Слоны Ганнибала - Страница 4

— И если это произойдет?

— Мы используем ядерную бомбу, — ответил Тим. — Тактическую, точно рассчитанную на размер Центрального парка.

Я вытаращил на него глаза.

— Нет. Это невозможно. Ты шутишь.

«Ага, проняло наконец!» — такой у него сделался вид. Очень довольный.

— Вообще-то да, шучу. По правде говоря, никто понятия не имеет, что со всем этим делать. Не думай, что ядерная стратегия не рассматривается. И кое-что еще более безумное.

— Не рассказывай мне ничего, — сказал я. — Послушай, Тим, а нельзя мне как-нибудь проникнуть за эти баррикады?

— Ни малейшего шанса. Даже тебе. Мне вообще не разрешается разговаривать с гражданскими.

— С каких это пор я стал гражданским?

— С тех пор, как вторжение началось.

К Тиму подошли еще несколько младших офицеров с бумагами на подпись. Он извинился и занялся рапортами. Потом пять минут разговаривал по полевому телефону. Его лицо все более и более мрачнело. В конце концов он посмотрел на меня и сказал:

— Видишь? Началось.

— Что?

— Они в первый раз пересекли Семьдесят вторую улицу. Наверно, в силовом заграждении есть прореха. Или они перепрыгнули через него, как я и предполагал. Трое больших движутся по Семьдесят четвертой, вокруг восточного конца озера. Люди в музее Метрополитен чертовски напуганы, просят разместить на крыше пулеметные установки и готовят эвакуацию наиболее ценных предметов искусства.

Полевой телефон замигал снова.

— Извини, — сказал Тим. Он всегда такой любезный, наш Тим. Спустя какое-то время он воскликнул: — О господи! Похоже, дело дрянь. Я должен идти туда прямо сейчас. Не возражаешь?

Через перевал вот-вот проскачут десять тысяч кровожад ных индейцев-команчей, но мы готовы встретить их! Он большими шагами удалился по Пятой авеню.

Вернувшись в офис, я нашел сообщение от Маранты. Она предлагала мне сегодня вечером на пути домой заглянуть к ней.

«Тим до девяти будет играть в солдатиков», — писала она.

«До двадцати одного ноль-ноль», — мысленно поправил я ее.

Прошло еще несколько дней, и мы привыкли к происходящему. Начали воспринимать пришельцев в парке как часть нормальной нью-йоркской жизни, вроде снега в феврале и лазерных дуэлей в подземке.

Однако в сознании каждого горожанина они, несомненно, занимали центральное место. Таинственно проникая по эту сторону силовых заграждений, они каким-то хитрым, неуловимым способом совершали великие перемены в наших душах. Сама странность их присутствия взбадривала нас. Их появление разрушило гнетущий однообразный ритм жизни, наладившийся в нашем прекрасном новом столетии. Мне с некоторых пор казалось — как, наверно, казалось людям и в эпоху кроманьонцев, — что в последнее время вкус жизни изменился к худшему, что он становится кислым и мерзким, что век наш тусклый, убогий, мрачный, бездуховный и мелочный. Вам наверняка знакомо это ощущение. И появление пришельцев привело к тому, что оно исчезло. Они вторглись к нам сверхъестественным способом и заставили почувствовать, что существует нечто неизведанное и потому достойное интереса. Произошло что-то вроде раскрепощения, что-то вроде возрождения. Да, поистине.

Некоторые изменились весьма заметно. Взять хотя бы Тима: современный бенгальский улан, непреклонный и дисциплинированный офицер. В этом состоянии души Тим продержался около недели. Потом как-то вечером он позвонил мне и сказал:

— Эй, дружище, не хочешь пойти в парк и позабавиться с чудищами?

— О чем ты?

— Я знаю способ проникнуть внутрь. Мне известен код силового заграждения на Шестьдесят четвертой улице. Я могу отключить его, и мы проскользнем в парк. Это рискованно, но неужели ты устоишь?

Где Гэри Купер? Где Джон Уэйн?

— Ты с ума сошел? — спросил я. — На днях ты даже не позволил мне приблизиться к баррикадам.

— Это было на днях.

— Ты называл меня «гражданским».

— Ты и есть гражданский. Но одновременно ты мой старый приятель, а я хочу проникнуть туда и посмотреть пришельцам в глаза, но предпочел бы сделать это не в одиночку. Так ты пойдешь со мной или нет?

— Как в те времена, когда мы воровали бочонки с пивом у Сигмы Фрэп? Как в те времена, когда мы подбрасывали скорпионов в девичью душевую?

— Ну, наконец-то дошло, дружище.

— Тим, мы больше не ученики колледжа. Это же межгалактическая война, черт бы ее побрал. Помнишь? Ты сам говорил. За Центральным парком круглосуточно наблюдают разведывательные спутники НАСА, способные разглядеть с высоты пятидесяти миль кошачьи усы. Ты входишь в военный отряд, защищающий нас от инопланетян. И теперь ты собираешься нарушить свой долг и проникнуть в самый центр сил вторжения, словно это просто забава?

— Да, именно это я и собираюсь сделать, — ответил он.

— В высшей степени дурацкая затея.

— Абсолютно. Ты идешь со мной?

— Конечно, — отозвался я. — Ты же знаешь, что иду.

Я сказал Элейн, что мы с Тимом встречаемся за поздним обедом, чтобы обсудить кое-какие дела, и я вернусь домой не раньше двух-трех часов ночи. Никаких проблем. Тим ждал меня за нашим обычным столиком в «Перуджино» с бутылкой амароне и был уже навеселе. Вино оказалось отличным, мы заказали вторую бутылку вместе с телячьей пиццей, а потом и третью. Не сказал бы, что мы упились «в дым», но в глазах определенно двоилось. Примерно в полночь мы отправились в парк.

Все было спокойно. Пятую улицу патрулировали сонные дозорные. Мы пошли прямо в командный пункт на Пятьдесят девятой. Тим решительно отсалютовал, чего, по-моему, делать не следовало, поскольку он был не в форме. Он представил меня кому-то как «доктора Притчетта из Бюро иностранных дел». Это звучало по-настоящему круто и правдоподобно — «Бюро иностранных дел».

Потом мы пошли по Пятой, и Тим на ходу читал мне небольшую лекцию.

— Видите ли, доктор Притчетт, эта первая линия зоны изоляции представляет собой баррикады, занимающие авеню до середины. — Мужественный, энергичный голос, достаточно громкий, чтобы его было слышно за полквартала. — Они удерживают на расстоянии зевак. За ними, доктор, установлен следующий уровень защиты, а именно силовое и лучевое ограждение, новая модель «Дженерал дайнэмикс» тысяча сто. Позвольте продемонстрировать, как все это увязано со сканированием с использованием программных средств перехвата и тройной линии устройств связи производства «Хьюлетт-Паккард»…

И так далее и тому подобное, несмолкающий поток уверенно звучащей лабуды. Тим достал фонарик и таскал меня туда-сюда, показывая усилители, датчики и черт знает что еще, все время повторяя «доктор Притчетг» да «доктор Притчетг»; а потом я вдруг осознал, что мы уже с внутренней стороны баррикад. Его манера держать себя, его убедительность — это было потрясающе. «Видите вот это, доктор Притчетт?» и «Позвольте обратить ваше внимание вот на это, доктор Притчетт». Внезапно в его руке оказалась крошечная цифровая клавиатура вроде маленького калькулятора, и он принялся нажимать на ее кнопки.

— Порядок. Между нами и входом в парк на Шестьдесят пятой улице поле отключено, но я стер сигнал прерывания луча. Любой, кто заинтересуется, решит, что поле в полном порядке. Пошли.

И мы вошли в парк к северу от зоопарка.

Уже на протяжении пяти поколений первое, чему учат нью-йоркских детишек, — даже прежде, чем завязывать шнурки и спускать за собой воду в туалете, — это чтобы ночью они в Центральный парк ни ногой. А мы оказались здесь, игнорируя самые первые, можно сказать, базовые «ни-ни». Но чего теперь бояться? Нас учили опасаться бандитов, а не существ с края галактики.

В парке стояла сверхъестественная тишина. Иногда со стороны зоопарка доносилось редкое фырканье, но больше ничего. Мы в молчании двинулись во тьму. Спустя какое-то время мой нос уловил странный запах — влажный, мускусный, кисловатый, неприятный. Но это лишь приблизительные характеристики. Он был не похож ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться прежде. Вдохнув его один раз, я увидел алое небо и пылающее в нем огромное зеленое солнце. Следующий вдох — и все звезды расположились по-другому. Третий вдох — и я стоял, глядя на искаженный странный ландшафт, где деревья напоминали огромные копья, а горы походили на кривые зубы.