страница 9
Для начала введем понятие смысловой рамки. Это важное понятие.
Смысловой рамкой лингвисты называют одну из составляющих человеческого мышления. На ней основано наше речевое поведение. Такие рамки содержат элементы типичных взаимодействий между двумя и более людьми. Так, когда вы заходите в ресторан быстрого питания и заказываете бургер и жареную картошку на вынос, вы ожидаете определенных событий, происходящих в определенном порядке. Обычно вы встаете в очередь и ждете, когда вас начнут обслуживать. После того, как кассир обращает на вас внимание, он, вероятно, спрашивает вас о том, чего вы желаете. Вы отвечаете. Вас спрашивают, какую вы хотите картошку: большую, среднюю или маленькую. Вы вновь отвечаете, если не сказали об этом раньше. Затем кассир уходит, собирает ваш заказ, упаковывает его и сообщает сумму оплаты. Вы расплачиваетесь. Он отдает вам сдачу и благодарит вас. Вы благодарите его и прощаетесь. Лингвистически все это очень предсказуемо, отсюда термин «рамка» – это структура, состоящая из основания (ресторан быстрого питания) и повсеместно встречающихся «прикрепленных» элементов – процесса обслуживания, вопросов, подтверждений, приветствий и так далее.
Для вас оказались бы неожиданностью внезапные оскорбления от обслуживающего персонала или вопросы о том, живы ли еще ваши родители. Точно так же и обслуживающий вас кассир не ожидает вопросов о найме машины или страховом полисе: эти элементы просто не соответствуют когнитивным рамкам похода в ресторан быстрого питания и заказа еды на вынос.
В случае Пердью и Брауна происходит следующее: в некоторых случаях Браун заимствует смысловые рамки Пердью и модифицирует их. Я полагаю, что он делает это, видоизменяя поверхностные детали, беря простые элементы из исходной рамки и прорабатывая их. Позвольте привести пример.
В ДБ Пердью герою и героине в какой-то момент приходится войти в швейцарский банк для того, чтобы забрать содержимое сейфовой ячейки. Их миссия заключается в том, чтобы добыть документы, которые Церковь изо всех сил старается сохранить в секрете. В КДВ Брауна герою и героине также предстоит войти в банк, где им также нужно получить доступ к сейфовой ячейке. Они не знают, что в ней лежит, но также становится ясно, что это важный церковный документ, раскрывающий некие секреты, которые могут оказаться для Церкви компрометирующими. В следующих двух отрывках мы увидим, как авторы описывают тот момент, когда героя и героиню проводят в именуемую (в обеих книгах) «комнату осмотра». В обоих романах, входя в комнату, ни герои Пердью, ни герои Брауна не знают ни о том, что им предстоит ввести некую комбинацию, ни о том, какая комбинация позволит им получить доступ к сейфовым ячейкам. Это им становится известно в ходе посещения банка.
П е р д ь ю:
«Риджуэй и Зоя молча осмотрелись. Они оказались в комнате, размерами напоминающей номер в роскошном отеле и обставленной в основном соответствующим образом. Кроме дивана и кресел здесь были телевизор, столик со свежими журналами, небольшой компьютерный терминал, показывающий финансовые сводки, и барная стойка с напитками. Риджуэй подошел к бару, положил завернутую картину на прилавок и наполнил стакан водой из охлажденной бутылки Perrier».
Б р а у н:
«Лэнгдон и Софи шагнули в другой мир. Маленькая комната перед ними выглядела, как помпезный зал дорогого отеля. Металл и заклепки остались позади, их место заняли восточные ковры, мебель темного дуба и кресла с подушками. На широком столе посреди комнаты стояли два хрустальных бокала и открытая бутылка Perrier, в ней все еще шипели пузырьки. Рядом с ними исходил паром оловянный кофейник».
Очевидно, что эти два отрывка описывают схожие сцены. Нам следует задаться двумя вопросами касательно этих смысловых рамок:
1) Лежит ли в основе описаний обоих авторов общая когнитивная рамка?
2) Если общая рамка есть, то можем ли мы заключить, что описываемая сцена относится попросту к разряду типичных и поэтому на вопрос о плагиате следует отвечать отрицательно?
Подобно большинству людей, я никогда не был в швейцарском банке. Поэтому у меня нет связанной с подобного рода учреждением смысловой рамки, основанной на личном опыте. Мне кажется, что и наши авторы также никогда там не бывали. Значит, если предположить, что второй фрагмент был написан независимо от первого, то каждый автор должен был создать свою сцену с нуля или, вернее, должен был приспособить для нее рамку, с которой он знаком. Что могло послужить источником? Они могли видеть фильм, в котором демонстрировались внутренние помещения швейцарского банка, могли читать о швейцарских банках, могли видеть фотографии такого банка в журнале. Даже если предположить, что их источники были именно таковы, мы можем сказать, что большинство людей в более богатых странах, вероятно, имеют некоторое представление о том, каков из себя швейцарский депозитный банк и что в нем, вероятно, царит некая атмосфера роскоши. Значит, по всей вероятности, мы можем сказать, что в умах многих людей присутствует некоторая когнитивная рамка, связанная с понятием «швейцарский депозитный банк». Отсюда можно без опаски вывести утверждение о том, что описания обоих авторов основаны на этой общей, не индивидуальной для кого-то из них, рамке. Но так ли это?
Прежде чем давать ответ на этот вопрос, нам следует подумать об одном интересном аспекте явления плагиата. Когда автор копирует слова другого автора, он старается это скрыть. Это значит, что копирующий не может пользоваться лексиконом источника и вынужден видоизменять слова и фразы оригинала. При этом с точки зрения лингвистики происходит очень интересная вещь. Мы подбираем слова, по большей части не задумываясь. Слова просто с молниеносной быстротой возникают в нашем уме, а мы записываем или произносим их, и это не требует серьезных умственных усилий. Плагиатор же лишен подобной роскоши. Плагиатор вынужден избегать как раз самых естественных слов, которые, вероятно, уже были использованы в копируемом тексте. Поэтому плагиатору приходится адаптировать словарный запас, связанный с используемой смысловой рамкой, слегка искажая его в целях камуфляжа. В итоге зачастую подбор слов в плагиате в той или иной степени неидеален. На практике это означает, что плагиаторы в своих описаниях и рассуждениях часто пользуются словами куда менее распространенными, чем слова, используемые автором источника. Я бы сказал, что автор источника пользуется лексиконом «первого эшелона» – теми словами, что у него прямо под рукой, обычным повседневным языком, понятным большинству читателей. Плагиатору же приходится довольствоваться лишь остатками, языком «второго эшелона», порой не вполне подходящим для достижения поставленной цели.
Так, в возможном источнике (книге Пердью) используются, например, слова luxury, sofa и chairs, tumbler и chilled [«роскошный», «диван», «кресла», «стакан», «охлажденная» (бутылка)]. В книге Брауна те же явления отражены словами lavish, cushioned chairs, crystal glass и fizzing [«помпезный», «кресла с подушками», «хрустальный бокал», «шипели» (о пузырьках газа)]. Каждое из этих слов и словосочетаний является более редким по сравнению с использованными в книге Пердью. Например, слово lavish встречается в пятнадцать раз реже, чем luxury, а fizzing – примерно во столько же раз реже, чем chilled[4]. Отсюда возникает вопрос: почему Браун не использовал более употребительные слова? Мы можем обосновать это тем, что он пытается изобразить нечто сверхроскошное, и естественно предположить, что предметы обстановки вроде «восточных ковров» это подтверждают. Браун, по-видимому, изо всех сил старался описать особо запоминающуюся картину богатства и пышности, например добавив к списку остальных предметов оловянный кофейник. Однако против этого есть по меньшей мере одно возражение: у него говорится, что в комнате есть кресла с подушками, восточные ковры, мебель темного дуба и, вдобавок, широкий стол. Возникает такое впечатление, что в комнате довольно много мебели, и после слов о том, что она выглядела как «помпезный зал дорогого отеля», вряд ли мы вообразим себе захламленную комнату, так как это впрямую противоречит понятию «помпезный». Каково же наше удивление, когда, перечитывая отрывок, мы обнаруживаем, что на самом деле комната была маленькой, несмотря на «широкий стол», «восточные ковры» (во множественном числе), «кресла с подушками» (неизвестное количество) и «мебель темного дуба».