Словарь культуры XX века - Страница 102

В тяжелых случаях Ш. обнаруживается то, что психиатры называют "аффективным отупением". Шизофреник в больнице может десятки лет не обнаруживать никаких желаний, никаких аффектов. Он не реагирует на плохое с ним обращение, на холод и жажду, ложится в промокшую и холодную постель, ко всему проявляет поразительное спокойствие, хладнокровие и равнодушие - к своему настоящему положению, к будущему, к посещению родственников.

Явный показатель Ш. - недостаток аффективных модуляций, аффективная неподвижность. При этом аффекты могут подвергаться инверсиям: там, где нормальный человек смеется, шизофреник плачет, и наоборот - так называемая паратимия.

"Самые аффекты, - пишет далее Блейлер, - часто теряют е д и н с т в о . Одна больная убила своего ребенка, которого она любила, так как это был ее ребенок, и ненавидела, так как он происходил от нелюбимого мужа; после этого она неделями находилась в таком состоянии, что глазами она в отчаянии плакала, а ртом смеялась".

Одновременный смех и плач суть проявления амбивалентности в Ш. Например, шизофреник может в одно и то же время думать: "Я такой же человек, как и вы" и "Я не такой человек, как вы". (Ср. неклассические логики, истина.)

Для Ш. характерны различного рода галлюцинации: соматические, зрительные, слуховые, обонятельные, осязательные. Больные часто слышат голоса, свист ветра, жужжание, плач и смех; они видят какие-то вещи, реальные и фантастические; обоняют какие-то запахи, приятные и неприятные; осязают какие-то предметы; им чудится, что на них падают дождевые капли, их бьют, режут, жгут раскаленными иглами, у них вырывают глаза, распиливают мозги (ср. трансперсональная психология, виртуальные реальности).

При этом реальность бредовых представлений кажется шизофренику совершенно очевидной. Он скорее откажется верить в окружающую реальность - что он находится в больнице и т. д.

Для Ш. характерен бред величия, который часто сочетается с бредом преследования, то есть больные в этой стадии находятся полностью во власти своего бессознательного, у них измененное состояние сознаная.

И наконец: "Вследствие потери чувства активности и неспособности управлять мыслями, шизофреническое Я часто лишается существенных составных частей. Расстройства ассоциаций и болезненные соматические ощущения придают этому Я совершенно другой, непохожий на прежний вид; у больного, таким образом, имеется сознание, что его состояние изменилось: он стал другой личностью. [...] Граница между Я и другими личностями и даже предметами и отвлеченными понятиями может стушеваться: больной может отождествлять себя не только с любым другим лицом, но и со стулом, с палкой. Его воспоминания расщепляются на две или более части" (ср. описание героя романа С. Соколова "Школа для дураков", которому показалось, что он раздвоился и одна из его двух личностей превратилась в сорванную им лилию "нимфея альба").

Ш. в ХХ в. стала болезнью психики No 1, ибо шизофреническое начало присуще многим фундаментальным направлениям и течениям культуры ХХ в.: экспрессиоинзму, сюрреализму, неомифологической манере письма в целом, новому роману, потоку сознания, поэтике абсурда предстюителей школы ОБЭРИУ, театру абсурда.

Лит.:

Блейлер Э. Руководство по психиатрии. - М., 1993.

"ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ"

- роман русского писателя-эмигранта Саши Соколова (1974), один из самых сложных текстов русского модернизма и в то же время одно из самых теплых, проникновенных произведений ХХ в. В этом смысле "Ш. д." напоминает фильм Андрея Тарковского "Зеркало" (см.) - та же сложность художественного языка, та же автобиографическая подоплека, те же российские надполитические философские обобщения.

Сюжет "Ш. д." почти невозможно пересказать, так как, во-первых, в нем заложена нелинейная концепция времени-памяти (так же как и в "Зеркале" Тарковского) и, во-вторых, потому, что он построен не по сквозному драматическому принципу, а по "номерному". Это музыкальный термин; по номерному принципу строились оратории и оперы в ХVII - ХVIII вв.: арии, дуэты, хоры, речитативы, интермедии, а сквозное действие видится сквозь музыку - музыка важнее. Вот и в "Ш. д." - "музыка важнее". Между сюжетом и стилем здесь не проложить и лезвия бритвы (позднее сам Соколов назвал подобный жанр "проэзией").

Музыкальность, между тем, задана уже в самом заглавии: "школами" назывались сборники этюдов для начинающих музыкантов ("для дураков"). Но в русской культуре Иванушка-дурачок, как известно, оказывается умнее всех, поэтому название прочитывается еще как "школа высшего мастерства для прозаиков", какой она и является. Другой смысл названия, вещный это, конечно, метафора "задуренной большевиками" России.

В центре повествования рассказ мальчика с раздвоенным сознанием, если называть вещи своими именами - шизофреника (см. шизофрения). Между тем за исключением того факта, что с определенного времени герой считает, что их двое, и порой не отличает иллюзию, собственную мечту от реальности, в остальном это удивительно симпатичный герой редкой духовности и внутренней теплоты и доброты.

Действие "Ш. д." перескакивает с дачи, где герой живет "в доме отца своего", прокурора, фигуры крайне непривлекательной (ср. Эдипов комплекс), в город, в школу для слабоумных. Герой влюблен в учительницу Вету Аркадьевну. У него есть также любимый наставник Павел (Савл) Петрович Норвегов, учитель географии, влюбленный, в свою очередь, в ученицу спецшколы Розу Ветрову. Впрочем, реальность этих "женских персонажей" достаточно сомнительна, так как Вета Аркадьевна Акатова в сознании героя легко превращается в "ветку акации", а последняя - в железнодорожную ветку, по которой едут поезда и электрички из города на дачу. А Роза Ветрова тоже легко "географизируется" в "розу ветров" - профессиональный символ учителя Норвегова, любимца всех учеников, разоблачителя всякой фальши и неправды, за что его ненавидят другие учителя и директор Перилло.

В центре сюжета-стиля три узла: влюбленность героя в учительницу и связанные с этим внутренние переживания и эпизоды, например явно виртуальное сватовство у отца учительницы, репрессированного и реабилитированного академика Акатова; превращение героя в двоих, после того как он сорвал речную лилию "нимфея альба" (Нимфея становится с тех пор его именем); alter ego Нимфеи выступает как соперник в его любви к Вете Аркадьевне; наконец, история увольнения "по щучьему велению" и странная смерть учителя Норвегова, о которой он сам рассказывает своим ученикам, пришедшим навестить его на даче.

Все остальное в "Ш. д." - это, скажем так, безумная любовь автора к русскому языку, любовь страстная и взаимная.

"Ш. д." предпосланы три эпиграфа, каждый из которых содержит ключ к сюжетно-стилистическому содержанию романа.

Первый эпиграф из "Деяния Апостолов": "Но Савл, он же и Павел, исполнившись Духа Святого и устремив на него взор, сказал: о, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних ?".

Сюжетно этот эпиграф связан с фигурой Павла (Савла) Петровича, обличителя школьной неправды и фальши, которого за это уволили "по щучьему". Стилистически эпиграф связан со стихией "плетения словес", стиля, господствующего в русской литературе ХVI в., с характерными нанизываниями однородных словосочетаний, что так характерно для "Ш. д.". Сравним:

"Опиши челюсть крокодила, язык колибри, колокольню Новодевичьего монастыря, опиши стебель черемухи, излучину Леты, хвост любой поселковой собаки, ночь любви, миражи над горячим асфальтом [...] преврати дождь в град, день - в ночь, хлеб наш насущный дай нам днесь, гласный звук сделай шипящим".

А вот фрагмент знаменитого "Жития Сергия Радонежского" Епифания Премудрого (орфография упрощена):

"Старец чюдный, добродетлми всякыми украшень, тихый, кроткый нрав имея, и смиренный добронравный, приветливый и благоуветливый, утешительный, сладкогласный и целомудренный, благоговейный и нищелюбивый, иже есть отцамь отець и учителем учитель, наказатель вождем, пастыремъ пастырь, постникам хвала, мльчальникам удобрение, иереам красота" (ср. также измененные состояния сознании).