Слепые жернова - Страница 56

— Он в соседнем доме.

Дэн стоял спиной к камину, держа в руке шляпу и перчатки, и наблюдал за сестрой, которая накрывала стол на три персоны: теперь по воскресеньям Мэй всегда обедала у свекрови.

Мэри принесла из чулана стеклянный кувшин, налила в него воды, поставила кувшин на угол стола, поправила ножи и произнесла:

— Ну?

— Что «ну»?

— Как ты все планируешь? Ты знаешь, о чем речь.

Дэн ничего не ответил. Он смотрел на эту женщину вот уже много лет, удивляясь, как могло получиться, что они с ней родные брат и сестра. В свои семьдесят лет она сохранила стройность, чему способствовал и туго зашнурованный корсет. Однако годы поработали над ее лицом — кожа напоминала старый китайский шелк, потрескавшийся в местах складок. Ее глаза сохранили прежнее тревожное выражение — при таком желчном характере это было совершенно естественно.

— Не собираешься же ты привести ее сюда?

— Куда еще ей деваться?

— Меня это не касается, просто я тебя предупреждаю: не приводи ее сюда.

— Соседний дом — ее дом, там живет ее дочь, или ты забыла?

— Я никогда ничего не забываю.

— Это верно, Мэри, ты ничего не забываешь. Забывчивость не в твоих правилах. Это тем более странно, черт возьми, что она никогда не делала тебе ничего дурного.

— Что? Что ты сказал? Кстати, я была бы тебе очень благодарна, если бы ты не бранился в моем доме. Что касается того, что она якобы не сделала мне ничего дурного, то как ты можешь такое говорить? Тебе ведь известно, что она разрушила эту семью. Это она ее сломала.

— Ничего подобного.

Мэри выпрямилась.

— Я не намерена с тобой спорить. Ты всегда был мягкотелым размазней. Но предупреждаю: если ты приведешь эту женщину в соседний дом, жди беды. Или тебе хочется, чтобы и жизнь Кэтлин пошла насмарку?

— Такой опасности не существует.

— Подожди, сам увидишь. — Она угрожающе кивнула. — Напрасно они выпускают ее раньше срока. Надо было продержать ее за решеткой положенных пятнадцать лет.

Дэн провел рукой по полям шляпы и прошествовал мимо сестры. Не простившись с ней, он вышел, не позаботившись придержать дверь, которая с грохотом захлопнулась.

Как только он скрылся, Мэри поднялась в спальню, чтобы наблюдать сквозь щелку в занавеске, как он направляется к двери Мэй. Он вошел, и она стала ждать, поглядывая на маленькие часы на полке. Он снова появился через четверть часа. Мэри самодовольно улыбнулась и спустилась в кухню.

За столом у Кэтлин никогда не болтали и не резвились. Кэтлин разучилась смеяться десять лет назад, но сегодняшняя трапеза была даже тише обычного. Напротив Кэтлин сидел Дэн, справа от нее — Майкл, ее муж, слева, на высоком стуле, — двухлетняя девочка.

Кэтлин скоро должно было исполниться двадцать семь лет, но она выглядела старше, на тридцать с лишним. С годами она сделалась похожей на Сару, однако выражение лица было отнюдь не матери. Она уже давно выглядела очень серьезной, даже печальной. Сначала еще взрывалась весельем, но в день, когда Пол принял сан священника, погрустнела окончательно. С тех пор минуло три года. Спустя три месяца после этого события она стала женой Майкла Мак-Кея.

По мнению Дэна, Майкл оказался славным малым. Кэтлин в некотором роде повезло с мужем. При ее вечном унынии и манере отключаться Майкл проявлял достойные похвалы терпение и понимание. Недаром он давно, еще с ранней юности, был в нее влюблен. Дэн жалел Майкла, которому жилось не слишком весело.

С того дня, как Сару забрали из дому, чтобы отвести в суд в Клерво-Террас в Джарроу, Дэн не выходил от Кэтлин и на протяжении шести лет заботился о ней, пока его не сменил Майкл. Тогда он переехал в помещение над магазином. Как ни клеймила его Мэри Хетерингтон, он забрал свои пожитки и провел два мирных года в обществе миссис Кэмпбелл, о которой сохранил самые светлые воспоминания. Год назад она скончалась, и он стал жить один. Одиночество было ему не по душе, и он очень надеялся, что теперь такой жизни придет конец. Однако осуществление этой надежды зависело от многих обстоятельств.

После еды он посадил малышку Джессику себе на колено и принялся ее смешить, чтобы дать Кэтлин и Майклу возможность вымыть посуду. Потом Майкл повел ребенка наверх, укладывать в постель, и Дэн с Кэтлин остались одни. Им надо было очень многое сказать друг другу, но они молчали — каждый ждал, чтобы начал другой. Кэтлин приводила в порядок комнату: задвигала под стол модные стулья с разноцветной кожаной обивкой и расставляла кресла. В доме не осталось ничего из старой мебели, весь он был отремонтирован и обставлен заново.

Наконец Кэтлин успокоилась и уселась рядом с Дэном. Зажав ладони коленями и поглядывая на него, она спросила:

— Как вы думаете, все будет хорошо, дядя Дэн?

— Поживем — увидим.

— Я умираю от страха.

— Чего ты боишься? Не забывай, что она — твоя мать, к тому же очень славная женщина. Она очень хорошая, Кэтлин. Я не устаю тебе повторять, какая Сара хорошая, а ты…

— Если бы я смогла поверить… — Кэтлин уронила голову на грудь.

— Ты должна верить, потому что это святая правда. Я верю, верь и ты. Твоего дядю Джона я знаю как облупленного. Говорю тебе, он буквально стоял на коленях, уверяя меня, что это правда. Ты знаешь, как он любил твоего отца. Мало сказать — любил! Между ними была теснейшая, неразрывная связь, и Джон признался, что, если бы ты не была дочерью Дэвида, он бы сбежал с твоей матерью, однако он слишком любил твоего отца и помыслить не мог, чтобы причинить ему боль. Так что ты — дочь Дэвида, Кэтлин.

Глядя на него, она тихо ответила:

— Знаете, дядя Дэн, я была бы счастлива, если бы могла в это поверить. Я пыталась, но мне все время вспоминается дядя Джон… Он всегда был здесь, всегда смотрел на нее особенным взглядом. Тетя Мэй ревновала его и терпеть не могла меня.

— Послушай, Кэтлин, сколько можно твердить одно и то же? Пойми, чувства, которые питал к твоей матери дядя Джон, в той или иной степени разделяли все мы. Она была очень привлекательной женщиной, но ничего не делала с целью обратить на себя внимание. У нее и в помине не было такого острого язычка, как у Мэй, она не умничала, а просто была милой, доброй, любящей. И выглядела она по-особенному… Между прочим, ты очень на нее похожа, Кэтлин.

Кэтлин вскочила.

— Не говорите так, дядя Дэн!

— Говорю и буду говорить. Учти, это комплимент.

Кэтлин отошла к кухонному окну и оттуда продолжала:

— Насчет среды… Вы заедете за мной? Я оставлю Джессику с матерью Майкла. Бабушке я ничего не скажу, иначе она сойдет с ума.

— Я все продумал. В половине девятого я заеду за Филис, чтобы не опоздать. — Дэн подошел к Кэтлин и положил руку ей на плечо. — Не волнуйся, все будет хорошо. Поверь мне! Просто поверь, и все. Не забывай, что и ей будет очень нелегко. За десять лет нельзя не измениться. Наверное, она так же боится вернуться, как ты боишься ее возвращения.

На это Кэтлин ничего не ответила. Поразмыслив, она сказала:

— А это чаепитие! Они, конечно, молодцы, что решили устроить ей такой прием, но чаепитие посреди улицы, в окружении толпы — ведь все будет именно так… Представляю, как взбесится бабка, когда обо всем узнает.

— Тут уж мы ничего не можем поделать — так они выражают свою радость.

— Но ведь она едва их всех знает!

Он потрепал ее по плечу.

— Пройдет всего неделя — и все останется позади. Все уляжется, войдет в свою колею. Ты сама будешь удивляться!

— Неделя! — проговорила она, глядя поверх труб, в белесое небо. Как она старалась наладить свою жизнь, залечить рану, но в среду она не просто будет разрываться между бабкой, тетей Мэй и матерью — нет, они сами разорвут ее на мелкие кусочки!

После первого месяца заключения Сара уже не могла сохранять спасительную отрешенность — теперь время приобрело для нее конкретный, зловещий смысл. Она помнила о времени, просыпаясь утром — утром, которое неизменно походило на ночь; дневное время разбивалось для нее на кусочки: то она ела безвкусную пищу, то прогуливалась по тюремному двору, то работала в прачечной, потом снова ела, работала, ела, потом шла спать, хотя день еще не кончился. Как она ждала момента вечернего забытья! Не ради отдыха, не ради сна, а ради того, чтобы остаться наедине с собой.