Сломанный клинок. Дети морского царя - Страница 121

Эяна встревожилась. Подойдя к Нильсу, она взяла его за руки.

— Мы не можем допустить, чтобы с тобой случилось такое несчастье. Ни я, ни Тоно. Мы поплывем на юг сами, как раньше плавали. Отправимся завтра же, на рассвете.

— Нет, нет, — поспешно возразил Нильс, заикаясь от волнения. — Отречься от вас, моих единственных, моих любимых друзей — никогда!

Останьтесь.

И, словно окрыленный близостью Эяны, он заговорил быстро и почти радостно:

— Послушай! Я могу устроить все так, чтобы мы еще до Пасхи исповедались и получили отпущение грехов. А вы уйдете в море после Пасхи. Я думаю, священник не наложит на нас с Ингеборг слишком суровую епитимию. Он же так часто говорит в своих проповедях, мол, тот, кто находится в плавании, всегда в долгу перед товарищами по плаванию.

Эяна не поняла, что он имеет в виду, и спросила:

— Предположим, что ты умер бы, не успев совершить этот обряд. Или, допустим, священник потребует, чтобы ты и Ингеборг навсегда отреклись от нас, а вы не пожелаете с нами расстаться. Что тогда? Вы будете преданы проклятию?

— Может быть, да, может быть, нет. Не знаю. Но я готов пойти на этот риск. Потом я приложу все усилия к тому, чтобы искупить прегрешение.

Но я никогда не раскаюсь в том, что любил тебя.

Взгляд Нильса коснулся каждой линии, каждого изгиба высокой стройной фигуры Эяны — так вернувшийся на родину изгнанник шаг за шагом обходит свои владения.

— Я буду всегда тосковать по тебе, Эяна, во сне и наяву, каждый миг жизни, который мне еще отпущен. И… я буду молиться, чтобы смерть пришла ко мне не на земле, а в море. В твоем море, Эяна. После смерти я хочу лежать на дне моря.

Эяна обняла его за плечи.

— Ну зачем же заранее печалиться? Не надо, Нильс. У нас впереди еще столько поцелуев.

И вдруг она засмеялась:

— А до обеда-то еще далеко! Смотри, здесь есть кушетка. Давай не будем упускать того, что нам приносит течение. Не то будет поздно, начнется отлив и унесет с собой радость. А что уплывет — не воротишь.

— Хорошие новости, — сказал Нильс, обращаясь к Тоно. — Теперь вы наконец получите христианские имена.

— У нас уже есть имена, — удивленно ответил Тоно.

Они взяли лошадей и вдвоем уехали из Копенгагена, чтобы спокойно поговорить без свидетелей. Начинался чудесный весенний день, все вокруг уже ожило, зеленела молодая травка, вдали полосой тянулись леса, над ними клубилась светло-зеленая дымка только что проклюнувшейся молодой листвы. В высоком небе носились прилетевшие домой из южных стран скворцы — предвестники близкого лета и, по народному поверью, спутники удачи. Дул свежий ветер, звенящий и полный теплых весенних запахов. Подковы чмокали, увязая во влажной земле.

— Вы должны запомнить свои новые имена. Мы нарочно старались придумать такие, чтобы было легко выучить. Мне пришлось сознаться, что эти имена не настоящие. Я сказал, что вы взяли их, поскольку выполняете некое секретное поручение. Теперь мы можем действовать открыто, потому что имеем надежное прикрытие. — Нильс ухмыльнулся. — Я решил, что лучше всего будет, если мы сперва обсудим предстоящее путешествие вдвоем, ведь ты будешь главным как мужчина.

Лошадь под Тоно взвилась на дыбы. Он живо ее осадил, однако Нильс сделал другу замечание: нельзя слишком сильно натягивать поводья.

— Верховая езда — одно из искусств, которыми тебе следует владеть в совершенстве. Иначе твое инкогнито очень быстро разоблачат, — предостерег Нильс.

— Давай о деле, — хмуро ответил Тоно.

— Хорошо. Во-первых, почему приготовления к плаванию заняли так много времени? Прежде всего потому, что нужно было придумать такую историю, которая действительно подошла бы для вашего путешествия. Мы хотим избежать риска, нельзя, чтобы кто-нибудь, кого вы повстречаете в пути, вдруг заявил, что ему хорошо известны места, откуда вы родом, но он слыхом не слыхал о господине и госпоже имярек. Конечно, лучше всего было бы раздобыть настоящие бумаги, принадлежащие каким-нибудь людям, но это опасно. Проще оказалось разжиться фальшивыми документами. Мой помощник — хитрец, сущий пройдоха. Короче, ты отправишься в плавание под именем господина Карла Бреде, землевладельца, хозяина поместья в одном из отдаленных уголков Шонии — это датские владения на том берегу Зунда, наверное, знаешь? В Шонии большие пространства покрыты дремучими лесами, датчане туда редко приезжают. Далее. Ты не очень богат, но принадлежишь к знатному роду. Один из твоих предков был важным вельможей при дворе светлой памяти королевы Дагмары. Почившая монархиня была родом из Богемии, сто лет тому назад ее взял в жены наш король Вальдемар Победитель. Так вот, ты узнал о том, что у твоих предков были кровные родичи в Хорватии, прошил разыскать родных и восстановить с ними родственные отноше-вия. А делается все тайно по той простой причине, что в противном случае лазутчики Ганзы непременно начнут чинить тебе препятствия и даже станут угрожать твоей жизни из опасения, что ты заведешь торговлю за пределами Датского королевства и заключишь сделки с зарубежными странами, что нанесет урон Ганзейскому торговому союзу. Конечно, всякий разумный человек поймет, что опасность, которой ты якобы подвергаешься, не столь велика, однако это достаточно веское основание, чтобы моя компания предоставила в твое распоряжение корабль с командой. С другой стороны, я ни минуты не сомневаюсь, что ты столкнешься с любопытными людьми, которые будут стараться выведать, с каким грузом идет твое судно. На сей счет я придумал одну уловку. Я дам тебе рекомендательные письма от имени нашего короля и епископа, которым, дескать, желательно получить достоверные и полные сведения о государстве Хорватия.

Тоно захохотал, недоверчиво покачав головой.

— Клянусь моей умершей матерью, тебя, Нильс, просто не узнать! Ушам своим не верю: эдакие изящные выражения и обороты. Подумать только, это говорит простой матрос с когга «Хернинг». Нет, честное слово, этот поток красноречия сбивает с ног.

Нильс нахмурился.

— Тебе придется научиться плавать и в таких потоках, а также узнать много других вещей, которые вам пока незнакомы. Опаснее всего поддаться самообману. Это может стоить жизни и тебе, и Эяне.

Тоно сжал поводья так, что пальцы побелели.

— Да, Эяна… Под чьим именем она поедет?

— Под именем госпожи Сигрид, твоей овдовевшей сестры. Ей не нужно будет скрывать цель путешествия. Она едет в Хорватию, чтобы поклониться святым местам. В Дании паломничество госпожи Сигрид было бы немедленно предано огласке, а она не желает, чтобы суетность нанесла урон благочестивому деянию.

Тоно пристально поглядел на Нильса.

— Сестра? А почему не жена?

Нильс выдержал его взгляд, но между ними словно пролетела невидимая искра.

— Вы действительно хотели бы этого? И ты, и она?

Принц лири ничего не ответил и во весь опор поскакал вперед.

Лил проливной дождь. Он громко стучал по крышам, улицы Копенгагена превратились в ручьи и реки. В небе сверкали молнии, громыхали громовые раскаты, выл ветер.

В большой зале дома, принадлежавшего Нильсу Йонсену, жарко топилась печь и горели свечи, освещая занавеси, деревянные панели на стенах, резную мебель. Ингеборг отпустила слуг и заперла двери. Теперь можно было без помех продолжить урок. Ингеборг учила Эяну тому, как должна вести себя знатная женщина.

— Про меня, конечно, не скажешь, что я настоящая знатная дама, однако я часто видела знатных дам и подмечала, как они держатся на людях и что говорят. Ты ведешь себя слишком уверенно.

— Какая тоска! Ты, видно, уморить меня хочешь дурацкими поучениями? — воскликнула дочь морского царя. Немного успокоившись и помолчав, она заставила себя улыбнуться.

— Прости. Ты делаешь для нас все, что только можешь, я, знаю. Но здесь так жарко и душно, а эти шерстяные тряпки колются, раздражают, все тело зудит. Я просто не сдержалась.

Ингеборг несколько мгновений молча смотрела на Эяну. Слышен был лишь шум непогоды за окнами. Наконец, Ингеборг нарушила молчание: