Слишком много привидений - Страница 9

– А кто это? – искренне удивился я.

– Прошу отвечать на вопросы конкретно: да, или нет, – поставил меня на место Серебро.

– Нет.

– А с гражданином Сирии Саидом Шерези?

Как молнией в памяти сверкнула догадка, и я вновь увидел перед глазами зал погребка и двух мирно беседующих за столиком весьма состоятельных бизнесменов: одного – грузного, бритоголового, надменного и другого – моложавого, кучерявого, с восточными чертами лица. «Так вот о ком ведёт речь следователь! – понял я и чуть было не брякнул: – Первый раз в погребке увидел». Однако вовремя прикусил язык. Вот уж, действительно, «горе от ума»! Намекал следователь своей цитатой на это обстоятельство, или вышло простое совпадение?

– Нет, – замешкавшись, сказал я и с уважением посмотрел на Николая Ивановича. Да уж, следователь мне попался отнюдь не дурак.

Дурак – не дурак, и кто из нас двоих конкретно кто, выяснить не удалось, поскольку наша беседа кое-кому надоела. Из-за обреза экранного поля в центр дисплея не спеша протрусил кудлатый пятнистый пёс и, задрав заднюю ногу, стал мочиться на набранный текст. Текст поплыл. И добро бы псу, как и положено порядочному вирусу, этим и ограничиться, так нет же, мало ему показалось. Спрыгнул с экрана на стол и зашлёпал по столешнице, оставляя на полировке чернильные следы.

– А… – начал, было, очередной вопрос следователь, поднял от клавиатуры взгляд и увидел шествующего по столу и с каждым шагом вырастающего в размерах беспородного пса.

Николай Иванович осёкся и застыл от неожиданности. Понятно, что на своем веку да при такой работе чего только не повидал – обывателю и в страшном сне не приснится. Но такое явно видел впервые. Впрочем, я тоже. И всё же сила воли у следователя была крепкая. Когда вконец обнаглевший пёс взобрался на объёмистую папку, вновь задрал ногу и окропил бумаги чернильной струёй, Николай Иванович вышел из ступора.

– Это ещё что?! – процедил он сквозь зубы и ткнул в морду пса пальцем.

Вот уж кто из нас троих дураком не был, так это пёс. Не долго думая, он цапнул следователя за палец, тявкнул и, спрыгнув со стола на пол, с достоинством удалился сквозь закрытую и опечатанную пластилиновым оттиском дверцу внушительного сейфа. Внутри сейфа что-то жалобно задребезжало.

Ни слова не обронил следователь, только лицо побелело от боли. Он выхватил из кармана платок и зажал им окровавленный палец.

– Твои штучки?! – недобро уставился он на меня сквозь толстые линзы очков. Самообладания ему было не занимать.

– Какие штучки? – будто не понимая, о чём речь, округлил я глаза.

– Пёс – твой?!!

– Какой пёс? – полушёпотом уточнил я, пытаясь убедить следователя, что ему померещилось. Не очень удачная идея при укушенном пальце, но другой не было.

Серебро понял мою уловку и нехорошо осклабился.

– Значит, ты ничего подозрительного вокруг не видишь? – едко спросил он.

Изобразив на лице ошарашенное недоумение, я огляделся. Играть дурака, так играть.

– Не-ет…

И не соврал. После исчезновения компьютерного пса сквозь металлическую дверцу сейфа никаких иных трансцендентных явлений в кабинете не наблюдалось. Разве что цепочка чернильных клякс на столе, но их появлению всегда можно дать разумное объяснение.

Николай Иванович тяжело вздохнул.

– Вольф Мессинг на мою голову… – пробормотал он, глянул на обмотанный платком палец, и его передёрнуло. На платке выступало кровавое пятно.

– К-кто? – сдавленно переспросил я. Вопреки аховому положению, в котором очутился благодаря выходке компьютерного пса, меня совсем ни к месту начал душить смех. Скорее всего, нервный, и стоило огромных усилий сдерживать его. Не поймёт меня следователь, а если и поймёт, то превратно.

Николай Иванович не ответил и одарил меня долгим, изучающим взглядом. Ох, и нехороший это был взгляд!

– Вот что, гражданин Челышев, – сухо сказал он. – Мы прервём дачу вами свидетельских показаний по факту разбойного нападения на кафе. На неопределённое время.

Он расписался в пропуске и пододвинул его ко мне.

– Идите. Когда понадобитесь, вызову.

Я поспешно встал, схватил со стола пропуск.

– До свиданья, Николай Иванович…

Ответил ли что-нибудь Серебро, я не помню, так как в этот момент сейф мелко задрожал, затем заходил ходуном, внутри что-то тяжело грохнулось и разбилось со стеклянным звоном.

Я выскочил из кабинета и поспешил по коридору прочь с максимально возможной в таком учреждении прытью. Но как только входная дверь городского УБОП осталась за спиной, нервы не выдержали. Держась одной рукой за стену, другой – за живот, я на полусогнутых ногах отошёл от крыльца и разразился неудержимым хохотом. Мало было в том смехе веселья – больше истерики…

– Эй, мужик, ты чего? – услышал я встревоженный голос, когда смех стал переходить в икоту.

Надо мной склонился Шурик Куцейко – видимо, дожидался моего выхода из УБОП. Запугал его следователь Серебро, и сейчас Шурик начнёт меня упрашивать-уговаривать подтвердить его алиби. Невдомёк «вольному художнику», что следователю наплевать, когда Шурик ушёл из погребка. Серебро вычисляет, не было ли там наводчика, а наводчику во время покушения в погребке делать нечего.

– Что с тобой? – Шурик осторожно положил ладонь на моё плечо.

Как ни душил нервный смех, я отпрянул, стряхивая его руку. Напрасно он это сделал. С меня так и сыпались невидимые искры – «подзарядился» от работающего компьютера в кабинете следователя. Вроде бы вреда от этого было гораздо меньше, чем от самого компьютера, но всё же… Как говорится, прецеденты были. Точнее, не были, а был. Один. С пастушкой на старинной чашке. С виду пустячный случай, однако бережёного и бог бережёт.

Шурик мои действия истолковал превратно. Лицо у него вытянулось, губы обиженно, по-бабьи, задрожали. Может, он гомик – ишь, как на всё неадекватно мужчине реагирует?

– Извини, мужик… – просительно протянул Шурик. – Помощь твоя нужна.

Я распрямился. Душивший секунду назад хохот исчез, пропал и осыпающийся с меня невидимыми искрами энергетический потенциал – разрядился на «вольного художника». То-то будет…

– Ты уверен? – спросил я одеревеневшими от недавнего смеха губами.

– Да-да, – поспешно зачастил «вольный художник», приняв неопределённость ответа за согласие. – Мы же с тобой сидели за стойкой в погребке «У Ёси»… Помнишь?

Неожиданно в меня вселился дух противоречия. Не следовало Шурику касаться моего плеча, обозлил меня до крайней степени. Без него забот полон рот.

– В погребке «У Ёси» я сидел один, – недовольно пробурчал я.

– Как? – растерялся Шурик. – Ах, ну да… Мы сидели по разные стороны стойки… Помнишь, я ещё официантку по заднице шлёпнул, а она мне по морде врезала?

Столько самоуничижения было в фигуре и голосе Шурика, что я отвёл взгляд. Прямо-таки кающийся грешник, учитывая его одежду и татуировку. Кто другой, не видевший его реакции на пощёчину, ни за что бы ему не поверил. Слишком большой контраст между униженной позой и будто вырубленным из камня мрачным лицом закоренелого преступника. Не всегда, оказывается, прав Ломброзо, и тот факт, что исключение лишь подтверждает правило, отнюдь не способствует утверждению его теории. Впрочем, несмотря на это, подавляющее большинство людей подсознательно ведёт себя в соответствии с азами физиогномики. И я в том числе.

– Мы сидели по разным углам стойки, а по разные стороны мы находились с барменом, – раздражённо сказал я.

– Да-да, – закивал Шурик и опять заискивающе улыбнулся. – Всё-таки помнишь… Так ты это… скажи следователю, что Владик меня выгнал из погребка ещё до того, как началась перестрелка. Скажи, будь другом, ведь это правда. Подтверди, а?

В глаза у него была такая отчаянная мольба, будто его тащили на эшафот. Стало муторно и противно.

– Ты знаешь, что случилось с Владиком? – тихо спросил я.

– А что?

Глаза Шурика забегали, хотя он стоически пытался выдержать мой взгляд.

– Ранили Владика. Тяжело ранили. В реанимации лежит.