Сломанная печать (СИ) - Страница 4

Некоторое время он листал пожелтевшие страницы, перебирал сведения, будто рассыпавшееся зерно, водя пальцем по чернильным строчкам. На лбу проступили складки, возле рта залегли морщины. Стало заметно, что ему немного за пятьдесят.

— Ладно, — буркнув себе под нос, он отложил книги, потёр седеющие виски, и одним движением руки раскрыл ментальную схему над опустевшим столом.

Брум долго возился с невидимыми для посторонних глаз точками, пытался вплетать чужеродные для ментала цепочки заклинаний, но сил постоянно не хватало. Линии и структуры разрушались. Это был совсем иной принцип работы с магией.

Досадливо кусая тонкие губы, верховный толкователь выдохнул и откинулся в кресле, чтобы сконцентрироваться для новой попытки. Один из светящихся кубов у входа в кабинет ритмично запульсировал. Брум прекрасно знал, кто топчется у зачарованной двери в подземелье и позволил замкам раскрыться. Не слишком хотелось говорить с кем-то, но единственный ментал, знавший маленький секрет верховного толкователя, мог оказаться полезен.

­­Мариса досадливо закрылась от настойчивого взгляда, чтобы спрятать страх, подхвативший волной тревожного ожидания. На самом деле она чуть не умерла на месте, когда незнакомый мужчина коснулся её плеча, задержал в трактире. Всё складывалось удачно. У Марисы не бывало осечек, когда она воздействовала на трактирщиков и прочих торговцев в бедном квартале. В местах побогаче лавочники пользовались артефактами, защищающими от нежелательной магии.

Выуженной у трактирщика еды хватило бы на несколько дней, чтобы не испытывать мучительного голода, который преследовал девушку последние три года. Изредка у Марисы появлялись деньги, но она оплачивала угол в доходном доме, напоминавшем ночлежку, поэтому медь утекала быстро. Её соседками в основном были уличные девицы, называющие себя «свободными» женщинами. Им нередко требовалась лекарская помощь, за которую они платили в силу возможностей монетой или продуктами.

Мариса лечила, молча выслушивая болтовню о клиентах, грубые шутки и насмешки над своим даром. В трущобах она оставалась чужой для любого, не обладающего магией. С горечью она часто думала, что и в домах аристократов ей не было места.

Однажды Мариса дошла до богатых кварталов, таясь в тени и избегая встреч с дозорами. Светлые чистые улицы всколыхнули в душе то, что она стремилась навсегда похоронить под холодом и бесчувствием. Злая насмешка судьбы — эмпат, сердце которого молчит. Она разучилась считывать чужие эмоции, но и собственная боль сделалась менее острой.

Мариса долго стояла перед домом, который ей с трудом удалось вспомнить. За изящной оградой открывался вид на небольшой сад и уютный особняк из розового камня. Она вцепилась в изгородь, чтобы не упасть: колени дрожали, голова кружилась до тошноты. Напрасно она вернулась и растравила старые раны, но уйти не хватало решимости.

Ближе к ночи к кованым воротам подъехал самодвижущийся экипаж. Резко затормозил. Девчонка еле успела отскочить в сторону.

— Что случилось? — молодая женщина выглянула из экипажа, на миловидном личике капризно искривился аккуратный ротик.

— Какая-то бродяжка бросилась под колёса.

Мужчина вышел, одним движением снял магическую защиту, стоявшую на воротах, с равнодушной брезгливостью покосился на Марису. Она и не запомнила, как он выглядел. Обычный напыщенный аристократишка, как любили говорить в бедных кварталах.

— Убирайся, пока не сдал дозорным! — Он сердито махнул рукой, будто собираясь ударить.

Мариса попятилась в темноту, трусливо убежала, долго потом коря себя за слабость. В груди клокотало гневом и горячей амарантовой лавой. Чуть не выдала себя. Она забилась в угол в первом же тёмном проулке и беззвучно плакала. Слёзы вырвались из неё первый и последний раз после побега в столицу. В ту же ночь она запретила себе думать о прошлом и пытаться воскресить то, что утонуло в проливе возле острова Юингов.

В доходном доме её так же никто не ждал и не любил, а случайные знакомые использовали в личных целях. Она старательно занималась лечением обитателей трущоб. Девицы-соседки хохотали над не по возрасту маленькой Марисой, дёргали за платье или коротко остриженные волосы.

— Папашка твой аристократишка!? А, Мариска?! Иначе откуда магия?! Нам простым она не даётся!

Обычно слова не менялись раз от раза, произносились громко, с ядовитым и злым смехом, с издёвкой, которую Мариса научилась пропускать мимо сердца.

— Деревенскую дурочку обрюхатил да выкинул?! Как же она удрать успела, чтобы к лекарям не попасть? Расскажи, Мариска! Ну, интересно же! А тебя ещё никто из господ не приласкал?

Мариса вздрагивала, скрывая, что начинает задыхаться, с силой прикусывала нижнюю губу, иногда до крови. Только бы не сорваться, не наговорить того, о чём потом пожалеет. А то и старательно сдерживала заклинаниями амарантовый огонь, готовый сорваться с пальцев вместо целебной силы.

Девицы унимались не сразу, высказывая до конца всё, что вмещал их незамысловатый разум.

— Чего таращишься!? Погляди, каждая вторая тут под знатными богачами побывала. Ни одна не умерла, но и родить никому не дали. Одна ты у нас хитрой оказалась, раз на свет появилась…

На этом часто все насмешки и обрывались. Женщины неожиданно умолкали, старясь отвернуться от остальных, скрыть заблестевшие от слёз глаза. Сочувствовать, как ей казалось, Мариса не умела. Она терпела ради малого заработка, что удавалось выручить за услуги лекарки. Такое соседство давно опостылело ей, как и постоянные разговоры о телесном ремесле со всеми грязными подробностями. Но за три года она поняла, что в трущобах многолюдного города легче скрывать опасную тайну. Только старик Крэнк понимал Марису. Он научил её азам запретного знания, чтобы укротить силу, бушевавшую в ней.

И тут беда пришла, откуда Мариса не ждала. Кто бы подумал, что в затхлом трактире её заметит кто-то из знакомых отца? Всё рухнуло, как это уже происходило два раза в её жизни. Сдерживая отчаянье, Мариса смотрела в приятное лицо русоволосого мужчины и не знала, как поступить. Каждая попытка побега проваливалась, натыкаясь на мягкое, но настойчивое сопротивление. Он был опытным эмпатом и легко справлялся с необученной девчонкой. И хуже всего — «друг отца» был решительно настроен забрать Марису с собой.

— Что случилось с Фростом? — Виктор старался говорить осторожно, тщательно подбирая слова, но постоянно попадал в самое больное. — Как ты оказалась в таком месте?

Он медленно выкладывал вопрос за вопросом, дожидался хоть какого-то ответа и продолжал пытку. Мариса хотела только одного — чтобы он оставил её в покое. И он, как эмпат, чувствовал её недовольство и метания, но не останавливался. К его чести, подобная жестокость претила Виктору. Только привык он работать с фактами, а не домыслами.

— Я не помню, — кутаясь в шаль, она бросала одни и те же фразы в лицо чужаку, пыталась показать тупое безразличие, которое быстро надоест собеседнику.

— Талесы… Почему ты не пошла к родне?! Я отведу тебя к ним. Кто-нибудь возьмёт на себя заботу…

— Нет, — Мариса никогда не стала бы умолять, поэтому потянулась через стол, впилась взглядом в светлое лицо мужчины и твёрдо произнесла. — Если вы и правда друг отца… Нет.

Её слова заставили магистра Дэя задуматься. За последние минуты он несколько раз мысленно поклялся, что поможет дочери Регины.

— Хорошо. А со мной пойдёшь? Не знаю, почему ты хочешь скрыть правду! Почему отказываешься от Талесов. Фрост и Регина были мне дороги. Позволь спасти хотя бы тебя. На твоих условиях.

— Забудьте обо мне. — После еды Марису начало клонить в сон, сил для сопротивления почти не осталось, а мужчина продолжал давить.

Она опять пристроилась в уголке, стянула на груди шаль, крепко прижала к себе котомку с провиантом, точно готовилась удрать.

— Никогда, — он был не менее упорен. — Я не смогу спокойно забыть обо всём, зная, что ты голодаешь и живёшь в подобном месте.