Слишком поздно - Страница 53

Зато у меня заебись получаются сложные схемы. У меня схемы на все случаи жизни. Еще ничего не произошло, а я уже все расписал и продумал обходные пути. Я гений. Прямо как мой старик-дедуля.

Помню, в детстве я чуть не помер. То есть мне так казалось: спер у матери колес и наглотался их. Бля, я тогда еще читать не умел, не просек, что беру. Просто захотелось узнать, что такого мать ощущает. Уловить те же чувства, которые ей дороже родного ребенка.

В общем, я закинулся, а ступни округлились, как бейсбольные мячики. Распухли, к хуям, ну я и решил, мне крышка. Это теперь понимаю, что дело в таблетках: антидепрессанты, болеутоляющее, блокаторы кальциевых канальцев – все они вызывают сильнейший отек. Вот его я сам себе и устроил.

Сученыш Пол предупредил, что меня до суда могут посадить под домашний арест. Если бы не мой послужной список, отпустили бы под залог, сохранив свободу передвижений, но адвокатишка был уверен: сидеть мне в четырех стенах. И это один из немногих его дельных поступков. Он предупредил, а я выиграл целую неделю на подготовку. Собрал гору колес и устроил себе нормальный такой отек, в пару дюймов на каждой лодыжке. Было нетрудно, я и так валялся в больничке благодаря двум мудакам, решившим по приколу издырявить меня пулями. Уроды.

Обзаведясь браслетом, я серьезно присел на колеса. Надзирающий офицер ничего не заметил: икры и лодыжки стали как бревна, а он такой: ну, кость широкая, бывает. Его зовут Стюарт. Бля, что за имя? Угораю над тупостью офицера; с другой стороны, он прикольный, жалеет меня. Верит в мое исправление, а я ржу над его тупыми шутками и перетираю с ним за Иисуса. Стюарт типа фанат Иисуса. Энтони мне под эту марку даже распятие притаранил. Я повесил крест в гостиной, в аккурат перед приходом Стюарта, прямо над зомбоящиком, по которому целыми днями смотрю порево. Во прикол, да? Стюарт приходит, видит распятие, спрашивает: «Это откуда?» А я ему: «От дедули осталось». Типа он был проповедником-баптистом. Гляжу на крест и представляю, как дед на меня с облаков пялится.

Вру, конечно, дед, наверное, ни разу порога церкви не переступил, а если у него и было распятие, то он им людей хуячил.

Зато Стюарту байка нравится. У него типа тоже распятие есть, такое же, чуть поменьше. Он потом проверил мой браслет, сказал, мол, все отлично, через неделю увидимся. Я угостил его на дорожку куском кокосового торта.

И вот я стою с пузырьком гидрохлортиазида в руке. Его следует принимать с умом, иначе давление пиздец как упадет. Мне надо подсушить ногу, стянуть с нее браслет и надеть его на запястье Энтони.

Ура моему гению. Браслет не заметит, если его быстро и ненадолго снять, не ломая начинку. Он на таймере, проверяет, на месте ли, только время от времени. Поэтому главное – не ковыряться в нем. Я просто стяну браслет с ноги и накину на руку Энтони, а защита от дураков работает, если речь о человеке с так себе интеллектом. Мой уровень – гений.

Теперь дело за Энтони: лишь бы не забухал и не вышел из дома, пока меня нет. Я вернусь и заново нацеплю браслет, типа никуда не отлучался.

А пока надо распланировать еще кое-что. Открываю пузырек и вытряхиваю из него четыре таблетки. Потом ищу в Сети гинекологов, обзваниваю их – два часа кряду. К тому времени, как я нахожу именно того спеца, к которому ходит Слоун, успеваю поссать четыре раза. Браслет на лодыжке уже болтается. Я-то думал, ждать придется несколько дней, но, похоже, готов буду к завтрашнему утру.

Девушка, что ответила мне, просит подождать, а сама роется в деле, ищет, наверное, договор о неразглашении. Ясен-красен, врачебная тайна и всякое такое.

– Сэр? – произносит она в трубку, проверяя, на связи ли я еще.

– Слушаю.

– Как, говорите, вас зовут?

– Люк, – говорю. – Я – отец.

Ха! «Звездные войны». Я про себя угораю: ох и ржали, наверное, в детстве над этим лузером.

– Можете подтвердить свой адрес и дату рождения? – спрашивает секретарь.

Называю то и это, я ведь гений, все выяснил. И вот, удостоверив «мою» личность, девушка говорит:

– Так, и что же вы хотели узнать?

– Предполагаемую дату родов. Я монтирую видеопослание для семьи, а у Слоун спрашивать не хочу. Она разозлится узнав, что я забыл дату. Надеюсь, вы меня выручите, поделитесь информацией.

Девушка смеется. Ей нравится, какой я любящий и заботливый, как жду не дождусь малыша.

– Похоже, зачатие имело место в марте. Дата родов… Рождество! Даже не представляю, как такое можно забыть, папаша, – со смехом говорит секретарь.

Я тоже смеюсь.

– Все верно, Рождество. Наше собственное маленькое чудо. Спасибо.

– Не за что!

Завершив звонок, я смотрю в календарь. В марте Слоун еще жила со мной.

В марте и Люк торчал рядом. Постоянно.

Не знаю, когда именно он стал промывать Слоун мозги или когда она ему отдалась, но от одной мысли об этом я весь напрягаюсь. Поверить не могу, что он ее выебал. Мою Слоун.

Поверить не могу, что она ему дала. Они хоть предохранялись?

Во мне снова полыхает гнев. Я вскакиваю и, схватив стул, на котором сидел, швыряю его в дверь. Потом подлетаю к ебучему распятию, срываю со стены и херачу им по телевизору.

Вот так, хорошо. Когда я купил этот телик, Слоун была со мной. Приятно взять и расхуячить его. Озираюсь по сторонам, ищу, чего бы еще такого разбить. Зеркало. Подбегаю к нему и трижды бью по стекляшке крестом, пока осколки не разлетаются по полу.

Прихватив распятие, я иду по коридору в ванную. Смотрю там на себя в зеркало и гадаю: моего ли малыша носит Слоун? Стоит мельком подумать, что он может уродиться в Люка, и я уже ненавижу его.

Распятием бью по зеркалу снова и снова.

Сука ебучая.

Поднимаюсь наверх и то же делаю с другим зеркалом.

На хуй мне этот ребенок не нужен. Он был у нее в животе с марта месяца, и хер знает, сколько раз Люк с тех пор ее трахал. Даже если ребенок мой, его осквернили. Уверен, младенцы все слышат, и для моего малыша отвратительный голос Люка – это голос отца.

Он мне ребенка не испортит. Пусть не трется рядом с беременной Слоун.

Я прохаживаюсь по комнате, подыскивая, что бы еще мог расколотить мой маленький Иисус на перекладине. Лампы? Есть. Вазы? Разбил. Иисус на перекладине в бешенстве.

Сука ебучая.

И Люк тоже ебучий.

Этот гондон разрушил все, что у меня было хорошего. Мою империю. Любовь всей жизни. Ребенка, который может оказаться моим. Он обесценил все, что когда-то было для меня важным.

Возвращаюсь на кухню и закатываю еще колесо. Чем скорее смогу снять этот браслет, тем скорее уничтожу все, что Люк медленно оскверняет.

Нечто у нее в животе не плод любви. Даже если оно от меня, его все равно запомоили. Слоун давала другому, порочила себя, а я еще брал ее потом по ночам… Знал бы – не захотел ее. Прибил бы до того, как она по тупизне своей совершила непростительные ошибки. Лишил бы матки, способной создавать жизнь.

Пора все закончить. Перевожу взгляд на экран ноутбука, на скринсейвер – стоп-кадр со Слоун, где она гладит через живот своего выродка. Придвигаю к столу стул и сажусь, меняю картинку. Теперь это портрет Слоун, еще той, прежней, моей сладенькой Слоун. Как она могла допустить такое? Не понимаю. И чего эта шмара осмелела? Улыбается, даже не зная, чьего ублюдка вынашивает.

– Шлюха ебучая. – Я опускаю взгляд на распятие у себя в руке. – Иисус на перекладине, не хочешь завтра кое-куда прокатиться? Я знаю одну девчонку, которой надо основательно покаяться.

За последние две недели я приготовила и сфотографировала двадцать семь блюд. Это занятие захватило меня полностью. Оно помогает отвлечься от тягости сидения взаперти.

Не получается только прогнать мысли о беременности. Они постоянно крутятся в голове.

Не знаю, как бы я справлялась без Люка. Иногда кажется, что он нереален и таких замечательных людей просто не бывает, а я лишь выдаю желаемое за действительное, или что Люк в моей жизни – новое наказание, ловушка. Меня дразнят им и однажды отнимут. Страх потерять его не проходит, как ни гони, и я страшусь боли утраты даже сильнее, чем смерти.