Слепцы (ЛП) - Страница 52

Торма держалась превосходно, но, опять же, подумала Шира, её ведь обучали контролировать эмоции.

– Смею утверждать, арбитр, что вы неверно понимаете суть прозревания, – очень осторожно заговорила успокоительница. – Псайкеры видят там вещи, не столь очевидные для нас с вами: эмоции, энергии, образы, соотношения, символы, изменения – всё в пересекающихся слоях. Один из моих прежних астропатов как-то раз пытался мне это объяснить. Он говорил: «Возьми событие, которое прозреваешь, представь его в стольких поэтических, аллегорических, символических формах, скольких сможешь, выложи каждую в витражном окне, поставь окна в ряд друг перед другом, а за последним зажги прожектор. Теперь встань напротив них, и, посмотрев на все разом, попытайся разобраться в образах и понять исходное значение». Точнее он объяснить не мог. И не забывайте, что в восприятии псайкера это значение часто оказывается намного более запутанным, и врезается в него, будто пуля между глаз. Значительная часть обучения астропатов посвящена успокоению и контролю собственных разумов, поскольку то, что входит в них, может напрочь лишить их рассудка, если они не выделят нужные значения и не перейдут...

– К высиранию информации из своих мозгов, – закончила Кальпурния, и Торма моргнула от её грубости. – Гм. Кем был тот астропат, о котором вы говорили? Кажется, он неплохо облекал все эти концепции в слова.

– Он погиб пять лет назад, мэм, – немного сухо ответила Иланте. – Скажем так, ему в голову пробралось нечто, не имеющее права там находиться.

– Понятно. Я... сожалею о его преждевременной смерти.

– Спасибо, – наступила пауза. – Арбитр? Эти люди, которые... отвели меня на дромон, они были из Инквизиции, верно? Я раньше встречала других её агентов и узнала форму лицевой пластины.

– Да, – вздохнула Кальпурния. – Да, из Инквизиции, вы правы.

– Они были поляристами?

Шира ощутила холод в голосе Тормы. На лице успокоительницы читалось беспримесное отвращение.

– Откуда вам известен этот термин, Иланте? Вы только что резко ухудшили свое положение, так что вам придется найти чертовски хорошее объяснение.

– Поляристы, – начала Торма, – расползаются повсюду. В Астропатике их немного, но зато во Флоте полно, а Экклезиархия в районе Хироса просто кишит ими, как червями. Говорят, что эта зараза растет и внутри Инквизиции, поскольку монография Тоннаби распространяется, как лесной пожар по сухостою. Ведриэр рассказывал даже, что встретил в Коэллоу-квинтус капитана другого Черного Корабля, который присоединился к движению.

– Вернитесь назад, Иланте. Расскажите о поляристах с самого начала.

– Поляристами называют тех, кто верит в полярность, абсолютную противоположность людей и псайкеров. Если вам вдруг захочется прочесть монографию епарха Квандера Тоннаби, то её распространяет кое-кто в Миссионарии Галаксия, но, прошу вас, не принимайте эти бредни всерьез, – Торма тяжело дышала, явно страдая от боли. – Император, говорится там, есть всевышнее и надмирное создание. Единственное место, где могут сойтись человек и псайкер – это в Его ипостасях, и Он держит в руках человечность и ведьмовство, как доказательства своей божественности. Сочетание человека и псайкера в любом смертном является насмешкой над Ним. Необходимо внедрять полярность: есть человек, и он, как положено человеку, ходит, разговаривает и молится; есть псайкер, и ему не должно быть позволено и толики человечности. Астропаты, оказавшиеся в руках поляристов, подвергаются трепанации, лоботомии, превращаются в жалких сервиторов. Последователи движения говорят, что те, кому выжгло разум Связыванием души – правильные псайкеры, ибо Император желает именно этого. Те же, кто выходят из Тронного зала, оставшись гордыми и сильными – отклонения, и поляристы должны послужить Императору, довершив Его замысел и низведя их до состояния...

В уголке глаза Иланте блеснула слеза.

– Из таких астропатов едва удается составить хор. Им загоняют в головы шифровки, а потом какой-нибудь затупленный идиот играет на них, как на органе. Командует ими, как сервиторами. Нет больше ни святости, ни знания; просто мясная кукла на кушетке в гнезде. Ей не выполнить и миллионной доли того, на что способны псайкеры вроде Шевенна, и всё же, как говорят поляристы, «такова воля Императора». Как может Император желать такого? Я верна долгу перед Ним, но как Он может желать такого? Это невозможно.

– Не думаю, что Лоджен был поляристом, – сказала Кальпурния. – Это слово всплывало в некоторых известных нам разговорах, но, полноценным ли он был инквизитором или агентом, в любом случае он провел тут много времени, общаясь с астропатами, и ничто в докладах не указывает на... на то, что вы сейчас описали.

Шира не понимала, почему ей вдруг показалось настолько важным успокоить Иланте.

– Возможно, он предупреждал их, или Инквизиция уже начала принимать ответные меры, и Лоджен участвовал в этом, кто знает? Так или иначе, я не думаю, что он принадлежал к поляристам.

Торма лежала неподвижно и молча смотрела мимо Кальпурнии.

– Вы до сих пор меня подозреваете? – спросила она через несколько секунд.

– Нет, – ответила Шира. – По правилам, я не должна говорить об этом, но нет, не подозреваю. Я думаю, что парой из повелителя и слуги, обнаруженной при прозревании, были вы и Отранто, но вы не убивали его.

– Я не понимаю.

– Ничего страшного, – отозвалась Кальпурния. – Я понимаю. А теперь извините, мне пора заняться делом.

Статуи, которые окружали лестницу, ведущую к Главному проспекту, некогда выглядели героически. Тогда здесь находился парадный вход на станцию, бывшую в то время военной цитаделью, восхитительный подъем к донжону, куда следовали из доков важные гости. Пройдя под внешней аркой, покрытой замысловатой резьбой, – изображениями всех звездных систем, где сражался линейный флот Пацификус, в ракурсе относительно Гидрафура, – вновь прибывшие оказывались перед трехсторонним фризом из множества статуй, взиравших на них сверху вниз. Там были герои Флота, воплощения реальных командиров и романтизированных младших чинов, с опрятными имплантатами и точеными подбородками, которые истребляли жутких, зловеще ухмыляющихся еретиков. Время не пощадило барельефы: некогда четкие линии сделались неровными, изъеденными, а гладкий камень покрылся щербинами и загрязнился.

Как и я, думал Тикер Ренц, глядя на статуи через дымку жалости к себе, точь-в-точь как я.

Он смотрел в спину Туджика, исчезающего на Главном проспекте. Небольшая процессия сопровождающих шагала под чередой арок, минуя отбрасываемые ими тени: из света во тьму и снова на свет. Разъемы в голове астропата поблескивали, как и пистолет в руке ступавшего рядом витифера. Напыщенный ублюдок с его любовью к показухе! Туджик не посмел бы так вести себя, если бы Ренц оставался... Если бы Ренц всё ещё был... Если бы Отранто...

Мажордом, в котором гнев боролся с жалостью к самому себе, тихо простонал и опустил глаза к странным узорам на полу проспекта. В них Тикер различил свое тусклое отражение, увидел, насколько исхудал и какими неопрятными стали одежда и прическа. Нельзя было с этим мириться.