Слово как улика. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас - Страница 10

На мой взгляд, отрывок Брауна похож на сцену Пердью еще в двух отношениях. В сцене Пердью мы можем сделать вывод о том, что персонажи удивлены увиденным, потому что они осматриваются молча, а автор перечисляет читателю, что находится в комнате. Мы не знаем наверняка, удивлены ли персонажи, но в этом контексте такой вывод можно определенно сделать из слова «молча». От сцены Брауна также возникает ощущение удивленности персонажей, так как «металл и заклепки остались позади». Кажется, что этого никто не ожидал. И все же можно с уверенностью утверждать, что клиентская комната осмотров в традиционном швейцарском банке вряд ли будет вся в металле и заклепках. Как и в сцене у Пердью, мы видим, что за этим удивлением – если это удивление – следует перечисление находящихся в комнате предметов. Удивляет то, что и Пердью, и Браун описывают роскошную комнату, которая и должна быть роскошной, и тем не менее персонажи у обоих авторов этой роскоши удивляются. Вернее, возникает вопрос, почему сцена у Брауна так похожа на сцену у Пердью, с точки зрения персонажей. Почему персонажи в этих сценах ведут себя так похоже: не говорят, а выражают некое удивление от роскоши, которую читатель склонен ожидать. Заметим также, что оба отрывка завершаются описанием освежающего напитка в практически тождественных терминах, только обыкновенный «стакан» (у Пердью) Браун заменяет куда более редкими «хрустальными бокалами».

Сказать, что судебная сага, развернувшаяся вокруг этих вопросов, была драматической, – значит, не сказать ничего. Судья Нью-Йоркского окружного суда Дэниэлс решил прочесть книги сам и принять решение самостоятельно, несмотря на свидетельства, предоставленные мной и другими экспертами, среди которых был один профессор литературы. Спустя несколько месяцев судья решил, что плагиат и нарушение авторских прав не имели места. На его взгляд, причиной всех сходств была тематическая общность книг и совпадения. Поэтому он отказал истцу в его притязаниях. Пердью подал апелляцию на нескольких основаниях: во-первых, он сказал, что судья неверно истолковал некоторые из наших свидетельств, в том числе наше заявление о том, что изображенные Пердью события в связи с императором Константином были не исторически достоверными, а вымышленными. Тот факт, что интерпретация Брауном фигуры императора Константина очень похожа на таковую у него, Пердью, нельзя объяснить повторным пересказом исторических сведений, но только пересказом вымысла. Судья заявил, что он читал книги, как «обыкновенный читатель»; мы попытались оспорить это заявление, возразив, что судью вряд ли можно приравнять к «обыкновенным читателям», так как ему приходится читать самые разнообразные тексты по долгу службы. Если судье было интересно мнение обыкновенных читателей, то почему он не пригласил присяжных и не созвал коллегию читателей? На этих основаниях апелляция дошла до Верховного суда США, который, однако не отменил решения суда окружного. Он решил, что судья просто действовал в соответствии с законом.

Однако Верховный суд вернул дело судье для принятия решения о компенсации. Судья постановил, что, подав в суд, Пердью поступил правильно, однако его заявление было признано в основном ошибочным. Это означало, что Пердью не был признан ответственным за издержки издательства. Пердью почувствовал себя оправданным; он заявил: «Несмотря на то что Random House и Sony первыми подали на меня в суд, им не удалось добиться от меня выплаты в размере 310 000 долларов для покрытия их судебных издержек».

Итак, время принимать решение. На ваш взгляд, нарушил ли Браун авторские права Пердью? Что вы об этом думаете?

Между 2002 и 2004 годами по городу Линкольн прокатилась волна вандализма: какие-то хулиганы прокалывали автомобильные шины, обливали машины краской, поджигали сараи. Особенно сильно пострадали окрестности Диксон-стрит, Найт-стрит и Шекспир-стрит. Преступления всегда происходили ночью. Проснувшись поутру, жители обнаруживали, что несколько машин, припаркованных возле соседних домов, не могут тронуться с места из-за приведенных в негодность шин. Кто-то выглядывал за завтраком в сад и там, где еще недавно стоял сарай, видел лишь его тлеющие останки. Несколько владельцев легковых автомобилей и фургонов обнаруживали свои транспортные средства облитыми малярной краской. По характеру преступлений детективы и пожарные эксперты сделали вывод, что за всеми этими хулиганскими выходками стоит один-единственный человек. Спустя месяцы бесплодных поисков, под непрекращающийся поток жалоб пострадавших, полиция, получив наводку, наконец арестовала одного из местных жителей.

Однако многочасовые допросы тридцативосьмилетнего Саймона Фредерика Барли так ничего и не дали. Он продолжал твердить, что страдает синдромом Аспергера[5] и что чувствует себя недостаточно хорошо для подобных бесед. Посреди одной из них он потребовал медицинского осмотра. Врач порекомендовал полицейским прекратить допрос. Барли отпустили под залог и отправили домой. Некоторое время спустя в его доме были обнаружены дневники за последние несколько лет.

Полиция поняла, что напала на золотую жилу, когда выяснилось, что дневники содержат описания многих расследуемых ими преступлений, но мистер Барли не собирался сдаваться так просто. Он отрицал свою причастность к преступлениям и заявил, что составил дневники уже после ареста, причем таким образом, чтобы выглядеть виновным, раз уж его таким считают.

Поскольку в дневниках было множество подробностей правонарушений, полиция не сочла это объяснение достаточно правдоподобным, и Барли спросили о том, где он добывал сведения. Он сказал, что просматривал старые газеты и поговорил с некоторыми из соседей, чей транспорт и собственность пострадали, и те дали ему весь необходимый материал. Полиция также указала Барли на то, что в дневниках было полно «обычных» записей – о визите к зубному врачу, о покупке велосипеда, о поездках по магазинам, о семейных прогулках, включая подробности о том, что он купил, кого повстречал, где был в конкретное время и так далее. Барли объяснил, что он переписал все это из «настоящих» дневников за этот период, после чего уничтожил оригиналы.

Для судебной лингвистики вопрос о том, были ли два текста написаны примерно одновременно, особенно интересен. Я начал свою карьеру судебного лингвиста с разборов заявлений в полицию. Отчасти причиной этому послужил регламент составления полицейских заявлений, действовавший до 1985 года. В те времена офицеры полиции обычно сначала выслушивали признание подозреваемых, делая заметки, и затем переписывали их в форме заявления. В те дни отсутствие каких-либо доказательств того, что подозреваемый действительно признался в совершении преступления, привело к тому, что несколько заключенных пытались оспорить приговор на том основании, что их слова были искажены. Однако с момента вступления в силу британского Закона о полиции и доказательствах по уголовным делам, обязавшего записывать допросы на пленку, проблема с установлением последовательности написания текстов по большей части ушла в прошлое, хотя по-прежнему остались старые дела, приговор по которым был вынесен на основании заявления, и осужденные подчас утверждали, что заявление было сфабриковано. Например, в одном случае обнаружилось, что заметки, которые делают обычно в ходе допроса, были написаны уже после того, как заявление составили[6].

В настоящем случае мне было интересно, можно ли отделить инкриминирующие записи от неинкриминирующих. Анализ дневников сопровождается известными сложностями, потому как: