Следы на траве (сборник) - Страница 20

— О н и могут только сами выйти, — сразу став серьезной, объяснила Ира. — Когда захотят. Их нельзя найти никаким оборудованием, или поймать в ловушку, или выманить. Только сами!

— Постой-постой! — Богдан возмущенно нахмурил брови, похожие на ласточку, нарисованную тушью. Он только что растолковал Ире свою гипотезу о лемурах — нахлебниках цивилизации, и не сомневался, что девочка убеждена полностью. Теперь авторское самолюбие было задето. — Что это еще за мистика? Ты что, до сих пор веришь в инопланетян?

— Нет, я уже давно поняла, что там все… ну, не так, как в книгах! — Гребенникова доела размокший стаканчик, аккуратно вытерла пальцы платочком. — Нет, о н и не пришельцы… и… ты меня, извини, конечно… но, наверное, и не лемуры… не просто животные. У Виталика… ну, ты его помнишь, с Натахой… у него есть одна идея. Сказать?

— Скажи, — без особой охоты буркнул Богдан.

— Он, понимаешь, у нас Эйнштейн…

— Кто-кто?!

— Ну, вундеркинд. В физическом кружке и все такое. С академиком переписывается, так тот его на «вы» и по отчеству: «Виталий Павлович, ваш вывод относительно стабилизации квантовых систем представляется интересным…» — Не выдержав «академического» тона, хихикнула. — Во память, а? А говорят — девичья… В общем, Виталька считает, что о н и — это неизвестные науке существа, у которых атомы и электроны — ну, частицы, из которых они состоят… свободно движутся между нашими частицами. О н и могут хоть сквозь стенку пройти, хоть сквозь гору. Потому что, значит, нам только кажется, что вещество плотное, камень там, или дерево, или мы сами… а на самом деле это рой частиц, и другой рой может спокойно через него просочиться. Виталик тебе лучше объяснит, если захочешь.

— Ага! — воскликнул лаборант, все еще обиженный за лемуров. — Просочиться! А кто колбасу и пирожные жрет, кто на дудочке играет?! Для этого же надо плотными быть, из обычной материи! Эйнштейны…

Она покорно кивнула:

— Да, мы об этом тоже говорили. Виталик сам еще толком не разобрался, но думает, что о н и… дальше нас ушли, что ли; вот мы можем быть только такими, как мы есть, а те превращаются, делаются то такими, как мы, то… понимаешь?

— Это слишком сложно, чтобы быть истинным! — козырнул Богдан где-то подхваченной фразой. Затем, видя, что Ира подавлена его хлестким ответом, он решил усугубить торжество, издали метнув остатки мороженого в урну; но мороженое ляпнулось на откидной верх детской коляски. Пришлось опять пускать в ход платок и просить прощения у молодой разгневанной мамаши. После этого девочка покровительственно взяла нового друга под руку и повела, не давая более встревать в неприятности…

Ира с Богданом так никогда и не узнали, что в то самое время, когда они, позабыв обо всем на свете, брели по жаркому людному проспекту и все вокруг было нереальным, точно цветные тени на киноэкране — прохожие, троллейбусы, клумбы с пыльными привядшими гладиолусами, толкотня у весов, где продавала яблоки толстая крикливая продавщица, — в это время по заброшенному особняку, отчаянно труся, пробирался маменькин сынок Олег. На поводке за собой он волок молоденькую таксу. Бутуз слышал, что такие собаки умеют вытаскивать из нор всяких лисиц и барсуков, и взял «напрокат» у одноклассника длинную, совершенно лишенную лап, но невероятно умную Джульку. Он помог чуткой, нервной, все время тянувшей ноздрями воздух и вздрагивавшей собаке протиснуться в одно из загадочных стенных отверстий… и едва успел отскочить, потому что такса снарядом вылетела обратно. «Джулька-а!..» Куда там! Неизвестно чем ошарашенная гусеница цвета горчицы проложила себе путь среди мусора, мелькнула в траве двора… и, судя по скорости, лап у нее оказалось даже слишком много.

— Ей-богу, не знаем, что и делать, Вадим Алексеевич! Милицию звать как-то неудобно…

Прораб умоляюще смотрел снизу вверх на Заборского, сняв шляпу и промакая платком обильно вспотевшую лысину.

Двигатели обоих бульдозеров были выключены, чтобы даром не переводить топливо; бульдозеристы курили, сидя на порыжелом газоне, и перебрасывались ленивыми репликами.

Желтый особняк со своими пузатыми облупившимися колоннами, с лепным карнизом, нависающим, будто козырек фуражки, над подбородком крыльца, насупился, точь-в-точь старик, которого и чудесное сентябрьское солнце не может прогреть до костей. Слева, у боковой стены, собрался десяток взрослых, а вокруг них суетилась и галдела целая толпа ребят. Все смотрели или показывали пальцами на окна второго этажа. Смеха не было слышно — происходившее носило тревожный, аварийный характер.

Вдруг одна из женщин пронзительно закричала, приложив ладони рупором ко рту:

— Наташа! Наташечка-а!..

Стоявший рядом мужчина обнял женщину за плечи, она уткнулась головой ему в грудь. Из окон не доносилось ни звука.

— Были бы мои — честное слово, выволок бы и так надавал по одному месту! — кипятился прораб.

— Ну, попробуйте! Вы что, летать умеете? — раздраженно ответил Заборский. Несмотря на то, что эти чертенята мешали работе и родители волновались все сильнее, главному архитектору вовсе не хотелось начинать решительные действия. Можно было бы, конечно, вызвать машину с телескопической вышкой… Но — снова и снова вставали перед Вадимом Алексеевичем черные, недетски тоскливые глаза на худеньком стеариновом личике. Значит, и ее будут ловить по углам, может быть — применять силу, выкручивать руки…

Да, бедной Ире могло прийтись туго. Женщина, звавшая Наташечку, надсадно рыдала в плечо своего спутника. Плотный мужчина с бородой-норвежкой, кажется, отец Виталика Кравчука, отделился от прочих и крабом забегал из стороны в сторону, явно ища, где бы влезть на стену… Сейчас они наколют дров.

Не дослушав очередной гневной реплики прораба, Вадим Алексеевич заложил руки за спину и пошел прямо к дверям особняка. Народ вокруг дома замер, даже дети приумолкли. В осанке Заборского, в том, как он шагал через двор, чувствовались воля и власть. Прораб последовал было за шефом, но тот нетерпеливо отмахнулся.

Он остановился в сумраке прихожей, у деревянной лестницы. Внизу ступени держались на своих местах, но выше зиял провал: несколько досок было нарочно выломано, чтобы никто не смог подняться наверх.

— Ира! — сказал главный архитектор — сначала тихо, затем в полный голос: — Ира Гребенникова! Подойдите сюда, пожалуйста, — это я, Заборский!

Прошли минута и другая, в течение которых Вадим Алексеевич с удивлением ощущал, как сильно бьется его сердце. Наконец над изуродованной лестницей появилась знакомая угловато-изящная фигурка в джинсах с белыми пятнами на коленях, в розовой майке, присела… Заборскому снова стало отчаянно жаль, что его разгильдяйка-дочь, ныне мотающаяся вместе со своими косматыми и бородатыми дружками где-то по Средней Азии, ничем не похожа на эту девочку. Ах, какая же Ира живая, целеустремленная, н а с т о я щ а я, непохожая на тех, напичканных индийской мистикой, старательно уходящих от жизни (надо же, получают дипломы и работают ночными сторожами — не дай бог, моя Настя выкинет такое…)!

Слабо, как-то обреченно прозвучал сверху ее голосок:

— Слушаю вас, Вадим Алексеевич!

— Ирочка, — начал он, едва справляясь с волнением (господи, что это с ним — так робеть перед ребенком!) — честное слово, я не буду говорить о том, что вам уже сегодня вдалбливали много раз: как волнуются ваши родители (хотя они, конечно, просто с ума сходят, и надо бы их пожалеть!) или что комсомольцы так не поступают. Вы девочка умная, я обращусь к вашей логике. Ученые обследовали дом и ничего там не нашли — вернее, никаких следов! (Заборский вдруг запнулся, вспомнив, как кто-то мягко шлепнулся в печь из дымохода и затряс изнутри дверцу.)

— Они не хотели искать по-настоящему. Вернее, один из них, главный! — сказал голосок. — Но это все равно, потому что найти очень трудно… или совсем невозможно!

— Вот видите — невозможно! — подчеркнул Заборский, обретая надежду уговорить. — А нам что делать прикажете? У нас на руках акт экспертизы. Нет юридических оснований отменять снос дома, понимаете — нет! Чего вы намерены добиться, отсиживаясь там? В конце концов не я (я этого не сделаю), так кто-нибудь другой вызовет милицию… или пожарную команду… будет скандал, Ира, а я совсем не хочу, чтобы вас тащили, как преступницу! Ей-богу! Спускайтесь оттуда, это будет самое правильное…