Сломанный мир (СИ) - Страница 10

— Мой брат, купец, ездил недавно в Нисияму и говорит, что видел там женщин, — возразил еще кто-то, но не слишком уверенно.

— Конечно, там есть женщины, остолопы вы несчастные. Но я слышала, что знать у них обращается с женщинами как с вещами, — сказала Джин-хо.

— И они еще называют нас варварами! — возмутился Мугён.

Гэрэл не вмешивался в разговор. Сон Гё был прост, но далеко не глуп, и о предрассудках рассуждал более чем здраво. Но рассеивать эти предрассудки не всегда полезно. Гэрэл знал, что чем хуже солдаты думают о жителях других стран, тем удобнее вести войну. Тяжело убивать врагов, когда знаешь, что это такие же люди, как ты — а может, в чем-то и получше тебя... Гораздо проще считать рюкокусцев лживыми, непонятными извращенцами, юйгуйцев — высокомерными сытыми бездельниками, южных степняков — дикарями.

Впрочем, о Рюкоку и вправду было известно преступно мало… Сам Гэрэл тоже почти ничего не знал об этой стране - лишь обрывки слухов и мифов. Чхонджу граничила с Юйгуем на севере и со степями кочевников на юго-востоке. От Рюкоку — Страны, Где Восходит Солнце — их всегда отделяло море, и уже очень давно между этими двумя странами не было ни военных столкновений, ни дипломатических отношений, ни даже как следует налаженной торговли.

Гэрэл, как обычно, сидел в стороне от костра — шум и разговоры мешали ему читать, а его присутствие, скорее всего, помешало бы солдатам веселиться. Джин-хо неслышно подобралась к нему и уселась рядом, плюхнув на ноги котелок, в который она резала какие-то травы для супа.

— А ты что думаешь о рюкокусском императоре? — Похоже, она собиралась повторить ему все сплетни и пошлости, которые до этого обсуждались у костра, несмотря на то, что он и так прекрасно их слышал.

Но он привык к ней, и она не сердила его.

— При виде которого теряют рассудок? По мне, так звучит не очень, — сказал он рассеянно. Разговоры мешали ему сосредоточиться на трактате.

— А я бы хотела его увидеть...

— Так говоришь, словно уже замуж за него собралась. Кстати, не хочешь предложить своему отцу эту идею?

— Вот еще! — вздернула подбородок Джин-хо. — Я не хочу, чтобы меня продали в чужую страну, как рабыню. К тому же мне нужен мужчина, а не какая-то красотка в шелках!

Она явно повторяла то, что где-то вычитала или подслушала.

— Не говори ерунды, — отмахнулся Гэрэл. — Тебе нравятся хорошенькие и глупые. Все твои дружки как раз такие. — Не то чтобы в Чхонджу, особенно в армии, вообще было много хорошеньких и глупых — все больше неухоженные бородатые алкоголики, но Джин-хо действительно умудрилась собрать вокруг себя самых юных, приветливых и симпатичных солдат, не успевших зачерстветь и разочароваться в жизни.

За исключением самого Гэрэла, конечно.

— Они не глупые, — надулась Джин-хо.

— Так и император Юкинари, говорят, неглуп. В чем же проблема?

Джин-хо была младшей дочерью императора Токхына. Ей недавно исполнилось шестнадцать.

Мать Джин-хо была родом из земель Огненной Птицы Феникс, одной из тех южанок, кто, казалось, сразу родился верхом и с луком и колчаном в руках. Став одной из наложниц Токхына, она, лишившись своих пыльных степей и свободы, прожила недолго, зачахла. В матери Джин-хо, как и во многих южанах, текло немного белой крови — говорили, у нее была очень светлая кожа и красивые вьющиеся волосы с оттенком меди. Но Джин-хо внешностью пошла в отца. Смуглая, лобастая, густобровая, она даже по скромным чхонджусским меркам не была красавицей. Но она была принцессой, так что никогда не знала недостатка в ухажерах. Причем многие из них были влюблены в Джин-хо вполне искренне: девочка лучилась обаянием и чистой радостью жизни.

Из всех детей Токхына Джин-хо доставляла отцу больше всего хлопот. Толком даже не знавшая матери, она каким-то образом унаследовала и ее непокорный нрав, и любовь к оружию и быстрой скачке и ветру в волосах. К счастью для Джин-хо, она была далеко не единственной дочерью царя, и никто не принуждал ее сидеть взаперти во дворце. Когда ей было тринадцать, она начала одерживать победы на скачках и состязаниях лучников, которые устраивались на праздниках, и император в конце концов уступил ей в её дерзком желании служить в армии, сделав сразу командующей сотней. Гэрэл сомневался, что поступок этот продиктован любовью — если бы Токхын был по-настоящему привязан к дочери, он не давал бы ей столько воли; сам Гэрэл, если бы это он был её отцом, точно не дал бы. Но Джин-хо практически с рождения была предоставлена сама себе, росла как степная трава. Впрочем, император, несомненно, гордился военными успехами дочери — как гордятся умной собакой или породистой лошадью.

— Не хочу я замуж, — упрямо сказала Джин-хо. — Я хочу стать императрицей и править, когда умрет мой отец. Ну... когда умрет мой отец и все братья и сестры.

— Долго придется ждать, — усмехнулся Гэрэл.

— Да меня и не возьмет никто замуж, — с досадой сказала она. Видно было, что она очень хочет хоть что-то возразить, но испытывает недостаток в аргументах. — Я... Я уже не девушка, — и она округлила глаза, подчеркивая драматизм сказанного. Одновременно на тёмном круглом личике Джин-хо было написано что-то вроде гордости. Ну вот, ее научили хвастаться своими постельными успехами — просто великолепно. Одновременно где-то на краю сознания принцессы, похоже, все еще был жив вколоченный няньками завет беречь себя до свадьбы. Пока что мир Джин-хо представлял собой кашу из установок, смысла которых она не понимала, и убеждений, которых не разделяла, но повторяла за другими. Сущий ребенок.

— Мне кажется, ты выдумываешь, — равнодушно сказал Гэрэл. — Но я обязательно расскажу твоему отцу — ему будет интересно.

Джин-хо, разумеется, знала, что он ничего не расскажет Токхыну — Гэрэл никогда не жаловался на нее отцу, что бы она ни учудила, — но на всякий случай угрожающе сказала:

— Я передумала: я хочу стать верховным стратегом, если ты, скажем, помрешь. Проще убить одного тебя, чем двенадцать моих старших братьев и десять старших сестер.

Они часто вот так переругивалсь, наполовину всерьез, наполовину в шутку. Джин-хо была единственной, кто его не боялся. Она вообще ничего не боялась — ни богов, ни чертей.

Солдаты удивительно быстро забыли о том, что она принцесса, как и о том, что она девушка — впрочем, в армии Чхонджу и без нее было довольно много женщин. Поначалу они сторонились Джин-хо, как сторонились и самого Гэрэла, но в последнее время он все чаще видел ее играющей с ними в мацзян, дружески болтающей или пьющей наперегонки крепкое жжёное вино.

Он знал, что его самого солдаты все равно будут сторониться, что бы он ни делал.

Он мог только закрыться собственной чуждостью, облачиться в нее, словно в латы.

Джин-хо вдруг посерьезнела и придвинулась к нему. (От прикосновения ее плеча Гэрэл вздрогнул: он не любил случайных касаний, — но бесцеремонную Джин-хо никогда не волновали такие мелочи, как чужое личное пространство).

— Будет война, да? — тихо спросила она.

— А сейчас разве не война?

— Нет, настоящая война. С Рюкоку. Мой отец всё время говорит…

Она не договорила, но Гэрэл и так отлично знал, что говорил император Токхын: военные успехи Чхонджу вскружили ему голову, и ему хотелось новых и новых побед — не чтобы защититься или укрепить страну, как было раньше, а войны ради войны.

— Твой отец отчасти прав. В прежние времена я был бы рад заключить союз с Рюкоку. С севера им, как и нам, угрожала Страна Черепахи, а Рюкоку лежал в развалинах и не представлял никакой опасности. Но сейчас Рюкоку стал опасен — с тех пор, как на трон взошел этот мальчик. Человек, который смог так быстро поднять из развалин собственную страну, так же быстро сможет обратить в развалины чужую.

— Когда об этом говоришь ты, кажется, что во всем этом есть какой-то смысл, — грустно сказала девочка. — Но когда говорит отец — никакого смысла нет, кажется, что он просто помешался на войне, и это так глупо…