Слишком хорошо, чтобы быть ложью (1) - Страница 8

Отец развёл руками и весело рассмеялся. Усталость и печать исчезли с его лица. И мне тоже захотелось смеяться. Весело и звонко – так, как смеётся по-настоящему счастливый человек.

– Ты негодяй, – сквозь смех проговорил отец. – И кто из тебя вырастет?

– Для того, чтобы узнать это, тебе достаточно взглянуть в зеркало.

– Уж пожалуй. Послушай, Брайан. Как насчёт шахмат?

Ни я, ни отец не питали особой слабости к бейсболу или регби. Когда-то я захотел играть в школьной футбольной команде, и получил следующий ответ:

– Лучше ты будешь честно бить другому морду, Брайан, – сказал мне отец со свойственным ему скептицизмом, – чем станешь, как последний идиот, носиться за мячом и получать от других пинки.

С тех пор я ни разу не пожалел, что занялся боксом. Я был счастлив даже в те дни, когда приходил домой с разбитой губой или же с шикарным синяком под глазом.

Шахматы были самым любимым видом спорта в нашей семье. Эту игру я начал осваивать тогда, когда был ещё ребёнком. Мы с отцом сидели в библиотеке, и я изучал шахматные премудрости. Пожалуй, я любил шахматы ещё и потому, что они были единственным видом спорта, в котором отец мне уступал. Моё самолюбие жестоко страдало, когда отец с лёгкостью обыгрывал меня в теннис (предметом моей особой зависти были его крученые мячи). Иногда по утрам он отправлялся на пробежку вместе со мной и Беном. Отец давал нам хорошенькую фору, после чего довольно-таки легко нагонял нас – и все семь километров бежал на одном дыхании.

Мы с Беном считали себя великими профессионалами в области бега (и не просто так – в этом деле у нас был немалый опыт). Но в такие дни мы угрюмо трусили по беговой дорожке и проклинали весь белый свет.

То, как отец умудрялся с лёгкостью брать дистанцию в семь километров при двух пачках сигарет в день и чрезмерной любви к алкоголю, для меня оставалось загадкой. В молодости он занимался лёгкой атлетикой, но после тяжёлой травмы оставил бег. Отец отлично плавал и, как я уже говорил выше, неплохо играл в теннис. Два раза в неделю он проводил три часа в тренажёрном зале – он всегда находил для этого время, даже если был очень занят.

Видимо, любовь к спорту была у него в генах – его отец и мой дед до восьмидесяти пяти три раза в неделю пробегал десять километров и был в отличной форме. У него никогда не было проблем со здоровьем. Погиб мой дед в автокатастрофе, когда ему было девяносто три (в таком возрасте превышенная скорость вполне может повлечь за собой трагедию).

Отец любил шахматы и бильярд не меньше подвижных видов спорта. Правда, в бильярд он предпочитал играть в компании друзей. В основном, это были профессора из его университета. Я часто наблюдал за их игрой. Было забавно смотреть на то, как люди с докторской степенью (а то и не с одной) расстраиваются или радуются, как мальчишки и обзывают друг друга (пусть и в шутку) совсем недостойными профессорского языка словами.

А шахматы были семейной игрой. Мы с отцом могли целый вечер играть партию за партией, в то время как мама рисовала в мастерской или же сидела, склонившись над клавиатурой компьютера.

Мы расположились на столе в гостиной. Шахматы, которыми мы обыкновенно играли, отец когда-то привёз из Индии. Они выглядели очень древними, и у меня всегда было ощущение, будто до нас ими играли какие-то таинственные монахи из не менее таинственных монастырей.

– Сейчас я кого-то вздую, – радостно проговорил отец, расставляя фигуры.

– Думаю, это будет немного сложнее, чем обогнать меня на беговой дорожке, – заметил я.

– Немного – ключевое слово. Не забывай, что мы давно не играли, Брайан. Так что ты немного не в форме.

– Кто? Я?! Ничего подобного!

– Хорошо. Давай договоримся так. Если выигрываешь ты, то я покупаю тебе…

– Новые кроссовки, – ответил я, чуть подумав. – Чтобы я наконец-то тебя обогнал.

Отец со смехом покачал головой.

– Другого я от тебя не ожидал. А если выигрываю я, то ты покупаешь мне новый кий.

– Новый кий? – удивился я. – Зачем? У тебя ведь уже есть один.

– Не лезь в бутылку, Брайан, – тут же упрекнул меня отец. – У тебя есть кроссовки, и купил ты их всего-то полгода назад.

– Ладно, – надулся я.

Отец, игравший белыми, сделал первый ход.

– Когда у тебя начинаются курсы арабского? – спросил он.

– Через три месяца. Ты уверен в том, что мне не следует брать параллельный курс?

– Да. И тебе стоит меня послушать. Ты должен поступать в университет с хорошим знанием арабского. Другие языки ты будешь учить потом. Понимаю, тебе кажется, что один курс – это недостаточно. Но ты убедишься в том, что это не так. Спешу тебя уведомить, что профессор Эпштайн – очень строгий преподаватель. Он знает, что ты мой сын, и поэтому будет требовать с тебя в два раза больше, чем обычно требует от учеников.

– Я смотрю, ты постарался, – угрюмо заметил я.

– Да, и это исключительно для твоего блага. Помни о том, что твой отец не стал востоковедом только лишь из-за проблем с языком.

Мы некоторое время играли молча, после чего отец снова заговорил.

– Знаешь, я давно хотел тебе сказать. Я рад, что вы с Лизой подружились. – Он посмотрел на меня испытующе, и я опустил глаза. У меня всё же осталась капелька совести (совсем маленькая, но всё же осталась), и я не мог выдержать его взгляда.

Особенно после вчерашней ночи. – Я хочу у тебя кое-что спросить. Что ты о ней думаешь?

Отец поставил мне шах, и я сделал вид, что задумался над следующим ходом. На самом же деле я попытался выиграть немного времени для того, чтобы обдумать ответ. Что сказать? Ходить вокруг да около не имеет смысла – отец сразу не поймёт, что тут что-то не так.

– Мне интересно с ней, – ответил я. – Она многому меня научила. Я рад, что ты познакомил нас.

– Да, – задумчиво сказал отец, оценивая ситуацию, которая сложилась на доске. – Она не кажется тебе… странной, Брайан?

– Странной? Не думаю. Она довольно-таки открытый человек.

– Нет, я не об этом. В ней есть что-то страшное. Словно ты входишь в церковь – и вдруг видишь в углу какой-то сатанинский символ. Ты протираешь глаза – и видение исчезает, но ощущение чего-то чужого всё же остаётся.

Я мерзливо передёрнул плечами.

– Думаю, это просто твои домыслы, пап.

Отец откинулся в кресле, не отрывая взгляда от доски, и достал из кармана свои сигареты.

– Домыслы? Вероятно. Я изменился с тех пор, как начал встречаться с ней?

– Если честно, то да, – осторожно проговорил я, внимательно изучая его лицо.

– И ты прав, мой мальчик. Ты часто бываешь прав. – Он закурил и склонился над фигурами. – У меня такое чувство, будто эта женщина тащит меня в какую-то пропасть. Из которой мне уже не выбраться.

Ситуация была жутковатой. И я до сих пор не мог осознать, что обсуждаю с отцом подобное.

– Я не знаю, что тебе ответить, пап, – наконец подал я голос.

– Было бы странно, если бы ты знал. Слишком мало женщин ты встречал в своей жизни, Брайан. – Отец замолчал, вглядываясь в происходящее на доске, после чего добавил: – Я рад, что ты не на моём месте. От таких женщин нужно бежать со всех ног. Они не приносят мужчине ничего хорошего. Никогда.

Последние слова отца мне не понравились, и я обречённо вздохнул. И отец бы заметил это, если бы за моей спиной не появилась Лиза.

– Доброе утро всем. Что-то сегодня я совсем заспалась. – Она поцеловала отца, а потом потрепала меня по волосам и чмокнула в щёку. – Мои любимые мужчины заняты игрой. И я не у дел. Что я могу сделать для вас?

– Принеси-ка нам по бутылке пива, – заявил отец. Я поднял на него глаза – это было сказано очень странным тоном. – А потом можешь раздеться. – Она помолчал. – Насчёт последнего я пошутил.

Лиза пошла по направлению к кухне, и тут отец неожиданно рассмеялся. Это был смех человека, который пережил аварийную посадку самолёта. Тот самый, напряжённый и немного фальшивый смех, который помогает разрядить обстановку и успокоить нервы.