Слишком много привидений - Страница 6

Зябко передёрнув плечами, я икнул, но, к счастью, этим неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.

– Вы к кому? – встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.

– К Владиславу… – сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. – Тяжело раненому бармену из погребка «У Ёси».

Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я, тем не менее, продолжал гнуть свою линию:

– Он в какой палате?

Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.

– В шестой… – смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: – Так из милиции уже были…

– И ещё не раз будут, – отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.

– Погодите… – остановила медсестра. – Наденьте, пожалуйста… – Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. – Доктора позвать?

– Сам к нему зайду, – хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку, и завораживая медсестру строгим взглядом. – В палате кто-нибудь из родственников есть?

– Да… То есть, нет. Девушка с его работы… Всю ночь с ним просидела.

– Она-то мне и нужна, – кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.

Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное жёлтыми лёгкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.

У койки, на стуле, дремала, подёргивая склонённой головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.

– Вы… Вы кто? – испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.

– Роман Челышев, – успокоил я её. Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился – не было нужды.

Всё же, видимо, моё лицо примелькалось, и Люся меня узнала.

– Роман… – Губы у неё задрожали. – Значит, это вы…

Неожиданно, она порывисто бросилась ко мне и, уткнувшись носом в больничную накидку, беззвучно зарыдала.

Я на мгновение оторопел. Надо же, какая чувственная девица! По её строгому обхождению с посетителями погребка никак не скажешь. А тут, можно сказать, первому встречному-поперечному на грудь бросается.

– Ну-ну… – пробормотал и, аккуратно взяв девушку за плечи, отстранил от себя. – Слезами горю не поможешь.

Люся, закрывая кулачками рот, продолжала всхлипывать, низко наклонив голову. Я усадил её на стул и посмотрел на Владика. Он по-прежнему лежал неподвижно и, казалось, не дышал. Черты лица обострились, вокруг закрытых глаз расплылись тёмные круги.

– Он вас в бреду звал… – плаксиво протянула Люся.

«Почему меня, а не тебя? – отстранённо подумал я, с недоумением вглядываясь в застывшее лицо Владика. – Кто я ему такой?»

В голову ударила жаркая волна, и я понял, кто я такой. Тело Владика дрогнуло и как бы раздвоилось: причём один Владик продолжал неподвижно лежать под простынёй на койке, а второй приподнялся сквозь простыню, открыл глаза и посмотрел на меня с укором.

«Почему ты меня не предупредил о перестрелке в погребке? – беззвучно спросил «второй» Владик. – Ведь ты всё знал…»

Я крепко зажмурился, заскрипел зубами и замотал головой. Кровь прилила к лицу, в ушах шумело, но постепенно жаркая волна схлынула, и я отважился открыть глаза. «Раздвоение» Владика закончилось, он снова неподвижно лежал на койке под простынёй.

Да уж, виноват перед Владиком я на все сто процентов. И вину эту ни загладить, ни измерить.

– Как он? – тихо спросил я.

– П-плохо… – через силу выдавила Люся.

– Когда была операция?

– Не… Не было операции…

– Как так? – возмутился я. – Почему?

Люся судорожно перевела дыхание, выпрямилась на стуле и принялась кулачками вытирать слёзы, размазывая тушь по лицу.

– Она больших денег стоит… Пять тысяч… долларов…

Я непроизвольно присвистнул. Аппетит у хирургов был чрезмерным. Что им по нынешним временам клятва Гиппократа, когда во вроде бы цивилизованном обществе вновь, как в животном мире, воцарил биологический закон естественного отбора? А посему выживать должен сильнейший. То есть, богатый. Есть деньги – живи, нет – помирай.

– У меня только две тысячи… – продолжала всхлипывать Люся. – Вы не займёте ещё три?

Я молчал, глядя в сторону. Моих двухсот долларов оказалось не просто маловато, а смехотворно мало.

– Умрёт ведь… – потеряно протянула Люся.

– Разве Ёся не поможет? – тихо спросил я и почувствовал, что краснею. Тоже, называется, нашёл выход.

– А что Ёся? – Люся безнадёжно махнула рукой. – Ёся, как всегда, был в своём амплуа… «Понимаешь, Люсечка, я бы Владику на опе’ацию с до’огой душой и десять тысяч дал, да нет сейчас у мине…» – с горькой усмешкой передразнила она владельца погребка.

– Плохо дело… – покачал я головой и честно признался: – А у меня только двести долларов. Все мои сбережения.

Сказал, словно гордиев узел разрубил. И будто гора с плеч свалилась.

Ни тени недоверия не мелькнуло на лице Люси. Она понимающе закивала, и вновь по щекам побежали слёзы.

– Я почему-то так и думала… – потеряно прошептала она. Сил, вытирать слёзы, у неё уже не было.

У меня не нашлось слов, чтобы её утешить. Да и что можно сказать в таком случае – авось, обойдётся? Не та ситуация…

Тягостное молчание прервал вошедший в палату врач. Вошёл по-хозяйски, широко распахнув двери, быстрым шагом. Молодой, крепко сбитый, розовощёкий, в хорошо выглаженном белом халате и накрахмаленном колпаке.

– Здравствуйте, – обратился ко мне, не вынимая рук из карманов халата. – Вы из милиции?

От его фигуры, позы, манеры говорить, сквозило не по годам непоколебимой уверенностью опытного хирурга. Такому доктору даже абсолютно здоровый человек без колебаний доверит резекцию собственного желудка. На всякий случай, так сказать, в качестве превентивной меры – уж очень прямота голубых глаз располагает.

Я покачал головой. Такому не соврёшь, да и к чему? В палату я уже проник.

– Нет.

– Как? – удивился врач. – Сестра-хозяйка сказала…

Он оглянулся на открытую дверь, в проём которой заглядывала симпатичная медсестра, встретившая меня у входа в отделение.

– Это она решила, что из милиции, – сказал я. – А я не стал разубеждать.

Лицо врача посуровело. Он вынул руки из карманов, и я увидел громадные кулаки. Ну почему все хирурги так похожи на мясников? Поставь их рядом – не различишь.

– Значит, вы обманом проникли в палату? – не спросил, а констатировал он и резко закончил: – Посторонним у нас находиться не положено.

Сказал, как отрубил. Похоже, ему что со скальпелем у операционного стола стоять, что у мясного прилавка топором махать – всё едино.

Во мне вдруг взыграло самолюбие. Но взыграло не просто так, безосновательно. Откуда-то появилась уверенность, что к вечеру у меня будут деньги, и я оплачу операцию. Рыжая Харя, что ли, в голове «покопалась» и подсказала?

– Понятно, – кивнул я. – Но, если посторонним находиться не положено, кто тогда оплатит операцию?

Врач опять преобразился. Сколько метаморфоз за считанные минуты! Черты лица смягчились, он располагающе улыбнулся.

– Лидочка, прикройте, пожалуйста, дверь, сквозит, – обернулся он к медсестре. И, когда дверь закрылась, продолжил, вновь изменив выражение лица на сочувственно скорбное: – Если не провести операцию сегодня, можем опоздать.